Время от времени старое мельничное колесо, задремав, начинало хрипеть, словно старый сторожевой пес, который лает со сна; оно потрескивало, говорило само с собой, убаюканное водопадом Морели, и ее водяная пелена отвечала протяжной музыкальной нотой, напоминавшей звук органной трубы. Никогда еще столь безграничный покой не опускался на столь счастливый уголок земли.
II
Спустя месяц, день в день, как раз накануне праздника святого Людовика, в Рокрезе царило смятение. Пруссаки разбили императора и теперь форсированным маршем подходили к деревне. Всю неделю люди, проходившие по дороге, приносили вести о пруссаках: "Они в Лормьере!", "Они в Новеле!" - и, слыша о том, с какой быстротой они приближаются, жители Рокреза каждое утро думали, что вот-вот увидят, как пруссаки выходят из леса Ганьи. Однако же те не появлялись, и это пугало еще больше. Должно быть, они нападут на деревню ночью и всех перережут.
В прошлую ночь, незадолго до рассвета, в Рокрезе был страшный переполох. Жители проснулись от громкого топота, доносившегося с дороги. Женщины уже падали на колени и крестились, когда кто-то, осторожно приоткрыв окошко, различил красные шаровары. То был французский отряд. Капитан сейчас же потребовал к себе мэра и, поговорив с дядюшкой Мерлье, решил остаться на мельнице.
Солнце весело всходило в это утро. Полдень обещал быть жарким. Над деревьями зыбилась золотистая дымка, а в низинах поднимался от лугов белый пар. Опрятная, красивая деревушка просыпалась в прохладе, и поля с их речкой и родниками напоминали прелестный, обрызганный влагой букет. Но этот прекрасный день никого не радовал. Все видели, как капитан обошел вокруг мельницы, как смотрел на соседние дома, а затем, переправившись на тот берег Морели, изучал оттуда местность, глядя в бинокль; Дядюшка Мерлье, сопровождавший его, видимо, объявлял ему что-то. Потом капитан разместил солдат за стенами, за деревьями, в ямах. Основная часть отряда расположилась во дворе мельницы. Неужели будут драться? И когда вернулся дядюшка Мерлье, его спросили об этом. Он молча кивнул головой. Да, будут драться.
Франсуаза и Доминик стояли тут же, во дворе, и смотрели на него. Наконец он вынул изо рта трубку и сказал им просто:
- Бедные мои детки, не придется мне завтра обвенчать вас!
Стиснув зубы, гневно нахмурив лоб, Доминик порой вытягивался во весь рост и впивался взглядом в лес Ганьи, словно ему не терпелось увидеть выходящих оттуда пруссаков. Франсуаза, бледная, сосредоточенная, ходила взад и вперед, подавая солдатам все, что им требовалось. Те варили себе похлебку на дворе, в сторонке, и шутили в ожидании обеда.
У капитана между тем был очень довольный вид. Он осмотрел комнаты и большой зал мельницы, выходившие на реку, и теперь, сидя у колодца, беседовал с дядюшкой Мерлье.
- Да у вас тут настоящая крепость, - говорил он, - мы легко продержимся до вечера... Эти разбойники что-то запаздывают. Им пора бы подойти сюда.
Мельник был по-прежнему мрачен. Он уже видел, как его мельница пылает, словно факел, но не жаловался, считая это бесполезным. Он проговорил только:
- Вы бы приказали спрятать за колесо лодку. Там есть для нее подходящее местечко. Может, она и пригодится.
Капитан распорядился. Это был видный мужчина лет сорока, высокий, красивый. Казалось, ему доставляло удовольствие смотреть на Франсуазу и Доминика. Он был так занят ими, словно и забыл о предстоящей схватке. Глаза его не отрывались от Франсуазы, и ясно было, что он находит ее прелестной. Потом он обернулся к Доминику.
- Почему вы не в армии, приятель? - внезапно спросил он.
- Я иностранец, - ответил юноша.
Капитана, видимо, не вполне удовлетворил этот довод. Он прищурил глаза и улыбнулся. С Франсуазой было, конечно, приятней иметь дело, чем с пушкой. Но Доминик увидел его улыбку и добавил:
- Да, я иностранец, но пулю в яблоко всаживаю с пятисот метров... Да вот и мое охотничье ружье стоит там, у вас за спиной.
- Оно может вам пригодиться, - просто ответил капитан.
