До его дома было шесть кварталов. Когда она увидела Костанта Фабра, у нее даже голова закружилась. Она никогда раньше не видела его так близко, разве что в больнице, но там его отгораживали от нее гипсовые повязки, бинты, жара, боль, болтовня отца. Теперь она его разглядела.
Они начали разговор очень легко. Она бы чувствовала себя с ним и совсем свободной, если б не его исключительная красота, которая сбивала ее с толку. Он говорил с ней серьезно и просто, голос его звучал обнадеживающе. Совсем другое дело — его младший брат; у того и смотреть-то было не на что, но с ним Эката постоянно испытывала неловкость и смущение. Костант и сам был спокоен и на других действовал успокаивающе; Стефан же налетал, точно осенний ветер, напоенный горечью, порывистый; с ним ничего невозможно было предсказать заранее.
— Ну и как вам там живется? — спросил Костант, и она охотно ответила:
— Хорошо. Немного скучновато, правда.
— Говорят, у фермеров самая тяжелая работа на свете.
— Я ничего не имею против тяжелой работы. А вот грязь да навоз ужасно противные.
— А деревня там рядом есть?
— Ну, мы живем как раз посредине между Верре и Лотимой. Но у нас есть соседи, да и вообще там все друг друга знают, куда ни пойди километров на тридцать вокруг.
— Значит, и нас тоже можно вашими соседями считать, — вмешался Стефан, но больше ничего не прибавил и затих. Он чувствовал себя лишним в компании этих двоих. Костант удобно устроился в кресле, вытянув хромую ногу и согнув другую, колено которой обхватил сцепленными пальцами. Эката, очень прямая, сидела лицом к нему, руки ее спокойно лежали на коленях. Они не были похожи, однако вполне могли бы сойти за брата и сестру. Стефан встал, пробормотал невнятные извинения и вышел на двор. Дул северный ветер. В раскисшей земле под елкой и в сорняках копались воробьи. Развешанные на бельевой веревке, натянутой между двумя железными столбиками, рубашки, нижнее белье и две простыни хлопали на ветру, а потом бессильно повисали, точно отдыхая. В воздухе пахло озоном. Стефан перемахнул через изгородь, прошел, срезая путь, двором Катални и вышел на улицу, ведущую на запад. Через несколько кварталов улица кончилась. Старые колеи тянулись дальше, в карьер, заброшенный лет двадцать назад, когда рабочие наткнулись на подземные источники; теперь в карьере образовалось настоящее озеро метра четыре глубиной. Летом там купались мальчишки. Стефан тоже когда-то купался там, испытывая, правда, постоянный ужас, потому что плавать по-настоящему не умел, а дна в этом озере даже у берега было не достать и вода обжигала ледяным холодом. Три года назад там утонул какой-то мальчик, а в прошлом году утопился рабочий, который ослеп из-за попавших в глаза осколков известняка. Заброшенный карьер все еще называли Западным. Там когда-то в юности работал отец Стефана. Стефан присел на краю карьера, глядя, как мечется, бьется над серой равнодушной водой запертый со всех сторон, попавший в ловушку ветер.
— Ой, мне же нужно еще с Мартином повидаться! — сказала Эката и встала. Костант потянулся было за костылями, но передумал и сказал:
— Слишком долго мне на ноги подниматься.
— А ты далеко на костылях можешь пройти?
— Отсюда до туда, — сказал он, показывая на кухню. — Ноги-то у меня ничего. Все дело спина тормозит.
— И когда ты от своих костылей избавишься?
— Доктор говорит, к Пасхе. Ну уж тогда я их сразу утоплю в Западном Карьере… — Оба улыбнулись. Она чувствовала к нему нежность и очень гордилась знакомством с ним.
— А ты, интересно, будешь приезжать в Кампе, когда погода совсем испортится?
— Не знаю еще. От дороги зависит.
— Когда снова приедешь, заходи, — пригласил он. — Если захочешь, конечно.
— Зайду обязательно.
И тут они наконец заметили, что Стефана дома нет.
— Даже и не знаю, куда он мог пойти, — сказал Костант. — Он у нас такой
— куда-то уходит, откуда-то приходит, неугомонный. А твой брат, Мартин, говорят, хороший парень и с командой нашей сработался.
— Он еще совсем мальчишка, — сказала Эката.
— Да, сперва тяжело приходится. Я в карьер пришел, когда мне пятнадцать стукнуло. Зато потом, когда наберешься сил и свое дело знаешь, идет легко. Ну ладно, передавай привет домашним. — Она пожала его большую твердую теплую руку и заставила себя уйти. На пороге она нос к носу столкнулась со Стефаном. И он покраснел. Ее это потрясло — она никогда не видела, чтобы мужчины так краснели. Потом он заговорил с ней — как всегда сразу о главном:
— Ты ведь на год позже меня в школе училась, верно?
