Это в его положении был единственно правильный выход.
Прыгнул, и его отбросило к стене. Безусловно сильный удар, Наумов весит восемьдесят два килограмма, это тоже надо приплюсовать.
Преступник разворачивается. Наумов достает оружие и стреляет.
Лопается первая шина. Скорость у машины пока небольшая, но вполне достаточная, чтобы ее занесло и развернуло. Естественно, что убийца не ожидал этого. Он думал, что Олег потерял сознание. И тут три выстрела, особенно громких, в узком переулке и ночной тишине. Преступник напуган. Он был уверен, что Наумов не сможет открыть огонь.
Полковнику Никитину было предельно ясно, что покушение на Наумова связано с отработкой новой версии. Значит, Олег вышел на правильный след.
Полковник нажал кнопку селектора:
— Прохорова ко мне.
Капитан вошел в кабинет с папкой в руках.
— Что у тебя? — Никитин встал ему навстречу.
— Материал по убийству Бурмина.
— Хорошо. Справку о поездке в Гродно успел Наумов написать?
— Только начал, я дописал.
Никитин взял, сразу же посмотрел на последнюю страницу:
— Почему одна подпись? Ценю скромность, и все же иди к секретарю, пусть впечатает твое имя и звание.
— Есть.
Никитин отдал последнюю страницу и начал читать справку. Он сразу же почувствовал, где прервал работу Наумов. Все-таки стиль изложения, как ничто другое, может рассказать о характере человека. Наумов писал точно, ясно, но с деталями, может быть, излишне живописными и тем не менее необходимыми.
Прохоров же писал коротко, четко, сухо. Он фиксировал факты и не больше.
Капитан вновь появился в кабинете. Никитин дочитал справку, положил ее в папку.
— Посиди здесь, подожди. Вон «Огонек» почитай.
— Товарищ полковник, я хотел бы в госпиталь съездить.
— Я звонил недавно. Олег в сознание не приходил, состояние пока тяжелое. Но врачи настроены оптимистически. Жди. Я к генералу.
Начальник управления барабанил пальцами по столу. Это считалось высшим проявлением его раздражения. Он долго молча глядел на Никитина, выстукивая пальцами походный марш, потом протянул ему бумагу.
— Посмотри заключение инспекции по личному составу. Все не читай, только резюме.
"…Исходя из вышеизложенного, считаю применение майором Наумовым О. С. табельного оружия в сложившейся ситуации правильным.
Служебное расследование по данному факту прекратить".
— Ну, что скажешь, Никитин?
— Я не сомневался.
— Весьма похвально. Но теперь я тебя хочу спросить, до каких пор?…
— Товарищ генерал, прошу прощения, что перебиваю, но ознакомьтесь со справкой майора Наумова и капитана Прохорова.
Начальник Управления взял бумаги и начал читать. Зазвонил телефон, но генерал не поднял трубку. Он читал долго, внимательно, иногда вскользь поглядывая на Никитина из-под очков. Потом снял очки, прищурил уставшие глаза.
— Слушай, Никитин, тебе война снится?
— Снится.
— И мне. А что тебе снится?
— Да сон все один и тот же. Будто танки немецкие атакуют, а у моего орудия затвор заклинило.
— А я все высоту штурмую. Знаешь, землю вижу. Траву жухлую, сучья трухлявые… Война, сколько лет прошло, а мы ее никак не забудем. Вот и парня нашего, Наумова, она задела, как пуля на излете. Сорок лет назад выстрелили, а попали сегодня.
— Не только Наумова, Бурмина тоже.
— Это ты прав, Никитин.
Начальник встал, зашагал по кабинету.
— Люди, Никитин, не должны забывать свое прошлое, иначе они обречены пережить его заново. А этого допускать нельзя. Что будем делать?
— Товарищ генерал, мне кажется, что мы вторглись в чужие владения.
— Это как же? Поясни.
— Может, я не так сказал, но нам одним это дело не поднять.
— Я согласен. Надо связаться с КГБ.
— Поручаете мне?
— Да нет, я сам переговорю. Как Наумов? Час назад я звонил, говорят, без сознания.
— Я, товарищ генерал, скажу честно, профессора Бороздина из постели поднял и в госпиталь отвез.
Начальник управления улыбнулся, подошел, хлопнул полковника по плечу:
— Ну, ты и молодец. Шумел старик?
— Малость было. Но самую малость.
— Что сказал?
— Сказал главное: жить будет, последствий никаких. Правда, в шоковом состоянии несколько дней промучается.
— Какой парень! Скромный, работящий, смелый! Это он в Коломне детей из огня вынес?
— Он, Наумов. Только, товарищ генерал, жаль, что мы вспоминаем о таких в экстремальных ситуациях, а не когда приказ о поощрении готовим.
— Мы его не забывали, да и не забудем. Есть соображения. А теперь давай сядем и подумаем, может, в этом деле мы что-то упустили.
