Дорожка желтела песком и скрадывала шаги. За оградой они припустились в сторону центральной улицы. Редкие прохожие, озабоченные собственными передрягами, не обращали на них никакого внимания.
На автобусной остановке Санька подвалил к мужчине в шапке с опущенными ушами и попросил закурить, но его проигнорировали. Возле урны валялся бычок и он его быстрым движением подцепил и, не удержавшись, сунул в губы — так горело ему затянуться.
Расстались на перекрестке уже перемигивающихся светофоров. Над домами светлело небо.
Дома Саньку встретили винегретные и спиртные ароматы, прокуренные углы, приторные запахи человеческого пота. На столе — открытая пачка сигарет «Марлборо». Тут же, в пепельнице, навалом грудились окурки. На фильтрах ободки губной помады. Он знал, что его мать дома и не одна. На вешалке — дубленка хахаля. Меховая шапка, мохеровый шарф, а на подставке — кожаный кейс.
Дверь в комнату была приоткрыта, в щель тускло проскальзывал лучик ночника, висевшего над изголовьем.
Ее белокурая голова, с ярким пятном накрашенных полных губ, лежала рядом с другой головой. Мужская смуглая ладонь притерлась к материнскому плечу. Родинку прикрыл палец с тяжелым золотым перстнем.
Саньку начали одолевать смутные ощущения. Он отошел от двери и принялся лихорадочно поглощать остатки винегрета. Ему это понравилось, его пустой желудок был ненасытен и в его пропасть полетело все, что поддавалось жеванию и проглатыванию. Остатки корейки вместе со шкуркой, два ломтика сырокопченой колбасы и яблоко… Металось все легко и с обильным слюноотделением. То, что осталось в бутылках и фужерах, он опрокидывал в рот. Поперхнулся. Чтобы не шуметь, зажал ладонью рот.
Вытерев пальцы о штаны, он вытащил из пачки сигарету и вложив ее в губя, начал искать спички. Прикурив и несколько раз затянувшись до самых донышек легких, он на цыпочках подошел к двери и прикрыл ее. Затем направился к вешалке и долго стоял перед чужим кейсом, лежащем на подставке. Чемоданчик был тяжелый и не хотел сразу открываться. А когда распахнулся, у Саньки от удивления глаза полезли на лоб — до того его поразило содержимое кейса. Он зырнул на дверь, и ему почудилось, что у нее не одна, а две ручки — в голове хмельно разливалась теплая раздвоенность.
Подросток, сглотнув слюну, взял в руки то, что навалом, словно дрова, лежало в чемоданчике. Гладкий, гуттаперчевый ствол… скользкая болванка, почему-то называемая половым органом. Санька приставил его к ширинке и увидел в темном прямоугольнике не зашторенного окна свое и его отражение. Ему стало забавно и он сделал рукой несколько шмурыгающих движений. Затем округлый, утолщенный конец он взял в рот и сделал те же поступательно-возвратные движения. Подобное он видел в каком-то видике. Ему показалось, что из искусственного фаллоса сто-то липкое излилось ему в рот. Брезгливо сплюнув, он бросил болванку назад в чемоданчик, к ее разновеликой семье.
Из карманчика «дипломата» Санька вынул цветной буклетик, на обложке которого пышная блондинка, с помощью искусственного фаллоса занималась онанизмом. Однако ее лицо при этом не выражало того, что по замыслу издателей должно было выражать — вожделение и страсть. Лицо демонстрировало лишь нарочитую бодрость и представляло из себя витрину косметики. Внизу буклетика, на фоне кроваво-красного пятна губ, он прочитал написанные золотом слова: "Секс-шоп «Экстаз»… адрес, телефоны…
Он просунул руку под товар, которым, видимо, торговал хахаль матери, и извлек оттуда сложенный сине-красный пакет. Из целлофана, припудренную тальком, с фирменным ярлыком, он извлек резиновую, сложенную вчетверо куклу Мэри. Ниппель находился как раз на месте розового пупка и Санька тут же принялся надувать сексуальную мечту моряков авианосцев и подводников американских ВМС. Кукла быстро увеличивалась в размерах и вскоре рядом с ним выросло бестелесное изобретение похотливых мозгов человечества — заменитель плоти, вместилище холодных надежд, фантом удовлетворения и страсти.
Он отнес ее к столу и посадил на стул. Но того, что он хотел найти, там, между кукольными ножками, не было. На него, призывно открыв накрашенный ротик, смотрели голубые бессмысленные глаза дивы, и в них, как у той, что на обложке буклетика, не было жизни. Санька из-за своей неискушенности не знал, что эта кукла предназначена исключительно для орального секса…
За дверью вдруг послышались приглушенные голоса. Он метнулся к выключателю и погасил свет. На ощупь нашел «дипломат» и захлопнул крышку. Подошел к двери и прильнул к светящейся щели, из которой ему в лицо повеяли приторно-теплые ароматы.