— Да.
— И ты дружила с Розой Байенин. Она тоже на следующий год, как и я, стипендию получила.
— Она теперь в школе работает, детей учит. В Валоне.
— Она-то получше меня своей стипендией распорядилась… Знаешь, я все думал, как это странно получается, когда растешь в таком городке, как наш: сперва вроде все знакомые, а потом встретишь кого-нибудь, и сразу ясно, что никого ты не знаешь.
Она не знала, что ответить. Он попрощался и вошел в дом, а она отправилась по своим делам, потуже затянув платок, потому что ветер усилился.
Через минуту после Стефана в квартиру вошли мать и Розана.
— С кем это ты на крыльце разговаривал? — резко спросила мать. — Надеюсь, не с Ноной Катални?
— Правильно надеешься, — откликнулся Стефан.
— Ну ладно. Смотри поосторожней с этой особой, она особенно любит в таких, как ты, свои когти запускать. Очень мило будет смотреться, когда ты станешь ее щенка выгуливать, а она пока что — материных постояльцев-мужчин развлекать. — И мать, и Розана захохотали одинаковым утробным смехом. — Так с кем ты там разговаривал, а?
— Тебе-то какое дело? — рявкнул он. Их смех всегда приводил его в бешенство; этот смех был похож на град грязных грохочущих камней, от которых невозможно увернуться.
— А такое мне дело, что я желаю знать, кто это торчит у меня на крыльце, и сейчас я тебе разъясню, почему мне до этого дело есть… — Слова точно давали выход клокотавшему в ней гневу и прочим страстям. — Ты у нас такой важный, образованный, ты у нас даже в колледж учиться ездил, да только обратно приполз — в этот вот самый дом! Разве я неправду говорю? Ну так учти: я желаю знать, кто в мой дом без меня является… — Но тут Розана закричала:
— А я знаю, кто это был! Это сестра Мартина Сачика!
Внезапно рядом с ними выросла огромная фигура Костанта; он сутулился, опираясь на костыли.
— Немедленно прекратите, — сказал он, и они тут же умолкли.
Больше никто не сказал о визите Экаты Сачик в их дом ни слова — ни сразу, ни потом. Братья помалкивали, а мать не спрашивала.
Мартин повел сестру обедать в кафе «Колокол», где обедали чиновники из «Чорин компани» и заезжие гости. Он гордился собственной предусмотрительностью, белыми скатертями, красивыми ложками и вилками, хоть и побаивался официанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Они начали разговор очень легко. Она бы чувствовала себя с ним и совсем свободной, если б не его исключительная красота, которая сбивала ее с толку. Он говорил с ней серьезно и просто, голос его звучал обнадеживающе. Совсем другое дело — его младший брат; у того и смотреть-то было не на что, но с ним Эката постоянно испытывала неловкость и смущение. Костант и сам был спокоен и на других действовал успокаивающе; Стефан же налетал, точно осенний ветер, напоенный горечью, порывистый; с ним ничего невозможно было предсказать заранее.
— Ну и как вам там живется? — спросил Костант, и она охотно ответила:
— Хорошо. Немного скучновато, правда.
— Говорят, у фермеров самая тяжелая работа на свете.
— Я ничего не имею против тяжелой работы. А вот грязь да навоз ужасно противные.
— А деревня там рядом есть?
— Ну, мы живем как раз посредине между Верре и Лотимой. Но у нас есть соседи, да и вообще там все друг друга знают, куда ни пойди километров на тридцать вокруг.
— Значит, и нас тоже можно вашими соседями считать, — вмешался Стефан, но больше ничего не прибавил и затих. Он чувствовал себя лишним в компании этих двоих. Костант удобно устроился в кресле, вытянув хромую ногу и согнув другую, колено которой обхватил сцепленными пальцами. Эката, очень прямая, сидела лицом к нему, руки ее спокойно лежали на коленях. Они не были похожи, однако вполне могли бы сойти за брата и сестру. Стефан встал, пробормотал невнятные извинения и вышел на двор. Дул северный ветер. В раскисшей земле под елкой и в сорняках копались воробьи. Развешанные на бельевой веревке, натянутой между двумя железными столбиками, рубашки, нижнее белье и две простыни хлопали на ветру, а потом бессильно повисали, точно отдыхая. В воздухе пахло озоном. Стефан перемахнул через изгородь, прошел, срезая путь, двором Катални и вышел на улицу, ведущую на запад. Через несколько кварталов улица кончилась. Старые колеи тянулись дальше, в карьер, заброшенный лет двадцать назад, когда рабочие наткнулись на подземные источники; теперь в карьере образовалось настоящее озеро метра четыре глубиной. Летом там купались мальчишки. Стефан тоже когда-то купался там, испытывая, правда, постоянный ужас, потому что плавать по-настоящему не умел, а дна в этом озере даже у берега было не достать и вода обжигала ледяным холодом. Три года назад там утонул какой-то мальчик, а в прошлом году утопился рабочий, который ослеп из-за попавших в глаза осколков известняка. Заброшенный карьер все еще называли Западным. Там когда-то в юности работал отец Стефана. Стефан присел на краю карьера, глядя, как мечется, бьется над серой равнодушной водой запертый со всех сторон, попавший в ловушку ветер.