***
На стене аэровокзала Домодедово висело объявление о розыске. С него смотрела фотография человека в кепке, надвинутой на лоб, в больших темных очках и с усиками. Не похож, но овал лица и подбородок его.
Объявление кричало: «Обезвредить преступника». Люди останавливались и читали: «Товарищи! Уголовный розыск ГУВД Московской области разыскивает…»
Разыскивает! Разыскивает! Разыскивает!
Ему показалось, что это слово кричат люди, стоящие на площади, милиционер у стеклянных дверей повторяет его. Отдаваясь под сводами аэровокзала, оно вырывается на площадь, и ветер разносит краткое:
Разыскивается! Разыскивается! Разыскивается!
Он остановился, бесконечно читая одни и те же слова, но не понимая их смысла. В нем поселилась звенящая пустота, в которой, заслоняя все остальные чувства, рождался страх. Он ощущал его, как боль, начинающуюся с секундного укола, а потом заполняющую все существо.
На ватных ногах он вошел в двери аэропорта. Голос внутри него повторил: «Разыскивается!» Не видя никого, словно больной, подошел к стойке регистрации. И опять то же слово… Но здесь он собрался. Сразу же.
Многолетнее ощущение опасности, с которым практически сжился, ставшее для него таким же обычным, как утренняя гимнастика, выработало некую иммунную систему. На смену страху, как всегда, пришла ненависть. Ко всем. К стоящему впереди него парню в кожаной куртке, к хорошенькой девушке в синей форме, регистрирующей билеты, к здоровым ребятам, таскающим чемоданы.
— У вас нет багажа, товарищ Соколов? — спросила девушка.
— Только сумка.
— Поставьте, пожалуйста, на весы.
Он поставил, улыбнулся. Улыбка получилась как приклеенная.
— Она легкая.
Спокойствие пришло, голос, бьющийся внутри, замолк.
— У меня в сумке металлические игрушки, — сказал он офицеру милиции, досматривающему ручной багаж, — боюсь, ваша установка будет сильно жужжать.
Молодой лейтенант внимательно посмотрел на него, увидел многорядовую колодку, две нашивки за ранения и сказал:
— Раскройте сумку.
Он раскрыл. Железная дорога, здоровенный автокран, электрический луноход.
— Внукам, наверное? — улыбнулся лейтенант.
— Да, внукам.
Лейтенант опять взглянул на колодку. Видать, неплохо повоевал этот человек, если получил такие ордена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Прыгнул, и его отбросило к стене. Безусловно сильный удар, Наумов весит восемьдесят два килограмма, это тоже надо приплюсовать.
Преступник разворачивается. Наумов достает оружие и стреляет.
Лопается первая шина. Скорость у машины пока небольшая, но вполне достаточная, чтобы ее занесло и развернуло. Естественно, что убийца не ожидал этого. Он думал, что Олег потерял сознание. И тут три выстрела, особенно громких, в узком переулке и ночной тишине. Преступник напуган. Он был уверен, что Наумов не сможет открыть огонь.
Полковнику Никитину было предельно ясно, что покушение на Наумова связано с отработкой новой версии. Значит, Олег вышел на правильный след.
Полковник нажал кнопку селектора:
— Прохорова ко мне.
Капитан вошел в кабинет с папкой в руках.
— Что у тебя? — Никитин встал ему навстречу.
— Материал по убийству Бурмина.
— Хорошо. Справку о поездке в Гродно успел Наумов написать?
— Только начал, я дописал.
Никитин взял, сразу же посмотрел на последнюю страницу:
— Почему одна подпись? Ценю скромность, и все же иди к секретарю, пусть впечатает твое имя и звание.
— Есть.
Никитин отдал последнюю страницу и начал читать справку. Он сразу же почувствовал, где прервал работу Наумов. Все-таки стиль изложения, как ничто другое, может рассказать о характере человека. Наумов писал точно, ясно, но с деталями, может быть, излишне живописными и тем не менее необходимыми.
Прохоров же писал коротко, четко, сухо. Он фиксировал факты и не больше.
Капитан вновь появился в кабинете. Никитин дочитал справку, положил ее в папку.
— Посиди здесь, подожди. Вон «Огонек» почитай.
— Товарищ полковник, я хотел бы в госпиталь съездить.
— Я звонил недавно. Олег в сознание не приходил, состояние пока тяжелое. Но врачи настроены оптимистически. Жди. Я к генералу.
Начальник управления барабанил пальцами по столу. Это считалось высшим проявлением его раздражения. Он долго молча глядел на Никитина, выстукивая пальцами походный марш, потом протянул ему бумагу.
— Посмотри заключение инспекции по личному составу. Все не читай, только резюме.
"…Исходя из вышеизложенного, считаю применение майором Наумовым О. С. табельного оружия в сложившейся ситуации правильным.
Служебное расследование по данному факту прекратить".