Женщина сидела на лежащем навытяжку хахале, ее маленькие груди, словно два небольших лоскутика, в такт движению, жалко полоскались по ребрам. Голова, откинутая назад, губы, в шатре белокурых волос, издавали мучительно-сладостные стенания. Санька не в силах оторвать взгляд, почувствовал как что-то заныло и горячо запусльсировало ниже живота. Но когда он увидел, как смуглая рука хахаля хватающим, грубым движением пыталась нагнуть голову женщины, заставляя ее сменить позу, у Саньки враз все тело обмерло. Ему хотелось выть, вырваться из собственной шкуры. Верхнюю часть его существа душила ярость, нижнюю охватило непреоборимое томление.
Мать сползла с мужика и как-то по-кошачьи грациозно улеглась возле него. А рука хахаля, опять же грубо, ищуще заелозила по ее наклоненной голове, и в так движению то прижимала ее к себе, то за волосы отстраняла…
— Где научилась так профессионально это делать? — голос мужика слегка вибрировал, видно, акт забрал его за живое.
— Кончай! Я устала и хочу курить, — женщина подняла голову и рукой отвела с лица волосы.
— Еще немного… Я уже почти готов, — и он снова прижал рукой голову женщины к своему грешному телу.
Санька вернулся к столу и взял недопитую бутылку пива. Его знобило, словно он голый стоял на морозе. Одной рукой он поднес ко рту бутылку, другой прижимал к себе куклу. К дверям спальни он больше не подходил.
С Мэри они прошли в его комнатушку, где топчан и небольшой стол, за которым он когда-то делал уроки. Положив куклу на кровать, подросток принялся скидывать с себя одежду.
Где-то за стенами дома раздался далекий гудок электрички и он невольно вспомнил прошедший вечер и поножовщину у вокзала. Но эту мысль он долго про себя не держал, его одолевала другая, только что пришедшая на ум идея. Она кружила ему голову, напуская дурмана, и обволакивая все его существо какой-то упоительно сладкой маятой.
Санька улегся рядом с Мэри и прижался щекой к ее щеке. Но ему мешали его трусики и он, поджав ноги, скинул резинку с худых чресл. Его, еще как следует не оформившийся «краник», торчал и тень от него жалкой закорючкой отразилась на бедре Мэри.
1 2 3 4
На автобусной остановке Санька подвалил к мужчине в шапке с опущенными ушами и попросил закурить, но его проигнорировали. Возле урны валялся бычок и он его быстрым движением подцепил и, не удержавшись, сунул в губы — так горело ему затянуться.
Расстались на перекрестке уже перемигивающихся светофоров. Над домами светлело небо.
Дома Саньку встретили винегретные и спиртные ароматы, прокуренные углы, приторные запахи человеческого пота. На столе — открытая пачка сигарет «Марлборо». Тут же, в пепельнице, навалом грудились окурки. На фильтрах ободки губной помады. Он знал, что его мать дома и не одна. На вешалке — дубленка хахаля. Меховая шапка, мохеровый шарф, а на подставке — кожаный кейс.
Дверь в комнату была приоткрыта, в щель тускло проскальзывал лучик ночника, висевшего над изголовьем.
Ее белокурая голова, с ярким пятном накрашенных полных губ, лежала рядом с другой головой. Мужская смуглая ладонь притерлась к материнскому плечу. Родинку прикрыл палец с тяжелым золотым перстнем.
Саньку начали одолевать смутные ощущения. Он отошел от двери и принялся лихорадочно поглощать остатки винегрета. Ему это понравилось, его пустой желудок был ненасытен и в его пропасть полетело все, что поддавалось жеванию и проглатыванию. Остатки корейки вместе со шкуркой, два ломтика сырокопченой колбасы и яблоко… Металось все легко и с обильным слюноотделением. То, что осталось в бутылках и фужерах, он опрокидывал в рот. Поперхнулся. Чтобы не шуметь, зажал ладонью рот.
Вытерев пальцы о штаны, он вытащил из пачки сигарету и вложив ее в губя, начал искать спички. Прикурив и несколько раз затянувшись до самых донышек легких, он на цыпочках подошел к двери и прикрыл ее. Затем направился к вешалке и долго стоял перед чужим кейсом, лежащем на подставке. Чемоданчик был тяжелый и не хотел сразу открываться. А когда распахнулся, у Саньки от удивления глаза полезли на лоб — до того его поразило содержимое кейса. Он зырнул на дверь, и ему почудилось, что у нее не одна, а две ручки — в голове хмельно разливалась теплая раздвоенность.
