После этого он совершенно перестал бояться грозы. Вот так, без всяких упреков Шемякину удалось перебороть детский страх. Надо сказать, что и папа тоже никогда никому не читал нравоучений.
Дедушку и бабушку в городе хорошо знали. Бабушку почему-то называли «мадам Менглет», хотя она, пусть и была генеральской дочерью, на «мадам» совсем не походила — была очень простой и доступной. У нее был замечательный характер — добрый, отзывчивый. Она всегда старалась чем-то помочь людям, и ей все платили любовью. Знаю, что в дни погромов она спасла в подвале еврейскую семью. Бабушка прекрасно готовила и была очень гостеприимной. У нас в доме постоянно кто-то жил. То появлялась какая-то дама в пенсне, то почти что членом семьи становилась другая женщина.
Бабушка Катя была очень темпераментным, взрывным человеком — могла накричать на кого-нибудь, правда, на меня она никогда не повышала голоса.
Для нее главным в жизни было благополучие семьи. Теперь, с возрастом, я стала ее прекрасно понимать. Мы с мужем за сорок пять лет совместной жизни почти не разлучались. В театре мы вместе, на гастролях — вместе. Я спокойна только тогда, когда он дома. Я поняла, что мое счастье в том, чтобы была счастлива моя семья. Для Екатерины Михайловны это тоже было важнее всего. Она страшно гордилась папой. Очень ценила и маму. В нашем доме никогда не было скандалов или конфликтов.
Дедушка, Павел Владимирович, был дворянином, но, конечно, об этом никто тогда и не заикался. Узнай кто — и поминай как звали. Работал он главным бухгалтером в управлении железной дороги. Почему-то у него был такой ритуал — обязательно каждый год он водил меня фотографироваться. Меня сажали в кресло, наклоняли головку на бочок, на ручке детские часики. И так из года в год. Стригли меня чуть ли не под бокс. Когда я слышала: «Георгий Павлович, какая у вас хорошенькая дочка» — я страшно удивлялась: у меня была совершенно дурацкая челка, торчащие уши, и я вовсе не казалась себе хорошенькой.
Папа с мамой бывали у нас наездами — приезжали к нам в гости с подарками. Почему-то мне запомнилось, как папа привез мне два почти одинаковых платьица — одно розовое, а второе фисташковое, но оба с оборочками, петушками, цветочками. Приезд родителей был для нас праздником. Для папы готовили волейбольную площадку, натягивали сетку. Там, где он появлялся, всегда начинались шутки, розыгрыши, воцарялась атмосфера легкая и праздничная. Он играл в футбол и волейбол, мы вместе ходили в гости и в театр, ели мороженое, которое он обожал, а в доме становилось шумно и весело.
Несмотря на то, что я была очень маленькой, у меня связаны ярчайшие ностальгические воспоминания с Воронежем.
У нас было три собаки и кошка Пушок. Овчарка Чарли и дог Раджа жили вместе с нами в доме, а дворняжка Джимка — под верандой. Дога взяли совсем крошечным щенком, у него еще лапки расползались, он не мог стоять.
Жили мы в кирпичном доме рядом с Покровским собором. Там был дом архиерея, настоятеля церкви, и несколько жилых домов, в том числе и наш. Моим детским другом был племянник архиерея, и я частенько заходила к нему домой. С этим собором нашу семью связывало многое. Папа в детстве там прислуживал. Меня там крестили няня и бабушка.
Позже собор превратили в антирелигиозный музей. По утрам в нем показывали фильмы для детей. Мы ходили смотреть то «Царевну-лягушку», то «Кощея Бессмертного».
Жили мы вместе с бабушкой, дедушкой и их сыном Женей — младшим папиным братом. Женя меня развлекал — запрягал собак в санки и катал вместе с подружкой вокруг рынка по площади. Собаки мчались изо всех сил, поражая прохожих.
Храм стоял на возвышении, все улицы шли к реке Воронеж. Гора называлась Вяхиревской и была довольно крутой, с нее Женька частенько запускал нас на санках. Санки неслись, у нас захватывало дух, и мы были совершенно счастливы. Сейчас, правда, эта гора уже вовсе не кажется мне такой крутой, но тогда…
После войны город был весь в руинах, но наш дом уцелел. Позже его снесли, и на его месте — просто мистика какая-то! — построили драматический театр. И там, где была наша дверь, теперь служебный вход. Я приезжала в Воронеж каждое лето до 1952 года. Привозила сюда и своих детей. Потом приехала уже в 1958 году после фильма «Дело было в Пенькове». Я так же, как и папа, очень люблю этот город.
