Но им Александр объяснил:
— Сейчас дети спят…
Стало быть, таинственные дети и таинственная Наталья Геннадиевна остались для нас где-то там… А мы прошли поблизости, что-то увидев и поняв, а что-то недоглядев и только догадываясь, к чему это и о чем то…
Однако «красивая жизнь» миллиардера В.А. Брынцалова на всем этом, что было нам показано, вовсе не оборвалась.
— Едем смотреть новый дом, который дарит Владимир Алексеевич своей жене, — сказал неутомимый пресс-секретарь.
Сели в машины, поехали. Высадились возле монументального кирпичного строения этажей в пять, похожего то ли на будущее административное здание, то ли на замок. Оно находилось пока в том самом далеком от совершенства состоянии, когда только что воздвигнуты стены, в пустых провалах окон гуляет ветер, кругом лежат стройматериалы и пахнет сыростью. Голландцы тотчас же принялись снимать…
Кстати, забыла упомянуть одну деталь, связанную с посещением той, обжитой дачи. Один из иноземцев, когда мы все вышли из столовой, где над длинным столом чуть внаклон темнело деревянное «полотно» «Тайной вечери», сотворенное безымянным талантливым мастером, — остался там, с Евангелием в руках для одинокой молитвы… И молился довольно долго.
В этой же недостроенной громадине наши голоса гулко отдаются от стен, здесь легко потеряться в обилии будущих комнат и залов.
На последнем, верхнем этаже приятно пахнет деревом и еще борщом. Золотистыми деревянными панелями закрыт потолок и покатые стены. Здесь же за столом обедают рабочие. Горячий, с парком борщ, котлеты горкой. Чувствуется добротная, сытная пища. И лица веселые, довольные.
— Ах, как хорошо у вас тут! Какое красивое дерево! — говорю я.
— Из Италии везли! — бойко и чуть горделиво отвечает один из них.
— А что, у нас в России такого не нашлось?
— Видно, не нашлось, — и беспечально объясняет, — весной все это дерево отдерем и выбросим, надо будет крышу делать.
— Как так?!
— А так…
Между тем Александр стоит с голландцами у окна и через переводчицу объясняет им:
— Владимир Алексеевич называет этот дом Наташиным… Он хочет, чтобы здесь ей было хорошо, удобно, уютно. Вон там, вдали, видите, пруд? Он хочет, чтобы дом стоял не в окружении маленьких частных строений, как сейчас, а в парке, в саду. Поэтому он собирается скупить все дома, что стоят вокруг, очистить, так сказать, дорогу к пруду. Чтобы этот дом занимал не восемь-десять соток, а много места. В пруд собирается рыбу запустить, а предварительно его очистить. Чтобы жить и радоваться жизни.
— А куда денутся люди из домов, которые вон там и вон там? Куда они выселятся? — интересуются голландцы.
— Владимир Алексеевич это продумал, — отвечает Александр. — У него была возможность либо надавит на местных чиновников, которые бы сами выселили это население, или поступить как настоящий капиталист-социалист. Он выбрал второй путь, предложил людям, которые живут поблизости от этого его нового дома, — новые коттеджи, двухэтажные, со всеми удобствами здесь же, в Салтыковке. Вон в то окно видны дома, которые он построил уже и где живут. И электричество провел, и заасфальтировал дорогу… Все за свой счет.
В окно действительно видны новенькие кирпичные дома. Впрочем, я видела их по телевизору. Репортеры просили новоселов сказать что-нибудь о том, как им нравится новое жилье, и те об этом говорили, кто более складно, а кто и не очень.
— Александр, а все переселенцы славят Владимира Алексеевича? Все довольны? — интересуюсь. Потому что это и впрямь интересно — явились внезапные, посторонние люди и в угоду своему капиталистическому капризу сломали пусть старенькое, но родное, родовое, привычное жилище… Это же, крути не крути, а сюжет, близкий к знаменитой распутинской «Матере»…
— Знаешь, — отзывается Александр, — чем больше он, Брынцалов, тут делает, тем меньше довольства. Вообрази — голосовали за Зюганова!
— Эти самые осчастливленные?
— Ну! Дарит дом, говорит: «Вот тебе дом. За кого будешь голосовать?» Тот говорит: «За коммунистов». «Почему?» Отвечает: «Потому». Кстати, здесь, в Салтыковке, Владимир Алексеевич построил для своих родственников, для друзей семь хороших домов. Повторю: это человек общинный. Он хочет, чтобы было хорошо не только ему, но всем близким, всем тем, кто всегда был с ним вместе, помогал, сочувствовал. Он помнит добро.
