С тоской я подумала о том, что давно не видела отца. Спросила:
— А как себя чувствует папа?
— Говорю, исхудал очень, — повторила Ксения Ильинична. И добавила не то с завистью, не то с удивлением: — Только ведь он, Иван… железный какой-то. На вид исхудал, а изнутри… Ну, словом, точно балка тавровая в него заложена. Не гнется…
— Спасибо вам, Ксения Ильинична, за маму, — сказала я. — Без вас она бы…
У меня не было сил договорить. Будто кто-то сжал мне горло.
— Чего там, Веруша… — махнула рукой Торбеева. — Столько лет рядом, как родные, жили… Куда же ты пойдешь-то на ночь глядя?
— Доберусь, — сказала я, подумав, что ночью, на пустынной улице и в самом деле, может быть, легче остановить попутную военную машину.
Ксения Ильинична постояла с минуту на лестничной площадке, освещая мне дорогу, потом, еще раз попрощавшись, захлопнула дверь. Этот звук гулко отозвался в холодных стенах пустого подъезда.
Я стала спускаться, держась за перила, и вдруг послышался мужской голос:
— Эй, кто там есть наверху?
Я вздрогнула и остановилась. В госпитале, среди медперсонала, ходили слухи об участившихся в последние дни грабежах, — какие-то подонки, пользуясь темнотой и пустынностью вечерних улиц, нападали на одиноких людей…
Но нет, не только страх сковал меня. Раздавшийся голос показался мне странно знакомым…
— Эй, товарищ! — снова услышала я. — Подождите минуту, мне надо спросить…
Раздались гулкие шаги. Кто-то быстро поднимался по лестнице.
Первой моей безотчетной мыслью было бежать обратно, постучать в дверь Ксении Ильиничны. Но не смогла сделать ни шагу. Стояла в темноте, прижавшись к перилам, уже поняв, почувствовав, узнав, чей это голос. А шаги все приближались…
— Толя! — крикнула я. — Толя! Это ты?..
Через мгновение он был рядом. Я не видела ни его лица, ни обнимавших меня рук, только слышала голос:
— Вера! Веронька, это ты… ты?!
Я молчала, не в силах произнести ни слова, но руки мои тоже уже обнимали его.
— Ты подумай, какое счастье, — говорил он, задыхаясь от волнения, — я тут полчаса стучал в твою дверь, потом спустился на нижний этаж и там стучался. Но никого нет, дом точно вымер. Стоял и ждал, может, кто-нибудь случайно появится… хотел узнать… Вдруг слышу — наверху стукнула дверь…
Толя чиркнул спичкой, и я увидела его. Он стоял рядом в армейской шинели, с вещевым мешком за плечами, и в пальцах его вздрагивал крохотный огонек.
И я забыла, мгновенно забыла, что боялась встречи с Толей, как давала себе слово никогда не видеться с ним.
Меня охватила безотчетная радость от сознания, что Толя жив, что он рядом… Я не думала о прошлом, в этот момент для меня вообще не было никакого прошлого, ничего и никого, кроме Толи.
— Ну, чего же мы стоим здесь, на лестнице?! — воскликнул Анатолий.
— А куда мы пойдем? — спросила я, все еще ничего не соображая.
— Как куда? — недоуменно переспросил он. — К тебе! Ведь я же к тебе пришел, к тебе!
— Да, да, конечно… — растерянно пробормотала я, постепенно возвращаясь к реальной действительности, и подумала: «Может, пойти к Торбеевым?»
Но что-то удерживало меня, сама не знаю что. Может быть, просто не хотелось, чтобы кто-то третий присутствовал при нашем свидании. Не хотелось ничего объяснять. Никого, кроме Толи, видеть.
— Ну идем же, идем к тебе! — настойчиво повторял Толя и тянул меня за рукав.
Я сделала несколько нерешительных шагов вниз по лестнице, остановилась и сказала:
— Толенька, у нас же в квартире никого нет.
— Вот и хорошо! Мне никто и не нужен, кроме тебя!
— Подожди, Толя. Там уже недели три никто не живет. Отец на заводе, а мама переехала наверх, к своей старой знакомой. А в квартире у нас темно и холодно. Я сама уже давно туда не заходила…
— Ключ-то у тебя есть?
Ключ?.. Да, у меня был ключ. Он лежал в сумочке вместе с документами и карточками. Я так и не вынимала его с тех пор, как мама переехала наверх.
— Хорошо. Пойдем, — сказала я.
Мы стали спускаться вниз.
На площадке второго этажа остановились, и я попросила Толю зажечь спичку. Вытащила из брезентовой сумки маленькую кожаную сумочку, а из нее ключ и открыла дверь.
Перешагнув порог, я вдруг услышала стук метронома. Метроном стучал мерно, глухо, но почему-то мне показалось — предостерегающе. Я остановилась и протянула назад, в темноту, руку, чтобы убедиться, что Толя рядом.
Преувеличенно громко, просто чтобы успокоить себя, сказала:
— Видишь, даже радио забыли выключить.
Толя зажег спичку. Мы стояли в прихожей. Здесь все было так, как когда-то. Справа на стене — вешалка и на ней — летнее пальто мамы, толстый прорезиненный плащ отца, который он надевал только в дождливые дни, его кепка… Спичка догорела.
— Идем за мной, — сказала я почему-то шепотом и перешагнула порог столовой. — У тебя еще остались спички?
— Да, — ответил Толя. — Только они в вещмешке. Подожди, сейчас достану.
Я слышала, как Толя в темноте снимает свой мешок, шуршит чем-то.
— Вот, нашел! — сказал он наконец и тут же снова чиркнул спичкой.
Я окинула взглядом до боли знакомую комнату: обеденный стол, аккуратно стоявшие по его сторонам четыре стула, диван, на котором любил отдыхать отец, над диваном почти неразличимые во мраке фотографии: отца и матери в день их свадьбы, групповой снимок красногвардейцев-путиловцев с винтовками в руках, среди которых справа во втором ряду — мой отец… Я знала, что лицо его на фотографии обведено красным карандашом, потому что сама это сделала, когда была маленькой… Слева у стены, как и прежде, стояла этажерка с книгами…
— Слушай, да тут же печка есть! — воскликнул за моей спиной Анатолий.
Я обернулась. В углу столовой действительно стояла маленькая железная печка-«буржуйка», согнутая под прямым углом труба тянулась к отверстию, прорубленному в фанере, которой было забито окно.
Я совсем забыла об этой печке, — ее принес с завода отец месяц назад, когда мама еще тут жила.
— Все равно дров нет, — сказала я.
— Дрова?! — с усмешкой произнес Анатолий. — Да тут полно дров! Этих стульев вполне достаточно, чтобы топить всю ночь!
Мне стало как-то не по себе оттого, что Толя с таким пренебрежительным безразличием решил судьбу старых венских стульев, которые стояли в нашей квартире с тех пор, как я себя помнила. Я ничего не ответила, но он, видимо, понял мое состояние и сказал преувеличенно бодро:
— Отец уже сжег половину своего кабинета! Красное дерево.
— Ты… был у отца? — спросила я.
— Конечно, был. Старик несколько опустился, но все еще бодр, рисует плакатики, призывающие нас раздолбать фрицев! Ну, так как же? Начнем?.. Честно говоря, я порядком продрог. На фронте в землянках куда теплее!..
В темноте раздался треск ломающегося дерева. Я сморщилась, как от боли.
Сколько раз представляла я себе встречу с Толей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97