В Воронеже был дивный театр — очень уютный, с красивыми бархатными креслами. Мы постоянно ходили туда с дедом. В некоторых гримерных жили актеры, иногда целыми семьями — с жильем было трудно. Я помню запах декораций, клея. Он мне безумно нравился. Может быть, бациллы влюбленности в театр пошли именно оттуда. Прекрасно помню замечательных воронежских артистов — провинциальных звезд.
Я прожила в Воронеже до пяти лет, а затем мы всей семьей — с бабушкой, дедушкой и Женей — отправились к родителям в Сталинабад. Поселились в двухэтажном доме на улице Орджоникидзе, рядом с горисполкомом. Дом казался мне очень большим и комфортным, сейчас, наверное, он показался бы мне кургузым и нелепым. У нас в трехкомнатной квартире было две комнаты. Одна большая — в ней жили бабушка, дедушка, Женя и я — и маленькая, где размещались родители.
Как удивительно устроена память, сколько лет прошло, сколько событий, а я отлично помню, что нашими соседями была эвакуированная семья из Киева. Там были две девочки, одна почти моя ровесница, а вторая постарше. Одна из них потом стала певицей, работает в Одессе. Мы с ней до сих пор поддерживаем отношения и, когда я приезжаю в Одессу, непременно встречаемся. А напротив нас жил летчик, и у него тоже была дочка. Этот летчик летал куда-то в горы. Как-то он привез нам много черепах и черепашьих яиц. Яйца я пробовать не стала, а черепах у меня дома было много. Они расползались по всей квартире, и мы собирали листья и кормили их.
В первый класс я пошла именно в Сталинабаде. В школе не было ручек, и дедушка, у которого были золотые руки, вырезал мне палочки. Тетрадок тоже не было, но и тут нашелся выход — мне сшивали старые пьесы и на другой стороне страничек я писала. Так я впервые приобщилась к театральному искусству. Я любила приходить в театр, зайти в бутафорский цех, в реквизиторский, что-то примерить на себя. Волшебная и таинственная страна «Закулисы» мне очень нравилась. Здесь были перепутаны времена, и рядом с мушкетерами можно было увидеть красногвардейца, а печальные три сестры запросто беседовали с каким-нибудь босяком.
Я помню многих актеров. Папа же был премьером. Он играл все главные роли, к тому же был таким красавцем. Его все боготворили. Мне было очень приятно, что я — его дочь.
Началась война, Женя ушел воевать, родители отправились на фронт с фронтовым театром, а я опять осталась с бабушкой и дедушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Дедушку и бабушку в городе хорошо знали. Бабушку почему-то называли «мадам Менглет», хотя она, пусть и была генеральской дочерью, на «мадам» совсем не походила — была очень простой и доступной. У нее был замечательный характер — добрый, отзывчивый. Она всегда старалась чем-то помочь людям, и ей все платили любовью. Знаю, что в дни погромов она спасла в подвале еврейскую семью. Бабушка прекрасно готовила и была очень гостеприимной. У нас в доме постоянно кто-то жил. То появлялась какая-то дама в пенсне, то почти что членом семьи становилась другая женщина.
Бабушка Катя была очень темпераментным, взрывным человеком — могла накричать на кого-нибудь, правда, на меня она никогда не повышала голоса.
Для нее главным в жизни было благополучие семьи. Теперь, с возрастом, я стала ее прекрасно понимать. Мы с мужем за сорок пять лет совместной жизни почти не разлучались. В театре мы вместе, на гастролях — вместе. Я спокойна только тогда, когда он дома. Я поняла, что мое счастье в том, чтобы была счастлива моя семья. Для Екатерины Михайловны это тоже было важнее всего. Она страшно гордилась папой. Очень ценила и маму. В нашем доме никогда не было скандалов или конфликтов.
Дедушка, Павел Владимирович, был дворянином, но, конечно, об этом никто тогда и не заикался. Узнай кто — и поминай как звали. Работал он главным бухгалтером в управлении железной дороги. Почему-то у него был такой ритуал — обязательно каждый год он водил меня фотографироваться. Меня сажали в кресло, наклоняли головку на бочок, на ручке детские часики. И так из года в год. Стригли меня чуть ли не под бокс. Когда я слышала: «Георгий Павлович, какая у вас хорошенькая дочка» — я страшно удивлялась: у меня была совершенно дурацкая челка, торчащие уши, и я вовсе не казалась себе хорошенькой.
Папа с мамой бывали у нас наездами — приезжали к нам в гости с подарками. Почему-то мне запомнилось, как папа привез мне два почти одинаковых платьица — одно розовое, а второе фисташковое, но оба с оборочками, петушками, цветочками. Приезд родителей был для нас праздником. Для папы готовили волейбольную площадку, натягивали сетку. Там, где он появлялся, всегда начинались шутки, розыгрыши, воцарялась атмосфера легкая и праздничная. Он играл в футбол и волейбол, мы вместе ходили в гости и в театр, ели мороженое, которое он обожал, а в доме становилось шумно и весело.
