Немало погибло их и от ружейно-пулеметного огня. Здорово наловчились в стрельбе по воздушным врагам некоторые артиллеристы.
Я помню такой случай.
Как-то летом 1916 года рано утром сидел я со своим летнабом в самолете, готовясь к полету в неприятельский тыл. В воздухе над нами было очень тихо. Так тихо, что слышалась артиллерийская стрельба, которая велась на фронте в пятнадцати-двадцати километрах от нас.
Только приготовились мы запустить свой мотор, как я уловил отдаленный знакомый рокот неприятельского самолета. Мы насторожились, стали прислушиваться.
— Немец! — почти одновременно вырвалось у нас.
Шум летящего самолета явственно доносился из нашего тыла. Повидимому, неприятельский летчик уже успел произвести у нас разведку и направлялся к себе домой.
Действительно, высоко в небе, распластав тонкие крылья, с задорным рокотом несся на запад темный неприятельский биплан.
Сидеть в самолете и наблюдать с земли, как неприятельский летчик безнаказанно летает над нашей территорией, мы, конечно, не могли. Поэтому решили немедленно подняться в воздух, нагнать и атаковать вражескую машину. Недолго думая, запустили мотор, и я приготовился к взлету.
Вдруг с неба донесся хлопок разорвавшейся шрапнели. Затем второй и третий. Один за другим, нагоняя неприятельскую машину, появлялись белые дымки разрывов. Наконец четвертая шрапнель разорвалась совсем близко от самолета. Так близко, что казалось — снаряд угодил в самые крылья его.
На одно мгновенье прервался ровный рокот вражеской машины. Самолет словно шарахнулся в сторону, резко изменив направление полета. Затем вновь послышалась работа мотора, но уже неровная, с перебоями и фырканьем. От хвоста самолета назад потянулся волнистый дымный след. Мотор был явно поврежден.
Вначале нам показалось, что неприятельский самолет собирается опуститься на нашем аэродроме. Он шел со снижением прямо на нас. Но затем раздумал и повернул к себе, несмотря на то что мотор работал все хуже и хуже.
Я немедленно поднялся в воздух и направился в сторону передовых позиций, с тем чтобы, набрав высоту, отрезать дорогу неприятельскому летчику. Мой летнаб приготовил оружие. Однако нам не пришлось пустить его в ход. Вражеский самолет вдруг закачался в воздухе и, клюнув носом, камнем пошел вниз. При ударе о землю вспыхнул разлившийся бензин, и машина сгорела дотла вместе с летчиком и летнабом.
Как выяснилось впоследствии, «немец» был сбит солдатом-артиллеристом при любопытных обстоятельствах.
Километрах в восьми от нас был аэродром нашего авиационного дивизиона. Для охраны самолетов от воздушного нападения неподалеку расположилась артиллерийская батарея — всего четыре пушки. Когда на горизонте появился неприятельский самолет, к одной из пушек, еле перебирая ногами, подошел какой-то пьяный офицер.
— Ты умеешь стрелять по пти-птицам? — спросил он стоявшего у пушки солдата.
— Так точно, умею! — молодцевато вытянувшись, ответил тот.
— Сним-ми мне вон того гус-ся, что р-разо-р-рался в воздухе, — сказал офицер, указывая пальцем на неприятельскую машину. — На н-нервы, под-длец, действует! Сним-ми — треш-шку заработаешь.
— Слушаюсь! — коротко ответил солдат и направился к пушке. Зарядил, нацелился и сделал четыре выстрела.
Когда подбитый самолет закачался в воздухе, офицер пришел в дикий восторг. Если бы ноги слушались его, он бы пустился в пляс. Во всяком случае, он сдержал слово и сунул солдату в руку трехрублевую бумажку.
12. В огне разрывов
Но таких снайперов было немного, и очень редко удавалось сбить самолет тремя-четырьмя выстрелами из орудий. Чаще всего по самолету стреляло одновременно несколько батарей, выпуская по нему десятки, а то и сотни снарядов.
Однажды и меня самого сбила неприятельская артиллерия. Я ведь тоже в свое время являлся воздушным врагом для немцев и австрийцев, и за моим самолетом охотились неприятельские артиллеристы.
Как-то летом 1916 года наш отряд получил срочное задание. Надо было произвести разведку и фотографирование очень важных военных укреплений на австрийской территории. Лететь туда на наших тихоходных, плохо вооруженных самолетах было крайне рискованно.
Однако этой разведке придавалось большое значение, и надо было произвести ее, несмотря ни на какие жертвы. Поэтому решили посылать по одному самолету до тех пор, пока какому-нибудь из них не удастся выполнить задание. Такое же задание было дано и летчикам соседнего отряда.