Далее Александр повел голландцев демонстрировать широкую, в будущем явно парадную лестницу и сообщил как бы между прочим:
— Вообще стоимость этого дома восемнадцать миллионов долларов. Коробку делали югославы, те самые, которые строили цеха на «Ферейне». Очень хорошие строители. А вот по этой лестнице будет нестись водопад…
— Как так?!
— Не настоящий, голографический. Вообрази — гости поднимаются по ступенькам в кипении водопадных струй… А вон там будет бассейн… А вон там спортивный зал… А вон там…
Рабочие, я заметила, чуть усмешливо наблюдали на нами и прислушивались к словам пресс-секретаря.
— Ну как вам все это? Работа на миллиардера и его жену? — не утерпела, спросила.
— А чего? — ответил уклончиво один из них, пожав плечами. — наше дело маленькое…
И вот тут хочешь не хочешь, но задумалась невольно не только о происходящем вширь и вглубь процессе созидания замков-дворцов для отдельно взятых новоиспеченных миллиардерш, но и о формовке всякого рода слуг для них, лакеев, рабочих, коим предписано исполнять все их миллионерско-миллиардерские пожелания. И сколь недолго вращалась я, так сказать, в этой «высшей сфере», а не могла не заметить, трудно, ох как трудно перековываться недавнему советскому человеку в услужителя барской воли. Тем более что все эти люди где-то про себя уж непременно держат колючее, язвительное, с молоком матери всосанное — «гляди на них, из грязи да в князи». Юморок в глазах на вопрос о «хозяевах» я замечала не только у строительных рабочих дворца-замка с намеченным голографическим водопадом, но и в глазах другой обслуги. И вывела, вероятно к огорчению миллионеров-миллиардеров, что нет как нет к ним почитания у набранных там-сям лакеев-швейцаров и тому подобного.
Вообще, это весьма непростое занятие для «новых русских» — создать класс такой обслуги, чтоб она не только расторопно исполняла всякого рода поручения, но и при этом не насмешничала про себя, несмотря на свои самые хорошие заработки, над добычливыми, хваткими хозяевами, разбогатевшими в рекордно короткие сроки.
Хочешь не хочешь, а такие «лакеи» все одно соглядатаи в доме, все равно в той или иной степени твои, пусть пассивные, но недоброжелатели. Уж по одному тому, что ты су мел ухватить больше, чем не только тысячи других, но миллионы. В русском народе все гуляет известная пословица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Сейчас дети спят…
Стало быть, таинственные дети и таинственная Наталья Геннадиевна остались для нас где-то там… А мы прошли поблизости, что-то увидев и поняв, а что-то недоглядев и только догадываясь, к чему это и о чем то…
Однако «красивая жизнь» миллиардера В.А. Брынцалова на всем этом, что было нам показано, вовсе не оборвалась.
— Едем смотреть новый дом, который дарит Владимир Алексеевич своей жене, — сказал неутомимый пресс-секретарь.
Сели в машины, поехали. Высадились возле монументального кирпичного строения этажей в пять, похожего то ли на будущее административное здание, то ли на замок. Оно находилось пока в том самом далеком от совершенства состоянии, когда только что воздвигнуты стены, в пустых провалах окон гуляет ветер, кругом лежат стройматериалы и пахнет сыростью. Голландцы тотчас же принялись снимать…
Кстати, забыла упомянуть одну деталь, связанную с посещением той, обжитой дачи. Один из иноземцев, когда мы все вышли из столовой, где над длинным столом чуть внаклон темнело деревянное «полотно» «Тайной вечери», сотворенное безымянным талантливым мастером, — остался там, с Евангелием в руках для одинокой молитвы… И молился довольно долго.
В этой же недостроенной громадине наши голоса гулко отдаются от стен, здесь легко потеряться в обилии будущих комнат и залов.
На последнем, верхнем этаже приятно пахнет деревом и еще борщом. Золотистыми деревянными панелями закрыт потолок и покатые стены. Здесь же за столом обедают рабочие. Горячий, с парком борщ, котлеты горкой. Чувствуется добротная, сытная пища. И лица веселые, довольные.
— Ах, как хорошо у вас тут! Какое красивое дерево! — говорю я.
— Из Италии везли! — бойко и чуть горделиво отвечает один из них.
— А что, у нас в России такого не нашлось?
— Видно, не нашлось, — и беспечально объясняет, — весной все это дерево отдерем и выбросим, надо будет крышу делать.
— Как так?!
