Теперь уже в адрес погибшего Воронова.
— … Горе у нас сегодня, Петенька, понимаешь, горе. Поминки справляем по безвременно ушедшему Воронку… Знаешь, какой был мужик, какой специалист! Ни один сейф не оставался целым под его руками. Понимаешь? Правда, с бизнесменами говорить Генка не мог, крови не переносил. По этой части Мамед — академик. Воронок — маменькин сынок — дрожит, пугается… Отпутался, бедняга…
При упоминании о Мамеде-академике по спине Серегина пробежала струйка пота.
Однажды Руслан сводил его на «экскурсию» в пыточную комнату. Напялил на голову дурацкий колпак, сам обрядился в такой же и повел… Кого тогда пытали? Кажется, владельца двух магазинов. По нынешним временам — мелкая сошка, кусочник.
Комната напоминает операционную больницы. Стены облицованы белой плиткой. Потолки окрашены эмалью. Посредине помещения — кресло, напоминающее зубоврачебное. Рядом — белый столик с «инструментами» — щипчики, ланцеты, зажимы, ножницы, множество иголок.
В кресле — привязанный человек с бледным лицом. Вытаращенные глаза, открытый в диком крике рот… Над ним склонился маленький человечек в белом докторском халате и в таком же белом колпаке, закрывающем лицо.
Мамед!
Серегин представил себя в этом кресле — истекающего потом и кровью, испытывающего страшные муки — и содрогнулся. Лучше — смерть, мгновенная, безболезненная.
А Руслан смеялся. Смотрел в упор на Серегина и хохотал, оскаливая крупные зубы. Будто предупреждал подполковника: скурвишься, попадешь к Мамеду…
— Вот по сейфам Воронок был отменным умельцем! — продолжал восторгаться Руслан. — Такого мне не найти… Жалко…
Он сбросил халат. Голое волосатое тело, предплечья покрыты красочной татуировкой. Типичная обезьяна.
— Жаль Генку, очень жаль, понимаешь? Только не было другого выхода. Задумываться стал Геночка, тосковать… Скажи, пожалуйста, тосковать, а? Разве мало я ему платил? А он от девок отказывался, вина не пил, от дела увиливал… То заболеет, понимаешь, то занят чем-то дома. Я сразу заподозрил неладное, понял — нужно кончать парня… А тут и ты, Петенька, подоспел со своим протоколом. Так что не гордись, кунак, твоей особой заслуги нет… Понимаешь, так жалко Воронка — плакать хочется…
Представить себе Руслана плачущим невозможно. Из него не только слезу, но даже вздоха не выбить. Тем более по поводу смерти предателя.
— А второго мужика зачем убрали? Того — в «жигуленке»?
— Ах, Витеньку! Тоже жалко… Хороший был мужик, понимаешь? Нельзя было оставить, никак нельзя. Зацепка… Начнут менты раскручивать спираль — могут на автосервис выйти… Я вам не Дмитрий, рисковать не хочу… Вот оплачем сегодня Геночку и Витеньку — на душе полегчает.
Без поминок всю ночь плакал бы, словно пацан какой… Понимаешь? А так — проводим мужиков на тот свет, обмоем им дорожку — Аллах зачтет за доброе дело… А ты, Петенька, почему не раздеваешься. Быстро, пожалуйста, снимай одежду, расслабься…
После сауны «кунаки» окунулись в бассейн. Поплавали, порезвились. Руслан азартно хлопал ладонями по воде, брызгал на Серегина, кричал, смеялся. Не поминки справлял — веселый праздник.
За это время две голые девушки — лет по шестнадцати, не больше — накрыли стол.
Руслан оглядел закуски и бутылки с коньяком, плотоядно пожевал толстыми губами.
— Молодцы, девчонки, хвалю…
Легонько пошлепал по попке ту, которая повыше и поплотней, поохивая, потрогал упругую грудь. Тот же ритуал — с блондинкой. Девицы не сопротивлялись и не отмахивались — манерно повизгивали.
«Будто товар выбирает — оглаживает, ощупывает», — брезгливо подумал Серегин. Однако голые девицы и его не оставили равнодушным — мужик есть мужик. Но Петр Васильевич успел узнать порядки, заведенные Русланом, — хозяин имеет преимущественное право выбора.
— Пожалуй, сегодня побалуюсь с брюнеточкой, — задумчиво промолвил он, оглядывая девушек. — Блондиночка постройней, но мужику стройность в постели не нужна… Отправляйтесь, милые, готовьте постельки, пожалуйста, примите душ. Через полчасика мы вас попробуем… Понимаете?
Девушки, привычно покачивая бедрами, ушли в соседнюю комнату.
Руслан развалился в кресле, огладил волосатое смуглое тело. Пощелкал пальцами по бутылкам и графинчикам.
— Выпьем с тобой, подполковник, заодно побеседуем. Наливай, пожалуйста. Мне мартини.
Выпили. Принялись за закуску. Руслан начал с шашлыка. Жир стекал по груди, пачкал голые ноги. От наслаждения рыгая и отфыркиваясь, он жадно вгрызался в душистое мясо, сладострастно отрывал куски от шампура.
