Так человек, сделав другу ценный и нужный подарок, беспричинно смущается и начинает задаривать друга многими мелкими и ненужными безделушками.
Балагуря друг с другом, мы незаметно доехали до Царицына, высыпали на платформу, переждали, пока дачная публика не схлынула через виадук к щербатым дачам, и заторопились в парк, к воде — на лодки и на лужайки.
Нас было не меньше шестидесяти, молодых и бодрых любителей реки и леса, и мы быстро разделились на две группы. Я пошел с лодочниками.
Лодка лениво скользила по мутной поверхности воды.
Нас прогнал дождь — частый, смешной, лившийся при солнце и никого не испугавший.
Мы приналегли на весла, повернулись и прямиком понеслись к дощатой пристани с желтенькой будочкой и неверными часами. По нашему расчету, мы катались около двух часов, по расчету курносых парней, распоряжавшихся лодками, выходило три часа. Мы спорили, спорили безуспешно, — курносые парни отдали оставленные в залог документы, только полностью получив плату за насчитанное ими время.
Перед дворцом мы встретились с оставшейся на берегу компанией и все вместе пошли осматривать здание.
Кому нужно лишнее доказательство негодности царей? Никому оно не нужно. Все-таки, взглянув на царицынский дворец, бесцельно воскликнешь: «Как хорошо, что царей больше нет! Они были плохими хозяевами. Дать им похозяйствовать еще — увеличилось бы только количество недостроенных дворцов». Кроме того, я думал еще о другом: почему пропадает такое здание? Какая куча бесцельно сложенного кирпича!
Дворец мне не понравился: слишком мало света — узкие оконца не пропускают внутрь редких, пробивающихся сквозь густую листву парка упрямых лучей солнца, неравномерна высота комнат — низкие потолки нижнего этажа лишали бы дворников и поваров воздуха, плохо использована площадь — на месте, занятом длинной дворцовой подковой, можно было бы выстроить гораздо большее здание.
Дворец мне понравился: стены, стены-то каковы! Какая кладка! Такой мощности и силы нельзя встретить в нынешних тонкостенных домах, на третьем этаже в клозет идут, а в первом из-за этого обедать не садятся, а за дворцовой стеной хоть человека режь — не услышишь. Крепко поставлено — почти полтора века высятся беспризорные стены, и ничего с ним не делается. Если бы так строили нынешние дома!
Потом мы играли в городки внизу, на лужайке у пруда, и я с Архипкой — мы играли в разных партиях — поочередно возили друг друга на закорках.
— Эй, эй! — покрикивал я на пыхтевшего подо мной Архипку. — Так я тебе и позволю надо мной смеяться! Изволь-ка теперь покатать и меня. Н-но!…
Архипка бежал изо всей мочи, пересек лужайку и, уже приблизившись к самым кустам, споткнулся — под ногу ему подвернулся незаметный, но ехидный сучок. Мы оба трахнулись на землю, и я, перелетев через голову Архипки, благополучно растянулся на низкорослых кустах.
Поднимаю голову, оглядываюсь: прямо передо мной четверо наших из печатного отделения — Снегирев, Качурин, Уткин и Нестеренко. Сидят голубчики по-восточному — ноги под себя поджав, перед ними газета расстелена, на газете нарезанная ломтями колбаса, сыр, хлеб и две бутылки очищенной.
— Владимир Петрович, и вы сюда? — запинаясь, спрашивает Уткин.
Нестеренко же перемигнулся с ребятами, пододвинулся и пригласил:
— Милости прошу к нашему шалашу!
— Спасибо! — приветливо отозвался я, потирая ушибленное плечо.
— На аэроплане летал? — хитро спросил Уткин.
— На каком аэроплане? — не понял я уткинской насмешки.
— Значит, по деревьям лазил? — повторил вопрос Уткин.
— Эге, тебя, оказывается, интересует способ моего прибытия? — ответил я. — Так я прибыл много проще, — ехал верхом, ну и… свалился.
— Как верхом? — опешил, в свою очередь, Уткин.
Тем временем Снегирев успел и сыр нарезать.
— Дернем по маленькой? — обратился он к нам, ласково похлопывая ладонью в дно бутылки.
— Наливай, наливай! — мрачно поддакнул Качурин.
— Хорошее дело, — согласился я, собираясь перехитрить угощавших меня молодцов. — Выпить хорошо, — начал я свой маневр издалека, — одна только для меня неприятность…
— А что? — участливо спросил Нестеренко.
— Не хочется мне на ваши деньги пить, — недовольно пробурчал я.
— Пустое! — любезно возразил Качурин.
— Где тут пустое? — не сдавался я. — Я зарабатываю много, а из вас каждый и до сотни не дотягивает — не пригоже мне за ваш счет угощаться…
— В другой раз угощенье за тобой будет, — поддакнул Качурин.
