— Жалко тебя стало. Ты же на явную смерть нарывался. И отговаривать тебя смысла я не видел. У тебя глаза, как у зомби, были. Не сволочь же я, в конце концов, чтобы человека от верной смерти не спасти.
— А потом оставил меня один на один с Селивановым.
— У вас были равные шансы. Все было по-честному.
— А если бы меня все же убили?
— Твои проблемы, — усмехнулся Басов.
— Ну спасибо. А все же, что бы ты сделал, если бы Селиванов меня убил?
— Уехал бы к себе в Ченстохову. Мне в чужие дела вмешиваться нечего.
— А с Крапивиным вы зачем «окно» полезли закрывать?
— Я защищал тот мир, в котором поселился, от угрозы извне.
— А Селиванов ему не угрожал?
— Не более, чем остальные бояре, которые, как ты утверждаешь, хотят свалить Бориса Годунова. Да и в Польше своих подонков хватает. Всех не перережешь.
— Так ты все же решил вернуться туда, в семнадцатый век?
— Как только ты пойдешь на поправку.
— А я? — спросил вдруг Чигирев.
— Что ты?
— Я могу пойти с вами?
— Мы доставим тебя куда скажешь. Только в две тысячи четвертый год не советую. Уничтожат.
— Мне не надо в две тысячи четвертый. Я хочу вернуться в тот мир, где Годунов и Лжедмитрий.
— Хорошо, — кивнул Басов, Дверь палаты открылась, и на пороге возник профессор Бронский.
— Голубчик, — укоризненно произнес он, — я же просил вас, не более пяти минут.
— Ухожу, ухожу, — виновато развел руками Басов.
Следующие десять дней Чигирев провел на больничной койке. Он очень быстро шел на поправку, что вызывало неподдельное изумление Бронского. Басов заходил каждый день, но снова поговорить по душам у Чигирева так и не поручилось, потому что в палате почти все время присутствовали либо кто-то из медсестер, либо сам профессор.
Через несколько дней Чигирев уже ходил по палате, а потом и начал предпринимать небольшие экскурсии по больнице. Спокойная и доброжелательная атмосфера клиники его поразила. Не было здесь серости, безнадежности и безразличия, которые он наблюдал в российских больницах конца двадцатого века. Больные, многие в сопровождении медсестер и медбратьев, неспешно прогуливались в ухоженном, благоухающем ароматом сирени саду. Да и сами больничные коридоры, несмотря на царящие в них специфические медицинские запахи, были необычайно светлыми, радовали цветами на окнах.
Вскоре профессор Бронский объявил своему пациенту, что, по настоянию друзей, поместивших его сюда, может выписать его, хотя рекомендовал бы в ближайшие дни спокойный образ жизни, а лучше всего провести месяц-другой на водах в Швейцарии или Австро-Венгрии. Особенно рекомендовал австрийский курорт Карлсбад.
Чигирев с радостью согласился. Его душа уже требовала действий. Он уже все продумал, все взвесил, наметил планы, теперь только оставалось приступить к их реализации.
В назначенный день Басов явился за Чигиревым. Он привез историку добротный английский костюм в крупную клетку — бриджи и пиджак, покроем очень напоминавший армейский френч, гольфы и английские же ботинки. Облачившись в новую одежду и взглянув на себя в зеркало, Чигирев подумал, что чрезвычайно похож на доктора Ватсона в исполнении Виталия Соломина. Единственное, что отличало историка от запавшего в память образа викторианского джентльмена, — это борода, аккуратно постриженная приглашенным парикмахером, но все же позволявшая отнести ее обладателя скорее к славянофилам, чем к западникам.
— Поехали? — спросил Басов, критически осмотрев Чигирева.
— Куда? — не понял тот.
— К сыну твоему, конечно, — улыбнулся Басов.
Они вместе вышли на мощенную булыжником московскую улочку, где их ждала пролетка.
— На Ильинку, — скомандовал Басов, залезая в экипаж.
Во время короткого пути оба хранили молчание. Басов сидел, глубоко погруженный в какие-то размышления, а Чигирев жадно рассматривал будто сошедшие с экрана исторического фильма картинки быта дореволюционной Москвы. Уличные торговцы, городовые, элегантно одетые господа, студенты, мастеровые, все они неспешно прохаживались либо спешили куда-то по необычайно зеленым и тихим улочкам. Дорогу заполняли пролетки лихачей и телеги ломовых извозчиков. Однажды они обогнали весело бренчащий по стальным рельсам допотопный трамвай. Ни одного автомобиля на всем пути им так и не встретилось.
Когда пролетка замерла у подъезда роскошного доходного дома на Ильинке, Басов небрежным движением сунул извозчику какую-то мелочь и бесцветным голосом произнес:
— Спасибо, голубчик. Езжай.
— Благодарствуйте, барин, — расцвел в улыбке извозчик, встряхивая монеты в руке. — Завсегда рады стараться.
Чигирев понял, что Басов подкинул мужику приличную сумму «на чай».
Путешественники прошли в подъезд мимо угодливо склонившегося перед ними дворника. Басов наградил мужика еле заметным кивком головы.
— Как ты ухитряешься чувствовать себя в своей тарелке в любом времени? — негромко спросил Чигирев, когда они поднимались по широкой, устланной коврами парадной лестнице дома. — Я год в семнадцатом веке прожил и все никак привыкнуть не мог. А теперь еще здесь. Господи, Столыпин еще не убит, Николай Второй у власти. Сколько людей, которых мы знаем как исторических персонажей, все еще живы и не ведают, что случится вскоре.
— А мне плевать на всех этих персонажей и персон, — фыркнул Басов. — Я просто живу, чего и тебе желаю.
Он остановился на площадке третьего этажа и решительно дернул ручку звонка одной из квартир. Через некоторое время до Чигирева донесся лязг отпираемого засова, дверь отворилась. На пороге стояла молоденькая миловидная горничная.
— Здравствуйте, Игорь Петрович, — присела она в книксене.
— Здравствуй, Глаша, — ответил ей Басов, — Знакомься, это Сергей Станиславович. Отец Вани.
— Очень приятно, — Глаша почему-то зарделась. — С выздоровлением, Сергей Станиславович.
Басов с Чигиревым прошли в невероятных размеров коридор. Глаша обогнала их, юркнула в дальнюю дверь, и вскоре Чигирев услышал ее голос: «Капа, неси скорее Ванечку. Батюшка его приехал». За дверью возникла суета, и из дверей гостиной вышла дородная женщина лет сорока с малышом на руках. Иван Чигирев был одет в длинное платьице и чепчик и сосредоточенно сосал большой палец правой руки. На мужчин он смотрел широко раскрытыми глазами, в которых читались удивление и испуг.
— Ай, посмотри кто приехал, — засюсюкала державшая его женщина. — Батюшка приехал!
Ребенок изумленно посмотрел на отца, потом на Басова и, протянув ручки к фехтовальщику, пролепетал:
— Дядя.
— Да, дядя Игорь Петрович пожаловал. А посмотри, кто с ним еще. Папенька!
Оно подошла к Чигиреву и протянула к ему малыша. Чигирев хотел взять сына на руки, но тот неожиданно прижался к няне и громко заплакал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96