Савченко готов заплатить. С него требуют двести пятьдесят штук зеленых. А денежки у него есть, я знаю точно… Он считает себя самым умным, а многие тут уже наслышаны о его командировочке в бескрайние сибирские просторы и афере с цветными металлами… Секрет полишинеля… Вот время, а, Славик? Вагонами воруют…. — фамильярно и доверительно произнес Алик.
«Воруют целыми городами», — мысленно возразил ему Юрасик. — «Твой папаша украл город Огарков, а теперь и у него собираются это украсть, а вернее — отобрать силой…»
… Выходец из глухой белорусской деревни, сын абсолютно неграмотных родителей, Славка Юрасик почувствовал себя человеком только после армии, а точнее — на втором году армии, когда мужественно и покорно прошедший сквозь все положенные мучения дедовщины, сам стал дедом. Он выполнял роль деда также по всем предписанным «неуставными отношениями» правилам. А после службы, которую проходил тут неподалеку, прочитал объявление и пошел служить в органы. Затем окончил школу милиции и снова вернулся в полюбившиеся ему края средней России. В родную деревню Бульбу, где ему до гробовой доски суждено было заниматься этой самой бульбой, свекольной ботвой и другими дарами природы, где как вековые пни сидели в полуразвалившемся доме неграмотные родители и впридачу к ним девяностолетний дед, восьмидесяпятилетняя бабка и трое младших сопливцев, ему никак не хотелось. Там пределом мечтаний была работа комбайнера, за которую велась ожесточенная битва. Он благодарил судьбу, что Союз развалился уже после того, как он попал в Россию… Он буквально впрыгнул в последний вагон. Юрасик очутился в Склянске в должности оперуполномоченного угрозыска и поначалу работой своей был премного доволен, он любил власть над задержанными, любил интересные приключения, не боялся рисковать жизнью. Самым страшным воспоминанием была родная нищая деревня Бульба, где неделями не было электричества, а единственным развлечением было жрать самогон и махаться на окраине Бульбы неподалеку от вонючей помойки стенка на стенку с представителями соседней деревни Ботвиньи, или наносить в Ботвинью ответный визит вежливости, чтобы дробить там чьи-то зубы. В кулачных драках он, кстати, весьма преуспел, и это впоследствии ему пригодилось. От остальных же примет прошлого он хотел откреститься полностью. Юрасик старался говорить правильным литературным языком, не материться, быть всегда чистым и опрятным — в их деревенском хозяйстве не было даже сортира на улице — нужду справляли в специально выделенном углу хлева, в котором оголтело кудахтали куры и недовольно мычала тощая корова Грибуля.
Здесь же были перспективы… А на совсем уже правильный путь направил его старший товарищ выходец из Литвы капитан Стрейкус. Именно он подсказал ему, что не одними властью и гонором сыт человек, что главное в жизни — это деньги, большие деньги… Стрейкус сорвался, слишком уж круто начал… А он, Славка, выплыл…
После суда, вынесшего ему оправдательный приговор, он вышел на улицу, потянулся, с удовольствием закурил. И тут же к нему подошел высокий, безбровый, наголо бритый человек в длинном черном пальто и теплом белом шарфе.
— Кандыба, — произнес он непонятное слово, пристально глядя на Юрасика.
— Что? — не понял Юрасик.
— Фамилия моя Кандыба, — злобно уточнил бритый. — Зовут Яков Михайлович. Но я не еврей. Я хохол, понятно вам, Вячеслав Иванович?!
— А мне-то что с того, как вас зовут и какой вы национальности? — насторожился Юрасик.
— Мы все интернационалисты, я просто уточнил…А вот, как меня зовут, придется запомнить. Вы полагаете, что оправдательный приговор к вам свалился на голову просто так, или от того, что вы такой умный? — проворчал Кандыба. — До чего же не люблю я в молодых людях этакую самонадеянность… Ладно, — хлопнул он его по плечу. — Пройдет с годами. Садитесь в машину, вон мой УАЗик стоит. Не «Мерседес», конечно, но до Огаркова надеюсь, не развалится…Всего-то сто двадцать верст…
— А почему я вам должен верить?
— Пораскиньте мозгами и поверите. А не поверите, будет пересмотр вашего дела. И поедете вслед за бедным Альбертом Генриховичем в места не столь отдаленные лет эдак на пять — семь… Мало не покажется… Вам там дадут прикурить… Идите в машину, черт вас побери, — нахмурил он надбровные дуги, ибо самих бровей не было и в помине. Отсутствие всякого вида растительности на голове и лице и глубоко посаженные бесцветные глаза делали внешность Кандыбы весьма зловещей. И разговаривать с ним было очень неприятно. Все время хотелось отвернуться, отвести взгляд.
