Только не подумайте ничего плохого, чувства сии исключительно платонические.
– А нельзя ли узнать предмет? – поинтересовался Белецкий. – Ваш подчиненный Бахтин.
– Что я могу сказать, Петр Петрович, – Белецкий посмотрел на расстроенного Глебова даже с неким сожаление, – умен, красив, честен. Но…
– Вот именно «но», Степан Петрович. Не нашего круга человек.
– Скажу вам более, Петр Петрович, к сожалению, Бахтин никогда не сможет войти в этот круг. – Почему?
– Его потолок – начальник сыскной полиции. И дай Бог, чтобы он получил должность в столице или Москве. Но боюсь, этого не случится. Слишком он не гибок. Врагов много.
Потом дома жена поведала Белецкому о тайных перипетиях романа Лены и Бахтина.
И Степан Петрович пожалел сыщика. По-человечески. Тем более что испытывал некую слабость к таким людям, как он. С молодости приучив себя к компромиссам, угодничеству, интригам, то есть живя в постоянной тревоге и ожидании непрятностей, он уважал людей типа Бахтина. Правда, он ненамного старше сыщика, а уже товарищ министра, сенатор и тайный советник.
Прекрасное раскрытие дела об убийстве не радовало Белецкого. У Рубина слишком сильные связи. Возможно, он и победит эту одесскую выскочку, но победа станет пирровой.
Протопопов явно разваливал министерство и уже поговаривали, что его могут скоро заменить. И две кандидатуры выплывали, его, сенатора Белецкого, и генерала Курлова.
Но, как он слышал, в Царском Селе и Ставке к нему относились значительно серьезнее, чем к Курлову, запятнавшему себя интригами.
Но вместе с тем, если начнется борьба, то выплывет многое, и история с Бахтиным станет решающей. Тем более, что Мартынов начинает агентурную разработку сыщика.
Правда, этого уже Белецкий не опасался, три дня назад, на обеде у Кручинина, Степан Петрович рассказал Лене о неприятностях, ожидающих ее ами. Он видел, как побледнела она, и понял, что завтра же Бахтин будет об этом знать.
Но все же надо историю с Рубиным прикрывать хитро. Белецкий вызвал столоначальника Никонова.
– Скажите, Виктор Георгиевич, что сделано по распоряжению генерала Джунковского. Как я помню, государь пожаловал надворному советнику Бахтину следующий чин?
– Именно так, ваше превосходительство. Чин пожалован, но необходимо подобрать должность.
– А что у Маршалка в Москве, уже есть помощник? – Пока нет.
– Вот и подготовьте приказ о переводе надворного советника Бахтина…
– Прошу прощения, ваше превосходительство, коллежского советника.
– Именно, так подготовьте приказ о переводе в Москву. Что с Филипповым?
– Указ подписан, он выходит в отставку с чином и пенсией действительно статского советника.
– Прекрасно. Бахтина завтра к шести вечера ко мне. – Слушаюсь.
Бахтин ушел с работы и дома закурил, не раздеваясь поднял трубку «Эриксона», услышал голос телефонистки и сказал: – Барышня, пожалуйста 86-24.
– Повторите, – пропел мелодичный голос в трубке.
– 86-24, – уже спокойным, служебным даже тоном произнес он. – Соединяю.
Сколько длилась эта операция на телефонной станции? Секунду, две, десять?
Да нет, пять лет с хвостиком соединялись упругие провода и медные клеммы. Бесконечное количество дней и ночей тоски и одиночества. – Слушаю вас.
Ленин голос не изменился, он был таким же, как в день их последнего свидания. – Слушаю вас. – Это я, Лена, – выдавил Бахтин. – Саша, милый, ты где? – Дома. – Я сейчас приеду.
Все. Сначала время остановилось. Потом помчалось вспять через несчастливо прожитые годы, через неудачи и разочарования, обратно к зыбкому его счастью.
И звонил телефон, и скреблась в дверь комнаты кошка Луша, и ушла, аккуратно прикрыв дверь, Мария Сергеевна.
Все. Не было сегодня. Было только далекое вчера. И они любили друг друга. Ненасытно и жадно. Так как точно знали, что у них не будет завтра.
Бахтин курил, сидя на кровати, и глядел, как Лена, не стесняясь своей наготы, причесывалась перед большим зеркалом. Его когда-то Бахтин купил специально для нее.
Обнаженное тело женщины было необыкновенно прекрасным, и Бахтину казалось, что от него исходит и наполняет комнату теплый и яркий свет.
– Саша, милый. – Лена опустила руку с гребнем. – Я уезжаю. – Куда?
– В Москву. Мужа переводят начальником Московского удельного округа. – Чем же он провинился?
– Не знаю. Но мы уезжаем завтра. Саша, два дня назад у нас был Белецкий… – Вот как.
– Саша, как я понимаю, он к тебе очень хорошо относится. – Почему ты решила? – Саша, он мне сказал, что у тебя неприятности. – У меня?