— Зачем в другой раз? — с упрямством заявил я опять. — Можно и в этот… Вот что, ребята: сегодня я угощаю вас, а не вы меня… Покупаю у вас обе бутылки и угощаю.
— Чего там комедию ломать! — нетерпеливо прервал меня Нестеренко.
— В таком случае я на вас в обиде, — недовольно сказал я, поднимаясь с земли.
— Ну что ты, что ты! — остановил меня Уткин.
— Мы с тобой ссориться не хотим, — примирительно заговорил Качурин. — Если уж тебе так хочется, покупай.
Пару минут ребята продолжали свои уговоры, но, встретив мое непреодолимое упорство, согласились продать водку, в глубине своих душ ничего не имея против дарового угощения.
Я достал кошелек, вынул два рубля семьдесят четыре копейки. Ребята тут же разделили деньги между собой — видно, водку покупали в складчину. Я взял в каждую руку по бутылке и еще раз спросил:
— Значит, теперь это вино мое, и я ему полный хозяин? За посуду вам заплачено, и посуда тоже моя. Волен я с ней делать, что угодно?
— Расчетливый старик! — засмеялся Уткин. — Небось посуду домой старухе свезешь. Все три гривенника в хозяйство.
— Ладно, — нетерпеливо отозвался я, стоя перед ребятами и покачивая крепко сжатыми в руках бутылками. — Вино и посуда мои? Я им полный хозяин?
— Твои, твои, — нетерпеливо повторил Нестеренко. — Чего говорить — принимайся за дело!
— Можно и за дело, только как бы оно кого не задело, — воскликнул я, поворачиваясь к ребятам спиной, перескакивая через куст и убегая вниз по бугру.
— Куда ты? — услышал я за своей спиной растерянный голос Качурина.
— Да догоняй же его, ребята! — донесся до меня перекрикнувший все другие звуки голос Уткина.
За моей спиной послышался тяжелый топот — ребята пытались догнать старика Морозова.
«Так я им и дался», — подумал я и еще прытче побежал под гору.
Внизу поблескивал невозмутимый пруд.
Я согласен был скорее расшибиться в доску, чем попасться в руки гнавшейся за мною четверки.
До пруда оставалось всего саженей двадцать, когда за моей спиной послышался прерывающийся хриплый голос Уткина.
— Черт старый, не уйдешь! — бормотал мальчишка.
«Неужели старик Морозов уступит этим сопливым пьянчужкам?» — мелькнуло у меня в голове.
Я напряг последние силы, стремительно пробежал еще несколько саженей, остановился, взмахнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Балагуря друг с другом, мы незаметно доехали до Царицына, высыпали на платформу, переждали, пока дачная публика не схлынула через виадук к щербатым дачам, и заторопились в парк, к воде — на лодки и на лужайки.
Нас было не меньше шестидесяти, молодых и бодрых любителей реки и леса, и мы быстро разделились на две группы. Я пошел с лодочниками.
Лодка лениво скользила по мутной поверхности воды.
Нас прогнал дождь — частый, смешной, лившийся при солнце и никого не испугавший.
Мы приналегли на весла, повернулись и прямиком понеслись к дощатой пристани с желтенькой будочкой и неверными часами. По нашему расчету, мы катались около двух часов, по расчету курносых парней, распоряжавшихся лодками, выходило три часа. Мы спорили, спорили безуспешно, — курносые парни отдали оставленные в залог документы, только полностью получив плату за насчитанное ими время.
Перед дворцом мы встретились с оставшейся на берегу компанией и все вместе пошли осматривать здание.
Кому нужно лишнее доказательство негодности царей? Никому оно не нужно. Все-таки, взглянув на царицынский дворец, бесцельно воскликнешь: «Как хорошо, что царей больше нет! Они были плохими хозяевами. Дать им похозяйствовать еще — увеличилось бы только количество недостроенных дворцов». Кроме того, я думал еще о другом: почему пропадает такое здание? Какая куча бесцельно сложенного кирпича!
Дворец мне не понравился: слишком мало света — узкие оконца не пропускают внутрь редких, пробивающихся сквозь густую листву парка упрямых лучей солнца, неравномерна высота комнат — низкие потолки нижнего этажа лишали бы дворников и поваров воздуха, плохо использована площадь — на месте, занятом длинной дворцовой подковой, можно было бы выстроить гораздо большее здание.
Дворец мне понравился: стены, стены-то каковы! Какая кладка! Такой мощности и силы нельзя встретить в нынешних тонкостенных домах, на третьем этаже в клозет идут, а в первом из-за этого обедать не садятся, а за дворцовой стеной хоть человека режь — не услышишь. Крепко поставлено — почти полтора века высятся беспризорные стены, и ничего с ним не делается. Если бы так строили нынешние дома!
Потом мы играли в городки внизу, на лужайке у пруда, и я с Архипкой — мы играли в разных партиях — поочередно возили друг друга на закорках.