— А так…
Между тем Александр стоит с голландцами у окна и через переводчицу объясняет им:
— Владимир Алексеевич называет этот дом Наташиным… Он хочет, чтобы здесь ей было хорошо, удобно, уютно. Вон там, вдали, видите, пруд? Он хочет, чтобы дом стоял не в окружении маленьких частных строений, как сейчас, а в парке, в саду. Поэтому он собирается скупить все дома, что стоят вокруг, очистить, так сказать, дорогу к пруду. Чтобы этот дом занимал не восемь-десять соток, а много места. В пруд собирается рыбу запустить, а предварительно его очистить. Чтобы жить и радоваться жизни.
— А куда денутся люди из домов, которые вон там и вон там? Куда они выселятся? — интересуются голландцы.
— Владимир Алексеевич это продумал, — отвечает Александр. — У него была возможность либо надавит на местных чиновников, которые бы сами выселили это население, или поступить как настоящий капиталист-социалист. Он выбрал второй путь, предложил людям, которые живут поблизости от этого его нового дома, — новые коттеджи, двухэтажные, со всеми удобствами здесь же, в Салтыковке. Вон в то окно видны дома, которые он построил уже и где живут. И электричество провел, и заасфальтировал дорогу… Все за свой счет.
В окно действительно видны новенькие кирпичные дома. Впрочем, я видела их по телевизору. Репортеры просили новоселов сказать что-нибудь о том, как им нравится новое жилье, и те об этом говорили, кто более складно, а кто и не очень.
— Александр, а все переселенцы славят Владимира Алексеевича? Все довольны? — интересуюсь. Потому что это и впрямь интересно — явились внезапные, посторонние люди и в угоду своему капиталистическому капризу сломали пусть старенькое, но родное, родовое, привычное жилище… Это же, крути не крути, а сюжет, близкий к знаменитой распутинской «Матере»…
— Знаешь, — отзывается Александр, — чем больше он, Брынцалов, тут делает, тем меньше довольства. Вообрази — голосовали за Зюганова!
— Эти самые осчастливленные?
— Ну! Дарит дом, говорит: «Вот тебе дом. За кого будешь голосовать?» Тот говорит: «За коммунистов». «Почему?» Отвечает: «Потому». Кстати, здесь, в Салтыковке, Владимир Алексеевич построил для своих родственников, для друзей семь хороших домов. Повторю: это человек общинный. Он хочет, чтобы было хорошо не только ему, но всем близким, всем тем, кто всегда был с ним вместе, помогал, сочувствовал. Он помнит добро.
Далее Александр повел голландцев демонстрировать широкую, в будущем явно парадную лестницу и сообщил как бы между прочим:
— Вообще стоимость этого дома восемнадцать миллионов долларов. Коробку делали югославы, те самые, которые строили цеха на «Ферейне». Очень хорошие строители. А вот по этой лестнице будет нестись водопад…
— Как так?!
— Не настоящий, голографический. Вообрази — гости поднимаются по ступенькам в кипении водопадных струй… А вон там будет бассейн… А вон там спортивный зал… А вон там…
Рабочие, я заметила, чуть усмешливо наблюдали на нами и прислушивались к словам пресс-секретаря.
— Ну как вам все это? Работа на миллиардера и его жену? — не утерпела, спросила.
— А чего? — ответил уклончиво один из них, пожав плечами. — наше дело маленькое…
И вот тут хочешь не хочешь, но задумалась невольно не только о происходящем вширь и вглубь процессе созидания замков-дворцов для отдельно взятых новоиспеченных миллиардерш, но и о формовке всякого рода слуг для них, лакеев, рабочих, коим предписано исполнять все их миллионерско-миллиардерские пожелания. И сколь недолго вращалась я, так сказать, в этой «высшей сфере», а не могла не заметить, трудно, ох как трудно перековываться недавнему советскому человеку в услужителя барской воли. Тем более что все эти люди где-то про себя уж непременно держат колючее, язвительное, с молоком матери всосанное — «гляди на них, из грязи да в князи». Юморок в глазах на вопрос о «хозяевах» я замечала не только у строительных рабочих дворца-замка с намеченным голографическим водопадом, но и в глазах другой обслуги. И вывела, вероятно к огорчению миллионеров-миллиардеров, что нет как нет к ним почитания у набранных там-сям лакеев-швейцаров и тому подобного.
Вообще, это весьма непростое занятие для «новых русских» — создать класс такой обслуги, чтоб она не только расторопно исполняла всякого рода поручения, но и при этом не насмешничала про себя, несмотря на свои самые хорошие заработки, над добычливыми, хваткими хозяевами, разбогатевшими в рекордно короткие сроки.
Хочешь не хочешь, а такие «лакеи» все одно соглядатаи в доме, все равно в той или иной степени твои, пусть пассивные, но недоброжелатели. Уж по одному тому, что ты су мел ухватить больше, чем не только тысячи других, но миллионы. В русском народе все гуляет известная пословица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96