Тому свидетельство – опыты, поставленные японскими учеными над макаками острова Косима. Обезьян подкармливали бататами и рассыпанной по пляжу пшеницей. Молодая самка, по кличке Имо, быстро научилась мыть бататы в соленой воде и отделять зерно от песка флотацией. За девять лет этому обучилась вся стая.
Если перевести технологию, придуманную Имо, с довербального языка на русский, получится примерно следующее:
1) Бататы, поднятые с поверхности пляжа, надо мыть в воде. чтобы песчинки не хрустели на зубах.
2) Подсоленные, вымытые в морской воде, бататы вкуснее.
3) Отделить пшеницу от песка просто, если бросить горсть ее в воду; плавающие на поверхности воды зерна собрать ладошкой.
На мой взгляд, не так уж мало. Если учесть еще, что в то же время обезьяны научились друг у друга плавать, и даже нырять, и ходить на задних ногах, когда передние заняты пригоршнями пшеницы с песком, становится ясно, что мы до сих пор недооцениваем умственные способности «братьев наших меньших». Длительный срок обучения всей популяции объясняется тем, что первыми обучаются молодые обезьяны, занимающие в иерархии стада последнее место. Гениальной Имо потребовалось несколько лет, чтобы занять подобающее место в иерархии. Старые особи не перенимают полезных навыков не потому, что они глупее. Просто у обезьян не принято усваивать опыт молодых. В лабораторных опытах установлено, что если особь, занимающую последнее место в стаде («омегу»), обучить, например, доставать палкой бананы, ей никто не подражает. Иное дело, если то же самое проделает доминирующий самец («альфа»): все члены стада тогда с подобострастным восторгом перенимают эту методику. И в этом проглядывает что-то человеческое (или в нашем поведении обезьянье?). Кривая на графике скорости распространения в стаде информации, полученной Имо, очень напоминает, например, кривую роста посадок картофеля в Российской империи в XIX веке или же кривую роста цитирования важной научной работы. Только темпы распространения информации в человеческом обществе часто бывают куда ниже.
И все-таки довербальный канал информации мало пригоден для передачи сложных сообщений. У предков человека язык развивался, конечно, постепенно. Однако должен быть момент, когда медленно, из поколения в поколение накапливающиеся изменения должны были дать резкий, качественный скачок. Когда же он произошел?
М. В. Арапов полагает, что знаковая система предков человека получила все особенности человеческого языка 35-40 тыс. лет назад, при переходе от неандертальского человека к современным формам Homo sapiens. Это привело к быстрому распространению совершенных технологий обработки камня, кости, дерева и рога, новых способов охоты, созданию мифов и примитивных религий. Однако я считаю, что языковой скачок произошел много раньше – более одного миллиона лет назад.
Между африканскими прямоходящими обезьянами – австралопитеками и первыми обезьянолюдьми – питекантропами имеется, по современным данным, промежуточное звено – человек умелый, Homo habilis, описанный из отложений экваториальной Африки. По морфологическим признакам он весьма близок к австралопитеку. Однако он уже мог изготовлять каменные орудия, пусть весьма примитивные. Культура человека умелого – олдовайская или галечная – широко распространена, в последнее время ее обнаружили и в Азии, в том числе и у нас в Забайкалье. Особенность галечных орудий, кроме примитивности – разнообразие: нет устоявшейся формы, стандарта в размерах – лишь бы был режущий край. Но вот около полутора миллионов лет назад происходит резкий скачок, на смену человеку умелому приходит архантроп (питекантроп по старой терминологии). Он уже умеет изготовлять более совершенные орудия – ручные рубила на западе ойкумены, чопперы (сечки) на востоке. Эти орудия более стандартны, симметричны и даже отличаются своеобразным изяществом.
Не заманчиво ли выглядит предположение, что именно тогда знаковые системы наших предков достигли такого развития, что с полным правом могли называться языком? Связывать возникновение языка с неандертальцем, на мой взгляд, нет оснований. На этой стадии человек был уже способен к отвлеченным понятиям, вроде религиозно-магических представлений и ритуалов. Неандерталец уже хоронил своих близких, окрашивая их тела охрой, украшая могилы рогами дикого козла и даже цветами. Изобилие цветочной пыльцы в могиле ближневосточного неандертальца шокировало археологов. В самом деле, трудно поверить в венки и букеты на такой ранней стадии развития культуры. Высказывалось даже предположение, что это могила шамана-лекаря, похороненного с лекарственными растениями – орудиями его ремесла. Но ведь существование специалистов-медиков в ту пору – еще более веское опровержение мнения о звероподобности неандертальцев!