Несмотря на то, что я была очень маленькой, у меня связаны ярчайшие ностальгические воспоминания с Воронежем.
У нас было три собаки и кошка Пушок. Овчарка Чарли и дог Раджа жили вместе с нами в доме, а дворняжка Джимка — под верандой. Дога взяли совсем крошечным щенком, у него еще лапки расползались, он не мог стоять.
Жили мы в кирпичном доме рядом с Покровским собором. Там был дом архиерея, настоятеля церкви, и несколько жилых домов, в том числе и наш. Моим детским другом был племянник архиерея, и я частенько заходила к нему домой. С этим собором нашу семью связывало многое. Папа в детстве там прислуживал. Меня там крестили няня и бабушка.
Позже собор превратили в антирелигиозный музей. По утрам в нем показывали фильмы для детей. Мы ходили смотреть то «Царевну-лягушку», то «Кощея Бессмертного».
Жили мы вместе с бабушкой, дедушкой и их сыном Женей — младшим папиным братом. Женя меня развлекал — запрягал собак в санки и катал вместе с подружкой вокруг рынка по площади. Собаки мчались изо всех сил, поражая прохожих.
Храм стоял на возвышении, все улицы шли к реке Воронеж. Гора называлась Вяхиревской и была довольно крутой, с нее Женька частенько запускал нас на санках. Санки неслись, у нас захватывало дух, и мы были совершенно счастливы. Сейчас, правда, эта гора уже вовсе не кажется мне такой крутой, но тогда…
После войны город был весь в руинах, но наш дом уцелел. Позже его снесли, и на его месте — просто мистика какая-то! — построили драматический театр. И там, где была наша дверь, теперь служебный вход. Я приезжала в Воронеж каждое лето до 1952 года. Привозила сюда и своих детей. Потом приехала уже в 1958 году после фильма «Дело было в Пенькове». Я так же, как и папа, очень люблю этот город.
В Воронеже был дивный театр — очень уютный, с красивыми бархатными креслами. Мы постоянно ходили туда с дедом. В некоторых гримерных жили актеры, иногда целыми семьями — с жильем было трудно. Я помню запах декораций, клея. Он мне безумно нравился. Может быть, бациллы влюбленности в театр пошли именно оттуда. Прекрасно помню замечательных воронежских артистов — провинциальных звезд.
Я прожила в Воронеже до пяти лет, а затем мы всей семьей — с бабушкой, дедушкой и Женей — отправились к родителям в Сталинабад. Поселились в двухэтажном доме на улице Орджоникидзе, рядом с горисполкомом. Дом казался мне очень большим и комфортным, сейчас, наверное, он показался бы мне кургузым и нелепым. У нас в трехкомнатной квартире было две комнаты. Одна большая — в ней жили бабушка, дедушка, Женя и я — и маленькая, где размещались родители.
Как удивительно устроена память, сколько лет прошло, сколько событий, а я отлично помню, что нашими соседями была эвакуированная семья из Киева. Там были две девочки, одна почти моя ровесница, а вторая постарше. Одна из них потом стала певицей, работает в Одессе. Мы с ней до сих пор поддерживаем отношения и, когда я приезжаю в Одессу, непременно встречаемся. А напротив нас жил летчик, и у него тоже была дочка. Этот летчик летал куда-то в горы. Как-то он привез нам много черепах и черепашьих яиц. Яйца я пробовать не стала, а черепах у меня дома было много. Они расползались по всей квартире, и мы собирали листья и кормили их.
В первый класс я пошла именно в Сталинабаде. В школе не было ручек, и дедушка, у которого были золотые руки, вырезал мне палочки. Тетрадок тоже не было, но и тут нашелся выход — мне сшивали старые пьесы и на другой стороне страничек я писала. Так я впервые приобщилась к театральному искусству. Я любила приходить в театр, зайти в бутафорский цех, в реквизиторский, что-то примерить на себя. Волшебная и таинственная страна «Закулисы» мне очень нравилась. Здесь были перепутаны времена, и рядом с мушкетерами можно было увидеть красногвардейца, а печальные три сестры запросто беседовали с каким-нибудь босяком.
Я помню многих актеров. Папа же был премьером. Он играл все главные роли, к тому же был таким красавцем. Его все боготворили. Мне было очень приятно, что я — его дочь.
Началась война, Женя ушел воевать, родители отправились на фронт с фронтовым театром, а я опять осталась с бабушкой и дедушкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79