— Ну, что скажешь, Никитин?
— Я не сомневался.
— Весьма похвально. Но теперь я тебя хочу спросить, до каких пор?…
— Товарищ генерал, прошу прощения, что перебиваю, но ознакомьтесь со справкой майора Наумова и капитана Прохорова.
Начальник Управления взял бумаги и начал читать. Зазвонил телефон, но генерал не поднял трубку. Он читал долго, внимательно, иногда вскользь поглядывая на Никитина из-под очков. Потом снял очки, прищурил уставшие глаза.
— Слушай, Никитин, тебе война снится?
— Снится.
— И мне. А что тебе снится?
— Да сон все один и тот же. Будто танки немецкие атакуют, а у моего орудия затвор заклинило.
— А я все высоту штурмую. Знаешь, землю вижу. Траву жухлую, сучья трухлявые… Война, сколько лет прошло, а мы ее никак не забудем. Вот и парня нашего, Наумова, она задела, как пуля на излете. Сорок лет назад выстрелили, а попали сегодня.
— Не только Наумова, Бурмина тоже.
— Это ты прав, Никитин.
Начальник встал, зашагал по кабинету.
— Люди, Никитин, не должны забывать свое прошлое, иначе они обречены пережить его заново. А этого допускать нельзя. Что будем делать?
— Товарищ генерал, мне кажется, что мы вторглись в чужие владения.
— Это как же? Поясни.
— Может, я не так сказал, но нам одним это дело не поднять.
— Я согласен. Надо связаться с КГБ.
— Поручаете мне?
— Да нет, я сам переговорю. Как Наумов? Час назад я звонил, говорят, без сознания.
— Я, товарищ генерал, скажу честно, профессора Бороздина из постели поднял и в госпиталь отвез.
Начальник управления улыбнулся, подошел, хлопнул полковника по плечу:
— Ну, ты и молодец. Шумел старик?
— Малость было. Но самую малость.
— Что сказал?
— Сказал главное: жить будет, последствий никаких. Правда, в шоковом состоянии несколько дней промучается.
— Какой парень! Скромный, работящий, смелый! Это он в Коломне детей из огня вынес?
— Он, Наумов. Только, товарищ генерал, жаль, что мы вспоминаем о таких в экстремальных ситуациях, а не когда приказ о поощрении готовим.
— Мы его не забывали, да и не забудем. Есть соображения. А теперь давай сядем и подумаем, может, в этом деле мы что-то упустили.
***
На стене аэровокзала Домодедово висело объявление о розыске. С него смотрела фотография человека в кепке, надвинутой на лоб, в больших темных очках и с усиками. Не похож, но овал лица и подбородок его.
Объявление кричало: «Обезвредить преступника». Люди останавливались и читали: «Товарищи! Уголовный розыск ГУВД Московской области разыскивает…»
Разыскивает! Разыскивает! Разыскивает!
Ему показалось, что это слово кричат люди, стоящие на площади, милиционер у стеклянных дверей повторяет его. Отдаваясь под сводами аэровокзала, оно вырывается на площадь, и ветер разносит краткое:
Разыскивается! Разыскивается! Разыскивается!
Он остановился, бесконечно читая одни и те же слова, но не понимая их смысла. В нем поселилась звенящая пустота, в которой, заслоняя все остальные чувства, рождался страх. Он ощущал его, как боль, начинающуюся с секундного укола, а потом заполняющую все существо.
На ватных ногах он вошел в двери аэропорта. Голос внутри него повторил: «Разыскивается!» Не видя никого, словно больной, подошел к стойке регистрации. И опять то же слово… Но здесь он собрался. Сразу же.
Многолетнее ощущение опасности, с которым практически сжился, ставшее для него таким же обычным, как утренняя гимнастика, выработало некую иммунную систему. На смену страху, как всегда, пришла ненависть. Ко всем. К стоящему впереди него парню в кожаной куртке, к хорошенькой девушке в синей форме, регистрирующей билеты, к здоровым ребятам, таскающим чемоданы.
— У вас нет багажа, товарищ Соколов? — спросила девушка.
— Только сумка.
— Поставьте, пожалуйста, на весы.
Он поставил, улыбнулся. Улыбка получилась как приклеенная.
— Она легкая.
Спокойствие пришло, голос, бьющийся внутри, замолк.
— У меня в сумке металлические игрушки, — сказал он офицеру милиции, досматривающему ручной багаж, — боюсь, ваша установка будет сильно жужжать.
Молодой лейтенант внимательно посмотрел на него, увидел многорядовую колодку, две нашивки за ранения и сказал:
— Раскройте сумку.
Он раскрыл. Железная дорога, здоровенный автокран, электрический луноход.
— Внукам, наверное? — улыбнулся лейтенант.
— Да, внукам.
Лейтенант опять взглянул на колодку. Видать, неплохо повоевал этот человек, если получил такие ордена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60