Подросток, сглотнув слюну, взял в руки то, что навалом, словно дрова, лежало в чемоданчике. Гладкий, гуттаперчевый ствол… скользкая болванка, почему-то называемая половым органом. Санька приставил его к ширинке и увидел в темном прямоугольнике не зашторенного окна свое и его отражение. Ему стало забавно и он сделал рукой несколько шмурыгающих движений. Затем округлый, утолщенный конец он взял в рот и сделал те же поступательно-возвратные движения. Подобное он видел в каком-то видике. Ему показалось, что из искусственного фаллоса сто-то липкое излилось ему в рот. Брезгливо сплюнув, он бросил болванку назад в чемоданчик, к ее разновеликой семье.
Из карманчика «дипломата» Санька вынул цветной буклетик, на обложке которого пышная блондинка, с помощью искусственного фаллоса занималась онанизмом. Однако ее лицо при этом не выражало того, что по замыслу издателей должно было выражать — вожделение и страсть. Лицо демонстрировало лишь нарочитую бодрость и представляло из себя витрину косметики. Внизу буклетика, на фоне кроваво-красного пятна губ, он прочитал написанные золотом слова: "Секс-шоп «Экстаз»… адрес, телефоны…
Он просунул руку под товар, которым, видимо, торговал хахаль матери, и извлек оттуда сложенный сине-красный пакет. Из целлофана, припудренную тальком, с фирменным ярлыком, он извлек резиновую, сложенную вчетверо куклу Мэри. Ниппель находился как раз на месте розового пупка и Санька тут же принялся надувать сексуальную мечту моряков авианосцев и подводников американских ВМС. Кукла быстро увеличивалась в размерах и вскоре рядом с ним выросло бестелесное изобретение похотливых мозгов человечества — заменитель плоти, вместилище холодных надежд, фантом удовлетворения и страсти.
Он отнес ее к столу и посадил на стул. Но того, что он хотел найти, там, между кукольными ножками, не было. На него, призывно открыв накрашенный ротик, смотрели голубые бессмысленные глаза дивы, и в них, как у той, что на обложке буклетика, не было жизни. Санька из-за своей неискушенности не знал, что эта кукла предназначена исключительно для орального секса…
За дверью вдруг послышались приглушенные голоса. Он метнулся к выключателю и погасил свет. На ощупь нашел «дипломат» и захлопнул крышку. Подошел к двери и прильнул к светящейся щели, из которой ему в лицо повеяли приторно-теплые ароматы.
Женщина сидела на лежащем навытяжку хахале, ее маленькие груди, словно два небольших лоскутика, в такт движению, жалко полоскались по ребрам. Голова, откинутая назад, губы, в шатре белокурых волос, издавали мучительно-сладостные стенания. Санька не в силах оторвать взгляд, почувствовал как что-то заныло и горячо запусльсировало ниже живота. Но когда он увидел, как смуглая рука хахаля хватающим, грубым движением пыталась нагнуть голову женщины, заставляя ее сменить позу, у Саньки враз все тело обмерло. Ему хотелось выть, вырваться из собственной шкуры. Верхнюю часть его существа душила ярость, нижнюю охватило непреоборимое томление.
Мать сползла с мужика и как-то по-кошачьи грациозно улеглась возле него. А рука хахаля, опять же грубо, ищуще заелозила по ее наклоненной голове, и в так движению то прижимала ее к себе, то за волосы отстраняла…
— Где научилась так профессионально это делать? — голос мужика слегка вибрировал, видно, акт забрал его за живое.
— Кончай! Я устала и хочу курить, — женщина подняла голову и рукой отвела с лица волосы.
— Еще немного… Я уже почти готов, — и он снова прижал рукой голову женщины к своему грешному телу.
Санька вернулся к столу и взял недопитую бутылку пива. Его знобило, словно он голый стоял на морозе. Одной рукой он поднес ко рту бутылку, другой прижимал к себе куклу. К дверям спальни он больше не подходил.
С Мэри они прошли в его комнатушку, где топчан и небольшой стол, за которым он когда-то делал уроки. Положив куклу на кровать, подросток принялся скидывать с себя одежду.
Где-то за стенами дома раздался далекий гудок электрички и он невольно вспомнил прошедший вечер и поножовщину у вокзала. Но эту мысль он долго про себя не держал, его одолевала другая, только что пришедшая на ум идея. Она кружила ему голову, напуская дурмана, и обволакивая все его существо какой-то упоительно сладкой маятой.
Санька улегся рядом с Мэри и прижался щекой к ее щеке. Но ему мешали его трусики и он, поджав ноги, скинул резинку с худых чресл. Его, еще как следует не оформившийся «краник», торчал и тень от него жалкой закорючкой отразилась на бедре Мэри.
1 2 3 4