Первым вылетел я со своим летнабом. В случае нашей гибели должен был лететь второй самолет, потом третий, четвертый… И вот, провожаемые грустными взглядами остающихся, ранним утром ушли мы в безоблачное голубое небо.
Проверили в воздухе свои пулеметы, описали над аэродромом большой круг и, набрав высоту, направились к фронту.
Как только пересекли мы линии окопов, десятки неприятельских пушек послали в нас свои смертоносные снаряды. Впереди нас вспыхнули сразу десятки шрапнелей. Целые группы дымков выросли перед нами, как бы загораживая дорогу нашему самолету. А затем начался обычный беспорядочный обстрел с разных сторон. То здесь, то там появлялись в небе черно-желтые и розовато-белые облачка дыма. Медленно рассеиваясь, проплывали они мимо нас, точно гигантские куски разноцветной ваты. И чем ближе к цели, тем сильнее становился обстрел.
Впереди нас, окруженный венцом многих десятков разрывов, шел самолет из соседнего отряда. У нас была одна цель, одно задание. Как чайка в бурю, бросался он из стороны в сторону, лавируя среди шрапнельных разрывов. Их было так много, что все небо покрылось кудрявыми барашками.
Мы находились всего лишь километрах в восьми от наших окопов, когда мой летнаб крикнул мне что-то в телефон и показал рукой вдаль. В том месте, где мы только что видели самолет, внезапно возник яркий клубок пламени, который стремительно понесся вниз. Неприятельский снаряд, должно быть, угодил прямо в самолет нашего товарища, разбил его и зажег, как факел…
Теперь всю мощь своего артиллерийского огня противник направил в нашу сторону. Уходя от разрывов, я беспрерывно менял направление полета: делал зигзаги, устремлялся вверх и вниз, шарахался то влево, то вправо.
Многих разрывов не видел я со своего места под крыльями. Но в летнабовской кабине сидел старый «воздушный волк». Он зорко следил за обстрелом и все время подсказывал, что делать мне в следующее мгновенье. — Вправо! Влево! Вверх! Вниз! — слышал я в переговорной трубке его голос.
И, подчиняясь его команде, я направлял самолет в нужную сторону.
Вокруг нас сомкнулось кольцо разрывов. Вверху, внизу и на уровне нашего полета одновременно рвались десятки шрапнелей. Все ближе и ближе подбирались они к нашему самолету, осыпая его дождем мелких осколков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я помню такой случай.
Как-то летом 1916 года рано утром сидел я со своим летнабом в самолете, готовясь к полету в неприятельский тыл. В воздухе над нами было очень тихо. Так тихо, что слышалась артиллерийская стрельба, которая велась на фронте в пятнадцати-двадцати километрах от нас.
Только приготовились мы запустить свой мотор, как я уловил отдаленный знакомый рокот неприятельского самолета. Мы насторожились, стали прислушиваться.
— Немец! — почти одновременно вырвалось у нас.
Шум летящего самолета явственно доносился из нашего тыла. Повидимому, неприятельский летчик уже успел произвести у нас разведку и направлялся к себе домой.
Действительно, высоко в небе, распластав тонкие крылья, с задорным рокотом несся на запад темный неприятельский биплан.
Сидеть в самолете и наблюдать с земли, как неприятельский летчик безнаказанно летает над нашей территорией, мы, конечно, не могли. Поэтому решили немедленно подняться в воздух, нагнать и атаковать вражескую машину. Недолго думая, запустили мотор, и я приготовился к взлету.
Вдруг с неба донесся хлопок разорвавшейся шрапнели. Затем второй и третий. Один за другим, нагоняя неприятельскую машину, появлялись белые дымки разрывов. Наконец четвертая шрапнель разорвалась совсем близко от самолета. Так близко, что казалось — снаряд угодил в самые крылья его.
На одно мгновенье прервался ровный рокот вражеской машины. Самолет словно шарахнулся в сторону, резко изменив направление полета. Затем вновь послышалась работа мотора, но уже неровная, с перебоями и фырканьем. От хвоста самолета назад потянулся волнистый дымный след. Мотор был явно поврежден.
Вначале нам показалось, что неприятельский самолет собирается опуститься на нашем аэродроме. Он шел со снижением прямо на нас. Но затем раздумал и повернул к себе, несмотря на то что мотор работал все хуже и хуже.
Я немедленно поднялся в воздух и направился в сторону передовых позиций, с тем чтобы, набрав высоту, отрезать дорогу неприятельскому летчику. Мой летнаб приготовил оружие. Однако нам не пришлось пустить его в ход. Вражеский самолет вдруг закачался в воздухе и, клюнув носом, камнем пошел вниз. При ударе о землю вспыхнул разлившийся бензин, и машина сгорела дотла вместе с летчиком и летнабом.