— Ой, мне же нужно еще с Мартином повидаться! — сказала Эката и встала. Костант потянулся было за костылями, но передумал и сказал:
— Слишком долго мне на ноги подниматься.
— А ты далеко на костылях можешь пройти?
— Отсюда до туда, — сказал он, показывая на кухню. — Ноги-то у меня ничего. Все дело спина тормозит.
— И когда ты от своих костылей избавишься?
— Доктор говорит, к Пасхе. Ну уж тогда я их сразу утоплю в Западном Карьере… — Оба улыбнулись. Она чувствовала к нему нежность и очень гордилась знакомством с ним.
— А ты, интересно, будешь приезжать в Кампе, когда погода совсем испортится?
— Не знаю еще. От дороги зависит.
— Когда снова приедешь, заходи, — пригласил он. — Если захочешь, конечно.
— Зайду обязательно.
И тут они наконец заметили, что Стефана дома нет.
— Даже и не знаю, куда он мог пойти, — сказал Костант. — Он у нас такой
— куда-то уходит, откуда-то приходит, неугомонный. А твой брат, Мартин, говорят, хороший парень и с командой нашей сработался.
— Он еще совсем мальчишка, — сказала Эката.
— Да, сперва тяжело приходится. Я в карьер пришел, когда мне пятнадцать стукнуло. Зато потом, когда наберешься сил и свое дело знаешь, идет легко. Ну ладно, передавай привет домашним. — Она пожала его большую твердую теплую руку и заставила себя уйти. На пороге она нос к носу столкнулась со Стефаном. И он покраснел. Ее это потрясло — она никогда не видела, чтобы мужчины так краснели. Потом он заговорил с ней — как всегда сразу о главном:
— Ты ведь на год позже меня в школе училась, верно?
— Да.
— И ты дружила с Розой Байенин. Она тоже на следующий год, как и я, стипендию получила.
— Она теперь в школе работает, детей учит. В Валоне.
— Она-то получше меня своей стипендией распорядилась… Знаешь, я все думал, как это странно получается, когда растешь в таком городке, как наш: сперва вроде все знакомые, а потом встретишь кого-нибудь, и сразу ясно, что никого ты не знаешь.
Она не знала, что ответить. Он попрощался и вошел в дом, а она отправилась по своим делам, потуже затянув платок, потому что ветер усилился.
Через минуту после Стефана в квартиру вошли мать и Розана.
— С кем это ты на крыльце разговаривал? — резко спросила мать. — Надеюсь, не с Ноной Катални?
— Правильно надеешься, — откликнулся Стефан.
— Ну ладно. Смотри поосторожней с этой особой, она особенно любит в таких, как ты, свои когти запускать. Очень мило будет смотреться, когда ты станешь ее щенка выгуливать, а она пока что — материных постояльцев-мужчин развлекать. — И мать, и Розана захохотали одинаковым утробным смехом. — Так с кем ты там разговаривал, а?
— Тебе-то какое дело? — рявкнул он. Их смех всегда приводил его в бешенство; этот смех был похож на град грязных грохочущих камней, от которых невозможно увернуться.
— А такое мне дело, что я желаю знать, кто это торчит у меня на крыльце, и сейчас я тебе разъясню, почему мне до этого дело есть… — Слова точно давали выход клокотавшему в ней гневу и прочим страстям. — Ты у нас такой важный, образованный, ты у нас даже в колледж учиться ездил, да только обратно приполз — в этот вот самый дом! Разве я неправду говорю? Ну так учти: я желаю знать, кто в мой дом без меня является… — Но тут Розана закричала:
— А я знаю, кто это был! Это сестра Мартина Сачика!
Внезапно рядом с ними выросла огромная фигура Костанта; он сутулился, опираясь на костыли.
— Немедленно прекратите, — сказал он, и они тут же умолкли.
Больше никто не сказал о визите Экаты Сачик в их дом ни слова — ни сразу, ни потом. Братья помалкивали, а мать не спрашивала.
Мартин повел сестру обедать в кафе «Колокол», где обедали чиновники из «Чорин компани» и заезжие гости. Он гордился собственной предусмотрительностью, белыми скатертями, красивыми ложками и вилками, хоть и побаивался официанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13