— Эй, эй! — покрикивал я на пыхтевшего подо мной Архипку. — Так я тебе и позволю надо мной смеяться! Изволь-ка теперь покатать и меня. Н-но!…
Архипка бежал изо всей мочи, пересек лужайку и, уже приблизившись к самым кустам, споткнулся — под ногу ему подвернулся незаметный, но ехидный сучок. Мы оба трахнулись на землю, и я, перелетев через голову Архипки, благополучно растянулся на низкорослых кустах.
Поднимаю голову, оглядываюсь: прямо передо мной четверо наших из печатного отделения — Снегирев, Качурин, Уткин и Нестеренко. Сидят голубчики по-восточному — ноги под себя поджав, перед ними газета расстелена, на газете нарезанная ломтями колбаса, сыр, хлеб и две бутылки очищенной.
— Владимир Петрович, и вы сюда? — запинаясь, спрашивает Уткин.
Нестеренко же перемигнулся с ребятами, пододвинулся и пригласил:
— Милости прошу к нашему шалашу!
— Спасибо! — приветливо отозвался я, потирая ушибленное плечо.
— На аэроплане летал? — хитро спросил Уткин.
— На каком аэроплане? — не понял я уткинской насмешки.
— Значит, по деревьям лазил? — повторил вопрос Уткин.
— Эге, тебя, оказывается, интересует способ моего прибытия? — ответил я. — Так я прибыл много проще, — ехал верхом, ну и… свалился.
— Как верхом? — опешил, в свою очередь, Уткин.
Тем временем Снегирев успел и сыр нарезать.
— Дернем по маленькой? — обратился он к нам, ласково похлопывая ладонью в дно бутылки.
— Наливай, наливай! — мрачно поддакнул Качурин.
— Хорошее дело, — согласился я, собираясь перехитрить угощавших меня молодцов. — Выпить хорошо, — начал я свой маневр издалека, — одна только для меня неприятность…
— А что? — участливо спросил Нестеренко.
— Не хочется мне на ваши деньги пить, — недовольно пробурчал я.
— Пустое! — любезно возразил Качурин.
— Где тут пустое? — не сдавался я. — Я зарабатываю много, а из вас каждый и до сотни не дотягивает — не пригоже мне за ваш счет угощаться…
— В другой раз угощенье за тобой будет, — поддакнул Качурин.
— Зачем в другой раз? — с упрямством заявил я опять. — Можно и в этот… Вот что, ребята: сегодня я угощаю вас, а не вы меня… Покупаю у вас обе бутылки и угощаю.
— Чего там комедию ломать! — нетерпеливо прервал меня Нестеренко.
— В таком случае я на вас в обиде, — недовольно сказал я, поднимаясь с земли.
— Ну что ты, что ты! — остановил меня Уткин.
— Мы с тобой ссориться не хотим, — примирительно заговорил Качурин. — Если уж тебе так хочется, покупай.
Пару минут ребята продолжали свои уговоры, но, встретив мое непреодолимое упорство, согласились продать водку, в глубине своих душ ничего не имея против дарового угощения.
Я достал кошелек, вынул два рубля семьдесят четыре копейки. Ребята тут же разделили деньги между собой — видно, водку покупали в складчину. Я взял в каждую руку по бутылке и еще раз спросил:
— Значит, теперь это вино мое, и я ему полный хозяин? За посуду вам заплачено, и посуда тоже моя. Волен я с ней делать, что угодно?
— Расчетливый старик! — засмеялся Уткин. — Небось посуду домой старухе свезешь. Все три гривенника в хозяйство.
— Ладно, — нетерпеливо отозвался я, стоя перед ребятами и покачивая крепко сжатыми в руках бутылками. — Вино и посуда мои? Я им полный хозяин?
— Твои, твои, — нетерпеливо повторил Нестеренко. — Чего говорить — принимайся за дело!
— Можно и за дело, только как бы оно кого не задело, — воскликнул я, поворачиваясь к ребятам спиной, перескакивая через куст и убегая вниз по бугру.
— Куда ты? — услышал я за своей спиной растерянный голос Качурина.
— Да догоняй же его, ребята! — донесся до меня перекрикнувший все другие звуки голос Уткина.
За моей спиной послышался тяжелый топот — ребята пытались догнать старика Морозова.
«Так я им и дался», — подумал я и еще прытче побежал под гору.
Внизу поблескивал невозмутимый пруд.
Я согласен был скорее расшибиться в доску, чем попасться в руки гнавшейся за мною четверки.
До пруда оставалось всего саженей двадцать, когда за моей спиной послышался прерывающийся хриплый голос Уткина.
— Черт старый, не уйдешь! — бормотал мальчишка.
«Неужели старик Морозов уступит этим сопливым пьянчужкам?» — мелькнуло у меня в голове.
Я напряг последние силы, стремительно пробежал еще несколько саженей, остановился, взмахнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26