Жестом показал — налей. Серегин послушно наполнил рюмки.
— Вот теперь и побеседовать можно, — отодвинулся Руслан от стола. — Скажи, Петя, зачем ты потащил к Столярову каких-то детективов, а? Как бы тебе не оконфузиться — отвечать придется
Внешне — озабоченность, по сути — угроза.
Напоминание — провались порученное дело — встретишься с Мамедом.
Серегин принялся многословно оправдываться. От страха перед мамедовской комнатой он потел, путался в словах, пальцы рук дрожали, словно начинался припадок.
— Не бойся, родной, я тебя не съем, — насмешливо бросил босс. — Пощиплю в наказание, не без этого, но в живых оставлю. Нужен ты мне, Петенька, ох, как же нужен. Понимаешь? Итак, продолжим. Ты считаешь…
— Мои ребята торопиться и копать не станут.
Я им так приказал. А частники могли бы и копнуть. Особенно один из них — Гремин. Ведь с его подачи повязали Дмитрия… Поэтому и увел их от места убий… гибели Воронова…
— Ну, ну… Твоя идея — твоя ответственность. Слава Богу, ты с нами крепко повязан. Мы сядем, ты рядышком будешь париться. Понимаешь?
— Понимаю…
— Как ты сказал? Гремин? Ежели он — больно уж кусачая собака — замочи. Не мне же одному трудиться, понимаешь, вышку зарабатывать. На Дмитрия навел, на нас с тобой не наведет, а?… Ладно, понял, налей еще по рюмашке, что-то трезветь я начал. А когда трезвый — пути к девкам нет — недолго опозориться…
— Зачем звал? — прямо спросил Серегин, пытаясь увести разговор от опасной темы о детективах. — Нам так часто встречаться не стоит.
— Стоит, не стоит… Будто лепестки ромашки отрываешь. Как зачем звал? Разве непонятно? Соскучился по кунаку. Полюбил я тебя, дорогой, поверь, пожалуйста, полюбил. Двое вас у меня: ты да Мамедка. Столяр — в стороне, к нашему бизнесу он не причастен.
Слюнявые признания в любви надоели до тошноты, но они — обязательное вступление к серьезной беседе. Серегин терпеливо ожидал продолжения.
— Ты прав, кунак, есть у меня к тебе два дела. Одно сейчас скажу, второе — утром на свежую голову. — Маска сброшена, приторный гортанный голос потерял слащавость, вместо нее — сухость и жесткость. — С частниками разбирайся сам. Моей помощи не жди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— … Горе у нас сегодня, Петенька, понимаешь, горе. Поминки справляем по безвременно ушедшему Воронку… Знаешь, какой был мужик, какой специалист! Ни один сейф не оставался целым под его руками. Понимаешь? Правда, с бизнесменами говорить Генка не мог, крови не переносил. По этой части Мамед — академик. Воронок — маменькин сынок — дрожит, пугается… Отпутался, бедняга…
При упоминании о Мамеде-академике по спине Серегина пробежала струйка пота.
Однажды Руслан сводил его на «экскурсию» в пыточную комнату. Напялил на голову дурацкий колпак, сам обрядился в такой же и повел… Кого тогда пытали? Кажется, владельца двух магазинов. По нынешним временам — мелкая сошка, кусочник.
Комната напоминает операционную больницы. Стены облицованы белой плиткой. Потолки окрашены эмалью. Посредине помещения — кресло, напоминающее зубоврачебное. Рядом — белый столик с «инструментами» — щипчики, ланцеты, зажимы, ножницы, множество иголок.
В кресле — привязанный человек с бледным лицом. Вытаращенные глаза, открытый в диком крике рот… Над ним склонился маленький человечек в белом докторском халате и в таком же белом колпаке, закрывающем лицо.
Мамед!
Серегин представил себя в этом кресле — истекающего потом и кровью, испытывающего страшные муки — и содрогнулся. Лучше — смерть, мгновенная, безболезненная.
А Руслан смеялся. Смотрел в упор на Серегина и хохотал, оскаливая крупные зубы. Будто предупреждал подполковника: скурвишься, попадешь к Мамеду…
— Вот по сейфам Воронок был отменным умельцем! — продолжал восторгаться Руслан. — Такого мне не найти… Жалко…
Он сбросил халат. Голое волосатое тело, предплечья покрыты красочной татуировкой. Типичная обезьяна.
— Жаль Генку, очень жаль, понимаешь? Только не было другого выхода. Задумываться стал Геночка, тосковать… Скажи, пожалуйста, тосковать, а? Разве мало я ему платил? А он от девок отказывался, вина не пил, от дела увиливал… То заболеет, понимаешь, то занят чем-то дома. Я сразу заподозрил неладное, понял — нужно кончать парня… А тут и ты, Петенька, подоспел со своим протоколом. Так что не гордись, кунак, твоей особой заслуги нет… Понимаешь, так жалко Воронка — плакать хочется…
Представить себе Руслана плачущим невозможно. Из него не только слезу, но даже вздоха не выбить. Тем более по поводу смерти предателя.
