Вы не увидите его досье, поскольку вы, скажем так, franc-tireur. Что касается меня, то я имел возможность заглянуть в него, правда, только краем глаза, но даже этой информации было достаточно.
Шпигель поднялся, и я понял, что он был не прочь пойти дальше, поговорить на профессиональные темы, скинуть с себя груз прошлого опыта и переложить его на плечи человека помоложе, который еще новичок в этой игре и не настолько увяз в ней, как он. Сидя в ногах у мастера, ученик всегда найдет чему поучиться, пока учитель будет разглагольствовать. Но Шпигель слишком хорошо сознавал, чем чреват уход в воспоминания.
Уже у двери он спросил:
— Так она не сказала вам ничего?
— Только что они уезжают.
Это его как будто не удивило.
— Когда?
— Она не знает.
— А как?
— Кэтрин думает, что морем.
— Откуда?
— На полпути к северной оконечности острова есть деревня, или городок. Он называется Бабино Поле. Язык сломаешь, произнося местные названия, правда?
Шпигель улыбнулся:
— Я не сломаю. Языковое родство, не забывайте об этом. Но почему она так решила?
— Потому что мадам В, говорила о том, что они через день уедут.
— Может быть, мне стоит послать туда фрау Шпигель?
— Скажите ей, чтобы она захватила свой транзистор.
Добродушно-грубоватое лицо старого адвоката сморщилось от некоего подобия улыбки. Затем уверенной походкой, которую вы редко встретите в наши дни, он вышел из комнаты. Я не мог понять, удалось мне его надуть или нет. Но попробовать, по-моему, стоило.
Вода и электричество не были отключены, поэтому я побрился и принял душ, а затем оделся и спустился на террасу, чтобы ухватить последние лучи солнца, прежде чем оно окончательно скроется за холмами, и выпить с Веритэ.
— Как провели день?
— Почему вы спросили об этом? Так себе.
— У вас есть что-нибудь, о чем я могла бы написать герру Стебелсону?
— Стебелсону?
— Естественно, ведь все мои отчеты Малакоду проходят через него.
— Ну, естественно. — Это было интересно. — Нет, — ответил я, — пока ничего.
В тот вечер я закончил чтение «Пятна позора». У книги было довольно несложное содержание, но оно имело глубокий смысл и сопровождалось большим количеством исторических справок.
Вообще, в книге речь шла о том, что общепринятые концепции характерных особенностей наций, профессор Вадарчи предпочитал называть их неврозами, были вполне обоснованы. Но обоснованность эта исходила не из того, что именно нации думали о себе, а из того, что воспринималось другими нациями в качестве истинного национального невроза или мифа. Например, англичане в массе своей являются упрямыми лицемерами, неспособными рационально спланировать жизнь нации и ее защиту, и в то же время оказываются умелыми импровизаторами в те моменты, когда нации грозит кризис. В целом же их стали считать легковозбудимыми, нелогично действующими людьми, которые во что бы то ни стало стремятся сохранить свою репутацию и озабочены этим еще сильнее, чем, например, японцы.
Это последнее умозаключение и побудило одного из журналистов «Тайме» высказаться о книге с напыщенным возмущением. Естественно, это было связано с тем фактом, что герр Малакод назначил профессора Вадарчи директором научного фонда, который он учредил для исследования национальных неврозов, с отдельной ссылкой на их влияние на международные политические события. (В действительности через две недели профессор Вадарчи, как говорили, по естественным причинам, оставил этот пост.) Другие нации в такой же степени не лишены недостатков, и, кстати говоря, автор говорит о них как о «мировом сообществе преступников, среди которых то и дело встречаются лица с психическими отклонениями». Кроме того, Вадарчи был строг а к средствам массовой информации. Он доказывал, что радио, телевидение и информационные агентства связаны с дьяволом, поскольку, сократив расстояния и войдя в дом каждого, они преуменьшили важность всего мира и сделали людей равнодушными друг к другу. Каждый день за завтраком люди читают в газетах о войне, трагических происшествиях, убийствах, кражах, грабежах, изнасилованиях, поджогах, преступлениях на сексуальной почве, о моральном разложении людей и партий, все это, вскармливая ad nauseam к миру, стремится загасить в людях естественное сочувствие к ближнему. Уровень развития цивилизации находится в зависимости от уровня развития средств массовой информации, и на протяжении всей истории самые высшие точки развития цивилизаций связаны с наиболее отталкивающими примерами нечеловеческого поведения в людях.