– Да. В двенадцатом году ты был в Париже и там в кабачке предупредил социалистов о каком-то полицейском деле. Так один из них донес на тебя в московскую охранку, он стал, как это у вас называется… – Агентом.
– Да. Саша, он хочет еще что-то у тебя выпытать. Ты правда предупредил их?
Вот оно что! Значит, или Митя, или его дружок начали дуть Мартынову. И вдруг словно холодом залило сердце. Лена и Белецкий. Лена, а может быть? Нет, невозможно. Но внутри его вновь проснулся кто-то другой. Злой и осторожный.
И тот другой сказал: «Как невозможно? Политохрана вербует самых разных людей». Неужели Лена? – Нет, милая, это ложь.
– Я так и думала. Но знай, что такой донос есть.
Они простились, и расставание их было не таким, как встреча. Бахтин не мог переломить себя. Слишком огрубел он за годы работы в полиции. Слишком осторожным стал.
И оставшись один, он думал о том, что невозможно войти дважды в одну реку. Он вспоминал Ленино платье, ее драгоценности, манеры, даже пришедшую за эти годы опытность в постели, опытность женщины, имевшей любовников; и понимал, что к нему пришла другая, совсем другая женщина.
Это не расстроило его. Воспоминания о первой любви остались в щемящем прошлом. А женщина, только что закрывшая дверь его квартиры, была похожа на Лену Глебову, но все-таки не она.
Рубин и Усов ждали Козлова на Фуршадской, в квартире Усова.
Когда-то Дмитрий Львович Рубинштейн в застолье пошутил:
– Ты, Гриша, живешь на одной улице с Департаментом полиции, а поверенный твой напротив Отдельного корпуса жандармов.
На Фонтанку Рубин не заезжал. Остерегся. Кто его знает, Бахтина этого, может, он там засаду оставил.
Лимон был всегда налетчиком удачливым. И все потому, что осторожность никогда не покидала его.
В отличие от многих своих коллег в Одессе, он после хорошего дела не начинал безумствовать по кабакам, а уезжал из города куда-нибудь в тихую Керчь или Скадовск, где и отлеживался несколько месяцев. А деньги тратил не на баб и костюмы, а вкладывал в дело.
Вот и сегодня захотелось ему уехать в тихую Керчь. Погонять шары в бильярдной, попить сладкого вина, поговорить в кафе с рыботорговцами и коммивояжерами о ценах на улов и видах на торговлю конфекцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– А нельзя ли узнать предмет? – поинтересовался Белецкий. – Ваш подчиненный Бахтин.
– Что я могу сказать, Петр Петрович, – Белецкий посмотрел на расстроенного Глебова даже с неким сожаление, – умен, красив, честен. Но…
– Вот именно «но», Степан Петрович. Не нашего круга человек.
– Скажу вам более, Петр Петрович, к сожалению, Бахтин никогда не сможет войти в этот круг. – Почему?
– Его потолок – начальник сыскной полиции. И дай Бог, чтобы он получил должность в столице или Москве. Но боюсь, этого не случится. Слишком он не гибок. Врагов много.
Потом дома жена поведала Белецкому о тайных перипетиях романа Лены и Бахтина.
И Степан Петрович пожалел сыщика. По-человечески. Тем более что испытывал некую слабость к таким людям, как он. С молодости приучив себя к компромиссам, угодничеству, интригам, то есть живя в постоянной тревоге и ожидании непрятностей, он уважал людей типа Бахтина. Правда, он ненамного старше сыщика, а уже товарищ министра, сенатор и тайный советник.
Прекрасное раскрытие дела об убийстве не радовало Белецкого. У Рубина слишком сильные связи. Возможно, он и победит эту одесскую выскочку, но победа станет пирровой.
Протопопов явно разваливал министерство и уже поговаривали, что его могут скоро заменить. И две кандидатуры выплывали, его, сенатора Белецкого, и генерала Курлова.
Но, как он слышал, в Царском Селе и Ставке к нему относились значительно серьезнее, чем к Курлову, запятнавшему себя интригами.
Но вместе с тем, если начнется борьба, то выплывет многое, и история с Бахтиным станет решающей. Тем более, что Мартынов начинает агентурную разработку сыщика.
Правда, этого уже Белецкий не опасался, три дня назад, на обеде у Кручинина, Степан Петрович рассказал Лене о неприятностях, ожидающих ее ами. Он видел, как побледнела она, и понял, что завтра же Бахтин будет об этом знать.
Но все же надо историю с Рубиным прикрывать хитро. Белецкий вызвал столоначальника Никонова.
– Скажите, Виктор Георгиевич, что сделано по распоряжению генерала Джунковского. Как я помню, государь пожаловал надворному советнику Бахтину следующий чин?
– Именно так, ваше превосходительство. Чин пожалован, но необходимо подобрать должность.