— А второго мужика зачем убрали? Того — в «жигуленке»?
— Ах, Витеньку! Тоже жалко… Хороший был мужик, понимаешь? Нельзя было оставить, никак нельзя. Зацепка… Начнут менты раскручивать спираль — могут на автосервис выйти… Я вам не Дмитрий, рисковать не хочу… Вот оплачем сегодня Геночку и Витеньку — на душе полегчает.
Без поминок всю ночь плакал бы, словно пацан какой… Понимаешь? А так — проводим мужиков на тот свет, обмоем им дорожку — Аллах зачтет за доброе дело… А ты, Петенька, почему не раздеваешься. Быстро, пожалуйста, снимай одежду, расслабься…
После сауны «кунаки» окунулись в бассейн. Поплавали, порезвились. Руслан азартно хлопал ладонями по воде, брызгал на Серегина, кричал, смеялся. Не поминки справлял — веселый праздник.
За это время две голые девушки — лет по шестнадцати, не больше — накрыли стол.
Руслан оглядел закуски и бутылки с коньяком, плотоядно пожевал толстыми губами.
— Молодцы, девчонки, хвалю…
Легонько пошлепал по попке ту, которая повыше и поплотней, поохивая, потрогал упругую грудь. Тот же ритуал — с блондинкой. Девицы не сопротивлялись и не отмахивались — манерно повизгивали.
«Будто товар выбирает — оглаживает, ощупывает», — брезгливо подумал Серегин. Однако голые девицы и его не оставили равнодушным — мужик есть мужик. Но Петр Васильевич успел узнать порядки, заведенные Русланом, — хозяин имеет преимущественное право выбора.
— Пожалуй, сегодня побалуюсь с брюнеточкой, — задумчиво промолвил он, оглядывая девушек. — Блондиночка постройней, но мужику стройность в постели не нужна… Отправляйтесь, милые, готовьте постельки, пожалуйста, примите душ. Через полчасика мы вас попробуем… Понимаете?
Девушки, привычно покачивая бедрами, ушли в соседнюю комнату.
Руслан развалился в кресле, огладил волосатое смуглое тело. Пощелкал пальцами по бутылкам и графинчикам.
— Выпьем с тобой, подполковник, заодно побеседуем. Наливай, пожалуйста. Мне мартини.
Выпили. Принялись за закуску. Руслан начал с шашлыка. Жир стекал по груди, пачкал голые ноги. От наслаждения рыгая и отфыркиваясь, он жадно вгрызался в душистое мясо, сладострастно отрывал куски от шампура.
Жестом показал — налей. Серегин послушно наполнил рюмки.
— Вот теперь и побеседовать можно, — отодвинулся Руслан от стола. — Скажи, Петя, зачем ты потащил к Столярову каких-то детективов, а? Как бы тебе не оконфузиться — отвечать придется
Внешне — озабоченность, по сути — угроза.
Напоминание — провались порученное дело — встретишься с Мамедом.
Серегин принялся многословно оправдываться. От страха перед мамедовской комнатой он потел, путался в словах, пальцы рук дрожали, словно начинался припадок.
— Не бойся, родной, я тебя не съем, — насмешливо бросил босс. — Пощиплю в наказание, не без этого, но в живых оставлю. Нужен ты мне, Петенька, ох, как же нужен. Понимаешь? Итак, продолжим. Ты считаешь…
— Мои ребята торопиться и копать не станут.
Я им так приказал. А частники могли бы и копнуть. Особенно один из них — Гремин. Ведь с его подачи повязали Дмитрия… Поэтому и увел их от места убий… гибели Воронова…
— Ну, ну… Твоя идея — твоя ответственность. Слава Богу, ты с нами крепко повязан. Мы сядем, ты рядышком будешь париться. Понимаешь?
— Понимаю…
— Как ты сказал? Гремин? Ежели он — больно уж кусачая собака — замочи. Не мне же одному трудиться, понимаешь, вышку зарабатывать. На Дмитрия навел, на нас с тобой не наведет, а?… Ладно, понял, налей еще по рюмашке, что-то трезветь я начал. А когда трезвый — пути к девкам нет — недолго опозориться…
— Зачем звал? — прямо спросил Серегин, пытаясь увести разговор от опасной темы о детективах. — Нам так часто встречаться не стоит.
— Стоит, не стоит… Будто лепестки ромашки отрываешь. Как зачем звал? Разве непонятно? Соскучился по кунаку. Полюбил я тебя, дорогой, поверь, пожалуйста, полюбил. Двое вас у меня: ты да Мамедка. Столяр — в стороне, к нашему бизнесу он не причастен.
Слюнявые признания в любви надоели до тошноты, но они — обязательное вступление к серьезной беседе. Серегин терпеливо ожидал продолжения.
— Ты прав, кунак, есть у меня к тебе два дела. Одно сейчас скажу, второе — утром на свежую голову. — Маска сброшена, приторный гортанный голос потерял слащавость, вместо нее — сухость и жесткость. — С частниками разбирайся сам. Моей помощи не жди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53