Цивилизованный, общительный человек всегда был жестоким, порочным и не считал жизнь чем-то святым. За партиями, политиками, причудливой униформой, за истоками социальных реформ и набирающего силу национализма стоял не кто иной, как дьявол.
В целом книга впечатляла и гарантировала повышение кровяного давления. А заканчивалась она тем, что автор поносил все виды международных объединений: Лигу наций, ООН, европейский союз, панамериканский, мировое сообщество, он называл их ненужными, убогими развлечениями, в то время как за спиной людей, которые им предаются, происходят убийства и вашей жизни все время что-то угрожает. По мнению профессора Вадарчи, единственная возможность разрешить эту проблему состоит в создании нормального человеческого общества, которое позволило бы людям стать тем, кем они стремятся стать — настоящими человеческими существами, и тогда мир заново обрел бы силу. Никаких национальных сообществ. Только одна нация, верховная, жестокая поначалу, подчиняющая себе другие нации, но в конце концов, именно она приведет их к Земле обетованной. Среди западных наций Вадарчи предложил двух кандидатов — итальянцев или немцев, больше склоняясь в сторону немцев. Что касается Востока, то достойных людей он нашел среди китайцев.
Профессор приводил множество доводов в пользу своего выбора, и полагаю, что очень многие читатели согласились бы с ним, хотя сами они, может быть, присмотрели бы и других кандидатов.
Это было неплохое чтение на ночь, но я никак не мог понять, при чем здесь, черт возьми, Кэтрин и мадам Вадарчи. Может, мадам Вадарчи воображала себя одним из правителей мира? Да, в своих руках она уже держала хлыст. Размышляя над этим, я незаметно уснул. И где-то в подсознании у меня неотвязно вертелась мысль, что я на самом деле уже все понял.
На рассвете меня разбудил стук в дверь. Я крикнул:
— Входите! — но никто не вошел.
Тогда я привстал на кровати и увидел, что под дверь просунули записку. Я встал, взял записку и прочитал ее, после чего прошел в сводчатый коридор и выглянул в высокое окошко. На краю мола стояла Кэтрин в желтом купальнике. Она нырнула, ловко и чисто, а затем, поднявшись на поверхность, поплыла мощным кролем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Шпигель поднялся, и я понял, что он был не прочь пойти дальше, поговорить на профессиональные темы, скинуть с себя груз прошлого опыта и переложить его на плечи человека помоложе, который еще новичок в этой игре и не настолько увяз в ней, как он. Сидя в ногах у мастера, ученик всегда найдет чему поучиться, пока учитель будет разглагольствовать. Но Шпигель слишком хорошо сознавал, чем чреват уход в воспоминания.
Уже у двери он спросил:
— Так она не сказала вам ничего?
— Только что они уезжают.
Это его как будто не удивило.
— Когда?
— Она не знает.
— А как?
— Кэтрин думает, что морем.
— Откуда?
— На полпути к северной оконечности острова есть деревня, или городок. Он называется Бабино Поле. Язык сломаешь, произнося местные названия, правда?
Шпигель улыбнулся:
— Я не сломаю. Языковое родство, не забывайте об этом. Но почему она так решила?
— Потому что мадам В, говорила о том, что они через день уедут.
— Может быть, мне стоит послать туда фрау Шпигель?
— Скажите ей, чтобы она захватила свой транзистор.
Добродушно-грубоватое лицо старого адвоката сморщилось от некоего подобия улыбки. Затем уверенной походкой, которую вы редко встретите в наши дни, он вышел из комнаты. Я не мог понять, удалось мне его надуть или нет. Но попробовать, по-моему, стоило.
Вода и электричество не были отключены, поэтому я побрился и принял душ, а затем оделся и спустился на террасу, чтобы ухватить последние лучи солнца, прежде чем оно окончательно скроется за холмами, и выпить с Веритэ.
— Как провели день?
— Почему вы спросили об этом? Так себе.
— У вас есть что-нибудь, о чем я могла бы написать герру Стебелсону?
— Стебелсону?
— Естественно, ведь все мои отчеты Малакоду проходят через него.
— Ну, естественно. — Это было интересно. — Нет, — ответил я, — пока ничего.
В тот вечер я закончил чтение «Пятна позора». У книги было довольно несложное содержание, но оно имело глубокий смысл и сопровождалось большим количеством исторических справок.