– А что у Маршалка в Москве, уже есть помощник? – Пока нет.
– Вот и подготовьте приказ о переводе надворного советника Бахтина…
– Прошу прощения, ваше превосходительство, коллежского советника.
– Именно, так подготовьте приказ о переводе в Москву. Что с Филипповым?
– Указ подписан, он выходит в отставку с чином и пенсией действительно статского советника.
– Прекрасно. Бахтина завтра к шести вечера ко мне. – Слушаюсь.
Бахтин ушел с работы и дома закурил, не раздеваясь поднял трубку «Эриксона», услышал голос телефонистки и сказал: – Барышня, пожалуйста 86-24.
– Повторите, – пропел мелодичный голос в трубке.
– 86-24, – уже спокойным, служебным даже тоном произнес он. – Соединяю.
Сколько длилась эта операция на телефонной станции? Секунду, две, десять?
Да нет, пять лет с хвостиком соединялись упругие провода и медные клеммы. Бесконечное количество дней и ночей тоски и одиночества. – Слушаю вас.
Ленин голос не изменился, он был таким же, как в день их последнего свидания. – Слушаю вас. – Это я, Лена, – выдавил Бахтин. – Саша, милый, ты где? – Дома. – Я сейчас приеду.
Все. Сначала время остановилось. Потом помчалось вспять через несчастливо прожитые годы, через неудачи и разочарования, обратно к зыбкому его счастью.
И звонил телефон, и скреблась в дверь комнаты кошка Луша, и ушла, аккуратно прикрыв дверь, Мария Сергеевна.
Все. Не было сегодня. Было только далекое вчера. И они любили друг друга. Ненасытно и жадно. Так как точно знали, что у них не будет завтра.
Бахтин курил, сидя на кровати, и глядел, как Лена, не стесняясь своей наготы, причесывалась перед большим зеркалом. Его когда-то Бахтин купил специально для нее.
Обнаженное тело женщины было необыкновенно прекрасным, и Бахтину казалось, что от него исходит и наполняет комнату теплый и яркий свет.
– Саша, милый. – Лена опустила руку с гребнем. – Я уезжаю. – Куда?
– В Москву. Мужа переводят начальником Московского удельного округа. – Чем же он провинился?
– Не знаю. Но мы уезжаем завтра. Саша, два дня назад у нас был Белецкий… – Вот как.
– Саша, как я понимаю, он к тебе очень хорошо относится. – Почему ты решила? – Саша, он мне сказал, что у тебя неприятности. – У меня?
– Да. В двенадцатом году ты был в Париже и там в кабачке предупредил социалистов о каком-то полицейском деле. Так один из них донес на тебя в московскую охранку, он стал, как это у вас называется… – Агентом.
– Да. Саша, он хочет еще что-то у тебя выпытать. Ты правда предупредил их?
Вот оно что! Значит, или Митя, или его дружок начали дуть Мартынову. И вдруг словно холодом залило сердце. Лена и Белецкий. Лена, а может быть? Нет, невозможно. Но внутри его вновь проснулся кто-то другой. Злой и осторожный.
И тот другой сказал: «Как невозможно? Политохрана вербует самых разных людей». Неужели Лена? – Нет, милая, это ложь.
– Я так и думала. Но знай, что такой донос есть.
Они простились, и расставание их было не таким, как встреча. Бахтин не мог переломить себя. Слишком огрубел он за годы работы в полиции. Слишком осторожным стал.
И оставшись один, он думал о том, что невозможно войти дважды в одну реку. Он вспоминал Ленино платье, ее драгоценности, манеры, даже пришедшую за эти годы опытность в постели, опытность женщины, имевшей любовников; и понимал, что к нему пришла другая, совсем другая женщина.
Это не расстроило его. Воспоминания о первой любви остались в щемящем прошлом. А женщина, только что закрывшая дверь его квартиры, была похожа на Лену Глебову, но все-таки не она.
Рубин и Усов ждали Козлова на Фуршадской, в квартире Усова.
Когда-то Дмитрий Львович Рубинштейн в застолье пошутил:
– Ты, Гриша, живешь на одной улице с Департаментом полиции, а поверенный твой напротив Отдельного корпуса жандармов.
На Фонтанку Рубин не заезжал. Остерегся. Кто его знает, Бахтина этого, может, он там засаду оставил.
Лимон был всегда налетчиком удачливым. И все потому, что осторожность никогда не покидала его.
В отличие от многих своих коллег в Одессе, он после хорошего дела не начинал безумствовать по кабакам, а уезжал из города куда-нибудь в тихую Керчь или Скадовск, где и отлеживался несколько месяцев. А деньги тратил не на баб и костюмы, а вкладывал в дело.
Вот и сегодня захотелось ему уехать в тихую Керчь. Погонять шары в бильярдной, попить сладкого вина, поговорить в кафе с рыботорговцами и коммивояжерами о ценах на улов и видах на торговлю конфекцией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104