В пещерах Швейцарии и Баварии обнаружены также оставленные неандертальцами ритуальные захоронения голов и лап пещерного медведя. Так, в труднодоступной пещере Драхенлох, на высоте 2445 м найдены черепа и длинные кости конечностей не менее чем от 100 особей, нередко «захороненные» в ящиках из плит известняка. Подобные находки насчитываются тысячами. Есть такие захоронения и на территории СССР (в Причерноморье и на Кавказе), в Венгрии и Франции. Во Франции, в пещере Регурду обнаружено захоронение костей медведя, но уже не пещерного, а бурого.
Все это очень напоминает ритуальные погребения частей тела медведя после «медвежьих праздников» у ульчей, гиляков и айнов – народов нашего Дальнего Востока. У самых разных народов голова и лапы самого сильного зверя, хозяина лесов, были табуированы (считались запретными). Бытовал такой обычай и у наших непосредственных предков.
Б. А. Рыбаков прослеживает культ медвежьих лап и когтей в раскопках фатьяновской культуры, в славянских курганах эпохи язычества и в русских сказках. Он напоминает о сказке «Медведь на деревянной ноге» (№ 57 из сборника А. Н. Афанасьева). Эта сказка среди прочих стоит особняком: обычно сказкам, как и ковбойским фильмам, присущ «хэппи энд». В ней же медведь съедает старика и старуху за то, что они нарушили табу – сварили для еды его отрубленную лапу. Мы сейчас не понимаем смысла этой страшной сказки, но в эпоху ее создания она явно была притчей, наставлением.
А теперь задумаемся: неужели неандертальцев и нас на протяжении более 50 тыс. лет (сто тысяч поколений!) связывает непрерывная культурная традиция – табу на части тела медведя? Или же этот обычай возникал неоднократно и независимо у разных народов?
Полагаю, что обе точки зрения имеют равное право на существование.
Но вернемся ко времени возникновения первого языка. Вряд ли язык следует омолаживать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Если перевести технологию, придуманную Имо, с довербального языка на русский, получится примерно следующее:
1) Бататы, поднятые с поверхности пляжа, надо мыть в воде. чтобы песчинки не хрустели на зубах.
2) Подсоленные, вымытые в морской воде, бататы вкуснее.
3) Отделить пшеницу от песка просто, если бросить горсть ее в воду; плавающие на поверхности воды зерна собрать ладошкой.
На мой взгляд, не так уж мало. Если учесть еще, что в то же время обезьяны научились друг у друга плавать, и даже нырять, и ходить на задних ногах, когда передние заняты пригоршнями пшеницы с песком, становится ясно, что мы до сих пор недооцениваем умственные способности «братьев наших меньших». Длительный срок обучения всей популяции объясняется тем, что первыми обучаются молодые обезьяны, занимающие в иерархии стада последнее место. Гениальной Имо потребовалось несколько лет, чтобы занять подобающее место в иерархии. Старые особи не перенимают полезных навыков не потому, что они глупее. Просто у обезьян не принято усваивать опыт молодых. В лабораторных опытах установлено, что если особь, занимающую последнее место в стаде («омегу»), обучить, например, доставать палкой бананы, ей никто не подражает. Иное дело, если то же самое проделает доминирующий самец («альфа»): все члены стада тогда с подобострастным восторгом перенимают эту методику. И в этом проглядывает что-то человеческое (или в нашем поведении обезьянье?). Кривая на графике скорости распространения в стаде информации, полученной Имо, очень напоминает, например, кривую роста посадок картофеля в Российской империи в XIX веке или же кривую роста цитирования важной научной работы. Только темпы распространения информации в человеческом обществе часто бывают куда ниже.
И все-таки довербальный канал информации мало пригоден для передачи сложных сообщений. У предков человека язык развивался, конечно, постепенно. Однако должен быть момент, когда медленно, из поколения в поколение накапливающиеся изменения должны были дать резкий, качественный скачок. Когда же он произошел?