Вообще, в книге речь шла о том, что общепринятые концепции характерных особенностей наций, профессор Вадарчи предпочитал называть их неврозами, были вполне обоснованы. Но обоснованность эта исходила не из того, что именно нации думали о себе, а из того, что воспринималось другими нациями в качестве истинного национального невроза или мифа. Например, англичане в массе своей являются упрямыми лицемерами, неспособными рационально спланировать жизнь нации и ее защиту, и в то же время оказываются умелыми импровизаторами в те моменты, когда нации грозит кризис. В целом же их стали считать легковозбудимыми, нелогично действующими людьми, которые во что бы то ни стало стремятся сохранить свою репутацию и озабочены этим еще сильнее, чем, например, японцы.
Это последнее умозаключение и побудило одного из журналистов «Тайме» высказаться о книге с напыщенным возмущением. Естественно, это было связано с тем фактом, что герр Малакод назначил профессора Вадарчи директором научного фонда, который он учредил для исследования национальных неврозов, с отдельной ссылкой на их влияние на международные политические события. (В действительности через две недели профессор Вадарчи, как говорили, по естественным причинам, оставил этот пост.) Другие нации в такой же степени не лишены недостатков, и, кстати говоря, автор говорит о них как о «мировом сообществе преступников, среди которых то и дело встречаются лица с психическими отклонениями». Кроме того, Вадарчи был строг а к средствам массовой информации. Он доказывал, что радио, телевидение и информационные агентства связаны с дьяволом, поскольку, сократив расстояния и войдя в дом каждого, они преуменьшили важность всего мира и сделали людей равнодушными друг к другу. Каждый день за завтраком люди читают в газетах о войне, трагических происшествиях, убийствах, кражах, грабежах, изнасилованиях, поджогах, преступлениях на сексуальной почве, о моральном разложении людей и партий, все это, вскармливая ad nauseam к миру, стремится загасить в людях естественное сочувствие к ближнему. Уровень развития цивилизации находится в зависимости от уровня развития средств массовой информации, и на протяжении всей истории самые высшие точки развития цивилизаций связаны с наиболее отталкивающими примерами нечеловеческого поведения в людях.
Цивилизованный, общительный человек всегда был жестоким, порочным и не считал жизнь чем-то святым. За партиями, политиками, причудливой униформой, за истоками социальных реформ и набирающего силу национализма стоял не кто иной, как дьявол.
В целом книга впечатляла и гарантировала повышение кровяного давления. А заканчивалась она тем, что автор поносил все виды международных объединений: Лигу наций, ООН, европейский союз, панамериканский, мировое сообщество, он называл их ненужными, убогими развлечениями, в то время как за спиной людей, которые им предаются, происходят убийства и вашей жизни все время что-то угрожает. По мнению профессора Вадарчи, единственная возможность разрешить эту проблему состоит в создании нормального человеческого общества, которое позволило бы людям стать тем, кем они стремятся стать — настоящими человеческими существами, и тогда мир заново обрел бы силу. Никаких национальных сообществ. Только одна нация, верховная, жестокая поначалу, подчиняющая себе другие нации, но в конце концов, именно она приведет их к Земле обетованной. Среди западных наций Вадарчи предложил двух кандидатов — итальянцев или немцев, больше склоняясь в сторону немцев. Что касается Востока, то достойных людей он нашел среди китайцев.
Профессор приводил множество доводов в пользу своего выбора, и полагаю, что очень многие читатели согласились бы с ним, хотя сами они, может быть, присмотрели бы и других кандидатов.
Это было неплохое чтение на ночь, но я никак не мог понять, при чем здесь, черт возьми, Кэтрин и мадам Вадарчи. Может, мадам Вадарчи воображала себя одним из правителей мира? Да, в своих руках она уже держала хлыст. Размышляя над этим, я незаметно уснул. И где-то в подсознании у меня неотвязно вертелась мысль, что я на самом деле уже все понял.
На рассвете меня разбудил стук в дверь. Я крикнул:
— Входите! — но никто не вошел.
Тогда я привстал на кровати и увидел, что под дверь просунули записку. Я встал, взял записку и прочитал ее, после чего прошел в сводчатый коридор и выглянул в высокое окошко. На краю мола стояла Кэтрин в желтом купальнике. Она нырнула, ловко и чисто, а затем, поднявшись на поверхность, поплыла мощным кролем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62