Юрасик пораскинул мозгами и полез в облезлый УАЗик Якова Михайловича Кандыбы. По дороге Кандыба угрюмо молчал и лишь чертыхался по поводу плохих дорог и тупых водителей. Впрочем, он и сам водил машину как-то неуверенно, и пару раз они лишь чудом избежали аварии.
— Любите жизнь? — позволил себе усмехнуться Кандыба, увидев испуг Юрасика.
— А что мне ее не любить? Мне еще тридцати нет…
— Оно и верно, — согласился Кандыба. — Вся жизнь впереди, надейся да жди… Только сейчас не то время, эпоха не та, Юрасик. Ни на что надеяться не надо, кроме как на свою голову… Или на сильные руки, ноги, если ума не дано… На себя, короче говоря, надо надеяться. И не совершать ошибок…
Это было все, что он произнес за более, чем двухчасовую дорогу…
…В малогабаритной огарковской квартире состоялось знакомство Юрасика с хозяином.
— Люди нужны, люди, — вместо приветствия произнес невысокий желтолицый человек лет сорока. Черные густые, без малейших признаков седины волосы, желтые злые хитрые глаза, жидкие усики… Одет красиво — приталенная рыжая куртка из мягчайшей кожи, твидовые серые брюки, ботинки из крокодиловой кожи. Вошел в комнату и сел на кривой стул, даже не протягивая руки Юрасику. Подбородком указал ему на еще более кривой стул.
— Принеси нам кофейку, Яков! — попросил он Кандыбу.
— А может лучше чаю? — недовольно переспросил Кандыба.
— Можно и чаю. Мне зеленого чаю, а Юрасику крепкого кофе. Надо, чтобы голова у него хорошо работала. Предстоит важный разговор.
Кандыба вышел, а хозяин внимательно, изучающе глядел на Юрасика.
— Знаете меня? — спросил он.
— Нет, — робко ответил Юрасик. От его собеседника исходила какая-то жуткая опасность.
— Знаете, знаете, вы же мент, опер… Должны знать. Я Тагай, слышали? — предвкушая впечатление, произнес он.
Юрасик вздрогнул. Разумеется, он слышал эту кличку. Личность легендарная. Крупный уголовный авторитет, славившийся совершенно лютой жестокостью, и в то же время необычайной изворотливостью, умением сваливать на других свои преступления.
Про Тагая ему рассказывал Алик Стрейкус. Тагай в семнадцатилетнем возрасте участвовал в зверском убийстве целой семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
«Воруют целыми городами», — мысленно возразил ему Юрасик. — «Твой папаша украл город Огарков, а теперь и у него собираются это украсть, а вернее — отобрать силой…»
… Выходец из глухой белорусской деревни, сын абсолютно неграмотных родителей, Славка Юрасик почувствовал себя человеком только после армии, а точнее — на втором году армии, когда мужественно и покорно прошедший сквозь все положенные мучения дедовщины, сам стал дедом. Он выполнял роль деда также по всем предписанным «неуставными отношениями» правилам. А после службы, которую проходил тут неподалеку, прочитал объявление и пошел служить в органы. Затем окончил школу милиции и снова вернулся в полюбившиеся ему края средней России. В родную деревню Бульбу, где ему до гробовой доски суждено было заниматься этой самой бульбой, свекольной ботвой и другими дарами природы, где как вековые пни сидели в полуразвалившемся доме неграмотные родители и впридачу к ним девяностолетний дед, восьмидесяпятилетняя бабка и трое младших сопливцев, ему никак не хотелось. Там пределом мечтаний была работа комбайнера, за которую велась ожесточенная битва. Он благодарил судьбу, что Союз развалился уже после того, как он попал в Россию… Он буквально впрыгнул в последний вагон. Юрасик очутился в Склянске в должности оперуполномоченного угрозыска и поначалу работой своей был премного доволен, он любил власть над задержанными, любил интересные приключения, не боялся рисковать жизнью. Самым страшным воспоминанием была родная нищая деревня Бульба, где неделями не было электричества, а единственным развлечением было жрать самогон и махаться на окраине Бульбы неподалеку от вонючей помойки стенка на стенку с представителями соседней деревни Ботвиньи, или наносить в Ботвинью ответный визит вежливости, чтобы дробить там чьи-то зубы. В кулачных драках он, кстати, весьма преуспел, и это впоследствии ему пригодилось. От остальных же примет прошлого он хотел откреститься полностью. Юрасик старался говорить правильным литературным языком, не материться, быть всегда чистым и опрятным — в их деревенском хозяйстве не было даже сортира на улице — нужду справляли в специально выделенном углу хлева, в котором оголтело кудахтали куры и недовольно мычала тощая корова Грибуля.