М. В. Арапов полагает, что знаковая система предков человека получила все особенности человеческого языка 35-40 тыс. лет назад, при переходе от неандертальского человека к современным формам Homo sapiens. Это привело к быстрому распространению совершенных технологий обработки камня, кости, дерева и рога, новых способов охоты, созданию мифов и примитивных религий. Однако я считаю, что языковой скачок произошел много раньше – более одного миллиона лет назад.
Между африканскими прямоходящими обезьянами – австралопитеками и первыми обезьянолюдьми – питекантропами имеется, по современным данным, промежуточное звено – человек умелый, Homo habilis, описанный из отложений экваториальной Африки. По морфологическим признакам он весьма близок к австралопитеку. Однако он уже мог изготовлять каменные орудия, пусть весьма примитивные. Культура человека умелого – олдовайская или галечная – широко распространена, в последнее время ее обнаружили и в Азии, в том числе и у нас в Забайкалье. Особенность галечных орудий, кроме примитивности – разнообразие: нет устоявшейся формы, стандарта в размерах – лишь бы был режущий край. Но вот около полутора миллионов лет назад происходит резкий скачок, на смену человеку умелому приходит архантроп (питекантроп по старой терминологии). Он уже умеет изготовлять более совершенные орудия – ручные рубила на западе ойкумены, чопперы (сечки) на востоке. Эти орудия более стандартны, симметричны и даже отличаются своеобразным изяществом.
Не заманчиво ли выглядит предположение, что именно тогда знаковые системы наших предков достигли такого развития, что с полным правом могли называться языком? Связывать возникновение языка с неандертальцем, на мой взгляд, нет оснований. На этой стадии человек был уже способен к отвлеченным понятиям, вроде религиозно-магических представлений и ритуалов. Неандерталец уже хоронил своих близких, окрашивая их тела охрой, украшая могилы рогами дикого козла и даже цветами. Изобилие цветочной пыльцы в могиле ближневосточного неандертальца шокировало археологов. В самом деле, трудно поверить в венки и букеты на такой ранней стадии развития культуры. Высказывалось даже предположение, что это могила шамана-лекаря, похороненного с лекарственными растениями – орудиями его ремесла. Но ведь существование специалистов-медиков в ту пору – еще более веское опровержение мнения о звероподобности неандертальцев!
В пещерах Швейцарии и Баварии обнаружены также оставленные неандертальцами ритуальные захоронения голов и лап пещерного медведя. Так, в труднодоступной пещере Драхенлох, на высоте 2445 м найдены черепа и длинные кости конечностей не менее чем от 100 особей, нередко «захороненные» в ящиках из плит известняка. Подобные находки насчитываются тысячами. Есть такие захоронения и на территории СССР (в Причерноморье и на Кавказе), в Венгрии и Франции. Во Франции, в пещере Регурду обнаружено захоронение костей медведя, но уже не пещерного, а бурого.
Все это очень напоминает ритуальные погребения частей тела медведя после «медвежьих праздников» у ульчей, гиляков и айнов – народов нашего Дальнего Востока. У самых разных народов голова и лапы самого сильного зверя, хозяина лесов, были табуированы (считались запретными). Бытовал такой обычай и у наших непосредственных предков.
Б. А. Рыбаков прослеживает культ медвежьих лап и когтей в раскопках фатьяновской культуры, в славянских курганах эпохи язычества и в русских сказках. Он напоминает о сказке «Медведь на деревянной ноге» (№ 57 из сборника А. Н. Афанасьева). Эта сказка среди прочих стоит особняком: обычно сказкам, как и ковбойским фильмам, присущ «хэппи энд». В ней же медведь съедает старика и старуху за то, что они нарушили табу – сварили для еды его отрубленную лапу. Мы сейчас не понимаем смысла этой страшной сказки, но в эпоху ее создания она явно была притчей, наставлением.
А теперь задумаемся: неужели неандертальцев и нас на протяжении более 50 тыс. лет (сто тысяч поколений!) связывает непрерывная культурная традиция – табу на части тела медведя? Или же этот обычай возникал неоднократно и независимо у разных народов?
Полагаю, что обе точки зрения имеют равное право на существование.
Но вернемся ко времени возникновения первого языка. Вряд ли язык следует омолаживать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22