Как выяснилось впоследствии, «немец» был сбит солдатом-артиллеристом при любопытных обстоятельствах.
Километрах в восьми от нас был аэродром нашего авиационного дивизиона. Для охраны самолетов от воздушного нападения неподалеку расположилась артиллерийская батарея — всего четыре пушки. Когда на горизонте появился неприятельский самолет, к одной из пушек, еле перебирая ногами, подошел какой-то пьяный офицер.
— Ты умеешь стрелять по пти-птицам? — спросил он стоявшего у пушки солдата.
— Так точно, умею! — молодцевато вытянувшись, ответил тот.
— Сним-ми мне вон того гус-ся, что р-разо-р-рался в воздухе, — сказал офицер, указывая пальцем на неприятельскую машину. — На н-нервы, под-длец, действует! Сним-ми — треш-шку заработаешь.
— Слушаюсь! — коротко ответил солдат и направился к пушке. Зарядил, нацелился и сделал четыре выстрела.
Когда подбитый самолет закачался в воздухе, офицер пришел в дикий восторг. Если бы ноги слушались его, он бы пустился в пляс. Во всяком случае, он сдержал слово и сунул солдату в руку трехрублевую бумажку.
12. В огне разрывов
Но таких снайперов было немного, и очень редко удавалось сбить самолет тремя-четырьмя выстрелами из орудий. Чаще всего по самолету стреляло одновременно несколько батарей, выпуская по нему десятки, а то и сотни снарядов.
Однажды и меня самого сбила неприятельская артиллерия. Я ведь тоже в свое время являлся воздушным врагом для немцев и австрийцев, и за моим самолетом охотились неприятельские артиллеристы.
Как-то летом 1916 года наш отряд получил срочное задание. Надо было произвести разведку и фотографирование очень важных военных укреплений на австрийской территории. Лететь туда на наших тихоходных, плохо вооруженных самолетах было крайне рискованно.
Однако этой разведке придавалось большое значение, и надо было произвести ее, несмотря ни на какие жертвы. Поэтому решили посылать по одному самолету до тех пор, пока какому-нибудь из них не удастся выполнить задание. Такое же задание было дано и летчикам соседнего отряда.
Первым вылетел я со своим летнабом. В случае нашей гибели должен был лететь второй самолет, потом третий, четвертый… И вот, провожаемые грустными взглядами остающихся, ранним утром ушли мы в безоблачное голубое небо.
Проверили в воздухе свои пулеметы, описали над аэродромом большой круг и, набрав высоту, направились к фронту.
Как только пересекли мы линии окопов, десятки неприятельских пушек послали в нас свои смертоносные снаряды. Впереди нас вспыхнули сразу десятки шрапнелей. Целые группы дымков выросли перед нами, как бы загораживая дорогу нашему самолету. А затем начался обычный беспорядочный обстрел с разных сторон. То здесь, то там появлялись в небе черно-желтые и розовато-белые облачка дыма. Медленно рассеиваясь, проплывали они мимо нас, точно гигантские куски разноцветной ваты. И чем ближе к цели, тем сильнее становился обстрел.
Впереди нас, окруженный венцом многих десятков разрывов, шел самолет из соседнего отряда. У нас была одна цель, одно задание. Как чайка в бурю, бросался он из стороны в сторону, лавируя среди шрапнельных разрывов. Их было так много, что все небо покрылось кудрявыми барашками.
Мы находились всего лишь километрах в восьми от наших окопов, когда мой летнаб крикнул мне что-то в телефон и показал рукой вдаль. В том месте, где мы только что видели самолет, внезапно возник яркий клубок пламени, который стремительно понесся вниз. Неприятельский снаряд, должно быть, угодил прямо в самолет нашего товарища, разбил его и зажег, как факел…
Теперь всю мощь своего артиллерийского огня противник направил в нашу сторону. Уходя от разрывов, я беспрерывно менял направление полета: делал зигзаги, устремлялся вверх и вниз, шарахался то влево, то вправо.
Многих разрывов не видел я со своего места под крыльями. Но в летнабовской кабине сидел старый «воздушный волк». Он зорко следил за обстрелом и все время подсказывал, что делать мне в следующее мгновенье. — Вправо! Влево! Вверх! Вниз! — слышал я в переговорной трубке его голос.
И, подчиняясь его команде, я направлял самолет в нужную сторону.
Вокруг нас сомкнулось кольцо разрывов. Вверху, внизу и на уровне нашего полета одновременно рвались десятки шрапнелей. Все ближе и ближе подбирались они к нашему самолету, осыпая его дождем мелких осколков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30