Она засмеялась и обвилась вокруг него крепче:
— Догадываюсь…
— И еще, — шептала она после, — я тебя ревную к нашим филистимлянам: ты жить без них не можешь. И вообще к обеим твоим жизням, судьи и разбойника. А горше всего…
Она сама себя прервала, и долго пришлось Самсону допрашивать, пока она сказала, запинаясь:
— …горше всего к тому — к чему-то — чего я не знаю — о чем ты не говоришь — с чего началась твоя двойная жизнь — десять лет тому назад -
Он покачал головою и тихо отстранил ее. Она смутилась и оробела; взяла лютню и стала играть, напевая без слов, с закрытыми губами. Самсон молчал и смотрел перед собою на короткий закат, а потом оглянулся на нее и залюбовался. Ничего на ней не было, даже колец и запястьев — все ей мешало, когда она любила его; даже волосы она взбивала тогда высоко над головою, чтобы отдать ему шею, лоб, уши, — но теперь, когда она склонилась над лютней, красновато-золотой ворох шелковой пыли, окровавленный заходящим солцем, заслонял ее поникшее лицо. Долго смотрел на нее Самсон, не мигая; вдруг она бросила лютню на ковер и сказала досадливо:
— Ты так на меня глядишь, будто я тебе кого-то напоминаю…
Самсон встрепенулся и ответил:
— Соловья.
Недаром он жил с филистимлянами, которые умели говорить любезно. Но она передернула плечами и отвернулась.
Так прошло время, сумерки совсем посинели, и опять она пришла к нему и спряталась на косматой груди его.
— Расскажи мне, — попросила она, дрожа и так тихо, что он едва разобрал, — расскажи мне о твоей жене из Тимнаты… какая она была?
Не шевельнувшись, одним напряжением мускулов, вдруг окаменевших, он столкнул ее со своих колен и сказал чужим голосом, коротко и грубо:
— Обгорелая, с перерезанным горлом.
Больше она этого не делала, и других размолвок у них не было, и третью неделю счастья в жизни
Самсона ничто не омрачало.
Глава XXV. О НУЖНОМ И НЕНУЖНОМ
На восьмое утро опять пришел Нехуштан. Было это на заре; Самсон еще спал, но Далила встала рано и вышла поглядеть на облака. Еще далеко было до начала дождей, но по утрам бывало прохладно; Далила сидела на крутом берегу сухого русла, кутаясь в широкий мягкий плащ из верблюжьей шерсти. Она увидела Нехуштана издали, сделала гримасу, но решила ради Самсона принять его приветливо.
— Спит, — шепнула она, — посиди со мною; негритянка принесет тебе козьего молока.
Ей хотелось спросить его о новостях — лицо у него было озабоченное, — но она чутьем поняла, что ей он ничего не скажет. Пока он пил, макая сухари в чашку, она его разглядывала. Он был ее лет или немногим старше, не очень высок ростом, но тонкий и упругий; хорошее открытое лицо, с глазами непривычного серого цвета, с редкой темно-русой бородою; даже несмотря на встревоженную морщину поперек его лба, видно было, что он охотно улыбается.
— Есть у тебя жена или невеста? — спросила она.
— Нет, — сказал он, засмеявшись, — я ведь юнак у Самсона; разве можно творить его приказы с поклажей на спине?
Она проговорила, пожимая плечами:
— Но ведь и сам ты живой. В чем твоя жизнь твоя собственная? Он кончил завтрак, осторожно поставил чашку на землю и учтиво поблагодарил, а потом ответил:
— Моя жизнь? Я с Самсоном.
— Разве Самсон не уходит один, без тебя, на долгие дни и недели?
— Уходит: тогда я жду его, или делаю, что он велел; а потом он приходит обратно.
— Крепко ты его любишь, — проговорила она. Нехуштан покачал головою.
— «Любишь», — повторил он, проверяя и взвешивая это слово. — Это не так. Разве он брат мне или приятель? Он мой господин.
Он произнес «господин» как-то по-особенному, точно это было самое главное слово на всех языках человеческих; и Далилу вдруг почему-то взяла на него ревнивая злоба. Ей захотелось уколоть его. Она сказала:
— Я думала, что только у пса есть господин или у раба из туземцев.
Он не обиделся: посмотрел на нее внимательно, потом задумался, стараясь что-то сообразить, и ответил:
— «Пес» у людей бранное слово. А по-моему, самый свободный зверь на свете — собака.
Видно было, что ему трудно все это объяснить, но он попытался:
— В детстве я был пастухом: знаю животных — и стадо, и зверя, и хищную птицу. Все они как наш туземец: ничего нет у них на душе, кроме заботы. Куда летит орел, куда крадется пантера? Не туда, куда хочется, а туда, где лежит добыча. Вся хитрость их и вся отвага — только для этого. А у собаки нет заботы: еду швыряет ей пастух, и думает за нее пастух, и посылает ее пастух…
— Разве это — свобода?
Он кивнул головой с большой уверенностью:
— Кто свободен? Тот, кто может делать вещи, в которых нет нужды. Собака может: она прыгает, как малое дитя, она кладет лапы мне на плечи, и воет на луну, и защищает овцу и меня, даже до смерти. Орел может делать только то, что ему нужно: потому что у него забота, а у пса ее нет.
И он опять улыбнулся ей, совсем беззлобно и приветливо:
— Ты права, госпожа, — я — как пес: пастух забрал себе мою заботу, и ему трудно, а я скачу на свободе.
Далила смотрела на него исподлобья и проговорила, почти про себя:
— Все они, видно, ищут фараона… Он не расслышал или не понял, кроме слова «все», и на это слово отозвался:
— Все не все, но таких, как я, много у нас, и в земле Дана, и в земле Иуды, сердце их в груди у Самсона. Если бы он только захотел их созвать!…
— Что тогда?
— Повел бы, куда угодно.
— А если бы завел в беду и погибель?
— Это все равно. Не наше дело думать. Он бы за нас думал. Заблудился — значит, так надо. Он тряхнул головой и закончил:
— Но не позовет их Самсон. Самсон не любит людей.
— Ни мужчин, ни женщин? — спросила она, глядя на него исподлобья.
Он смутился и ответил уклончиво:
— Я не о том говорю…
Оба они долго молчали. Потом она спросила поддельно-звонким голосом:
— Разве не любил он ту женщину из Тимнаты?
— Не знаю… Это было давно.
— Но ведь ты уже тогда служил ему — разве не помнишь?
«Она знает обо мне — Самсон ей обо мне рассказывал», — подумал Нехуштан, и это ему польстило. Но в то же время ему вдруг почему-то стало тяжело и душно: такое чувство, как будто ночью, в лесу, из-за куста глядят на него украдкой ядовитые чьи-то глаза.
— Расскажи мне, что было в Тимнате, — говорила она вкрадчиво. Она легла ничком, протянувшись к нему, подперла голову прекрасными своими руками и старалась встретить его взгляд. — Что там случилось? Я слышала давным-давно — о пожаре; и что та женщина его бросила; или тесть обманул; или лучший друг изменил — но точно не знаю.
— Все это неправда, — ответил Нехуштан с ненавистью. — Ни та женщина, ни друг, ни старый тесть не виноваты. Был там змееныш, дочка аввейской рабыни: это она всех ослепила и погубила. Зато и была ей расплата!
Он это выговорил с дикой и грубой радостью; Далила смотрела на него и ждала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83