Здесь же были перспективы… А на совсем уже правильный путь направил его старший товарищ выходец из Литвы капитан Стрейкус. Именно он подсказал ему, что не одними властью и гонором сыт человек, что главное в жизни — это деньги, большие деньги… Стрейкус сорвался, слишком уж круто начал… А он, Славка, выплыл…
После суда, вынесшего ему оправдательный приговор, он вышел на улицу, потянулся, с удовольствием закурил. И тут же к нему подошел высокий, безбровый, наголо бритый человек в длинном черном пальто и теплом белом шарфе.
— Кандыба, — произнес он непонятное слово, пристально глядя на Юрасика.
— Что? — не понял Юрасик.
— Фамилия моя Кандыба, — злобно уточнил бритый. — Зовут Яков Михайлович. Но я не еврей. Я хохол, понятно вам, Вячеслав Иванович?!
— А мне-то что с того, как вас зовут и какой вы национальности? — насторожился Юрасик.
— Мы все интернационалисты, я просто уточнил…А вот, как меня зовут, придется запомнить. Вы полагаете, что оправдательный приговор к вам свалился на голову просто так, или от того, что вы такой умный? — проворчал Кандыба. — До чего же не люблю я в молодых людях этакую самонадеянность… Ладно, — хлопнул он его по плечу. — Пройдет с годами. Садитесь в машину, вон мой УАЗик стоит. Не «Мерседес», конечно, но до Огаркова надеюсь, не развалится…Всего-то сто двадцать верст…
— А почему я вам должен верить?
— Пораскиньте мозгами и поверите. А не поверите, будет пересмотр вашего дела. И поедете вслед за бедным Альбертом Генриховичем в места не столь отдаленные лет эдак на пять — семь… Мало не покажется… Вам там дадут прикурить… Идите в машину, черт вас побери, — нахмурил он надбровные дуги, ибо самих бровей не было и в помине. Отсутствие всякого вида растительности на голове и лице и глубоко посаженные бесцветные глаза делали внешность Кандыбы весьма зловещей. И разговаривать с ним было очень неприятно. Все время хотелось отвернуться, отвести взгляд.
Юрасик пораскинул мозгами и полез в облезлый УАЗик Якова Михайловича Кандыбы. По дороге Кандыба угрюмо молчал и лишь чертыхался по поводу плохих дорог и тупых водителей. Впрочем, он и сам водил машину как-то неуверенно, и пару раз они лишь чудом избежали аварии.
— Любите жизнь? — позволил себе усмехнуться Кандыба, увидев испуг Юрасика.
— А что мне ее не любить? Мне еще тридцати нет…
— Оно и верно, — согласился Кандыба. — Вся жизнь впереди, надейся да жди… Только сейчас не то время, эпоха не та, Юрасик. Ни на что надеяться не надо, кроме как на свою голову… Или на сильные руки, ноги, если ума не дано… На себя, короче говоря, надо надеяться. И не совершать ошибок…
Это было все, что он произнес за более, чем двухчасовую дорогу…
…В малогабаритной огарковской квартире состоялось знакомство Юрасика с хозяином.
— Люди нужны, люди, — вместо приветствия произнес невысокий желтолицый человек лет сорока. Черные густые, без малейших признаков седины волосы, желтые злые хитрые глаза, жидкие усики… Одет красиво — приталенная рыжая куртка из мягчайшей кожи, твидовые серые брюки, ботинки из крокодиловой кожи. Вошел в комнату и сел на кривой стул, даже не протягивая руки Юрасику. Подбородком указал ему на еще более кривой стул.
— Принеси нам кофейку, Яков! — попросил он Кандыбу.
— А может лучше чаю? — недовольно переспросил Кандыба.
— Можно и чаю. Мне зеленого чаю, а Юрасику крепкого кофе. Надо, чтобы голова у него хорошо работала. Предстоит важный разговор.
Кандыба вышел, а хозяин внимательно, изучающе глядел на Юрасика.
— Знаете меня? — спросил он.
— Нет, — робко ответил Юрасик. От его собеседника исходила какая-то жуткая опасность.
— Знаете, знаете, вы же мент, опер… Должны знать. Я Тагай, слышали? — предвкушая впечатление, произнес он.
Юрасик вздрогнул. Разумеется, он слышал эту кличку. Личность легендарная. Крупный уголовный авторитет, славившийся совершенно лютой жестокостью, и в то же время необычайной изворотливостью, умением сваливать на других свои преступления.
Про Тагая ему рассказывал Алик Стрейкус. Тагай в семнадцатилетнем возрасте участвовал в зверском убийстве целой семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43