Франсуаза подошла к ним; она слегка дрожала. И Доминик, не обращая внимания на окружающих, сжал руки девушки, которые она протянула, словно ища у него защиты. Капитан снова улыбнулся, но не прибавил ни слова. Он все еще сидел у колодца, поставив саблю между колен, устремив взгляд в пространство и как бы задумавшись о чем-то.
Было уже десять часов. Зной усиливался. Стояла томительная тишина. На дворе, в тени сараев, солдаты принялись за похлебку. Из деревни, где все жители забаррикадировали двери и окна своих домов, не долетало ни малейшего шума. Только выл чей-то пес, оставшийся на дороге. Со стороны окрестных лесов и лугов, изнемогавших от зноя, доносился отдаленный протяжный гул, сочетавший в себе множество разрозненных звуков. Где-то прокуковала кукушка. И тишина стала еще более глубокой.
И вдруг в уснувшем воздухе прогремел выстрел. Капитан поспешно вскочил с места. Солдаты побросали котелки с недоеденной похлебкой. В несколько секунд все оказались на боевых постах; мельница наполнилась людьми снизу доверху. Впрочем, выйдя на дорогу, капитан ничего не увидел, - дорога вправо и влево была такой же белой и пустынной, как прежде. Снова раздался выстрел, и по-прежнему никого, ни единой тени. Однако, обернувшись, капитан заметил в стороне Ганьийского леса, меж двух деревьев, легкое облачко дыма, которое уже рассеивалось. Чаща была все так же дремуча и безмолвна.
- Эти негодяи забрались в лес, - пробормотал капитан, - они знают, что мы тут.
И вот между французскими солдатами, расставленными вокруг мельницы, и пруссаками, спрятавшимися за деревьями, началась перестрелка. Она становилась все более и более оживленной. Пули свистели над Морелью, не причиняя урона ни той, ни другой стороне. Беспорядочные выстрелы раздавались из-за каждого куста, но все еще были видны лишь легкие облачка дыма, слабо колеблемые ветром. Это продолжалось около двух часов. Офицер с равнодушным видом напевал песенку. Франсуаза и Доминик, оставшиеся во дворе, приподнимались на цыпочки, стараясь заглянуть поверх ограды. Их особенно занимал один солдатик, который устроился на берегу Морели под прикрытием старой лодки. Растянувшись на животе, он выжидал, стрелял, затем сползал в канаву, чтобы перезарядить ружье, и движения его были так забавны, так ловки, так проворны, что вызывали невольную улыбку. Должно быть, он заметил голову пруссака, потому что вдруг вскочил и прицелился, но, не успев еще выстрелить, вскрикнул, перевернулся и скатился в канаву, где его ноги с секунду судорожно дергались, словно лапки только что зарезанного цыпленка. Пуля угодила солдатику прямо в грудь. Это был первый убитый. Франсуаза невольно схватила руку Доминика и сжала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
II
Спустя месяц, день в день, как раз накануне праздника святого Людовика, в Рокрезе царило смятение. Пруссаки разбили императора и теперь форсированным маршем подходили к деревне. Всю неделю люди, проходившие по дороге, приносили вести о пруссаках: "Они в Лормьере!", "Они в Новеле!" - и, слыша о том, с какой быстротой они приближаются, жители Рокреза каждое утро думали, что вот-вот увидят, как пруссаки выходят из леса Ганьи. Однако же те не появлялись, и это пугало еще больше. Должно быть, они нападут на деревню ночью и всех перережут.
В прошлую ночь, незадолго до рассвета, в Рокрезе был страшный переполох. Жители проснулись от громкого топота, доносившегося с дороги. Женщины уже падали на колени и крестились, когда кто-то, осторожно приоткрыв окошко, различил красные шаровары. То был французский отряд. Капитан сейчас же потребовал к себе мэра и, поговорив с дядюшкой Мерлье, решил остаться на мельнице.
Солнце весело всходило в это утро. Полдень обещал быть жарким. Над деревьями зыбилась золотистая дымка, а в низинах поднимался от лугов белый пар. Опрятная, красивая деревушка просыпалась в прохладе, и поля с их речкой и родниками напоминали прелестный, обрызганный влагой букет. Но этот прекрасный день никого не радовал. Все видели, как капитан обошел вокруг мельницы, как смотрел на соседние дома, а затем, переправившись на тот берег Морели, изучал оттуда местность, глядя в бинокль; Дядюшка Мерлье, сопровождавший его, видимо, объявлял ему что-то. Потом капитан разместил солдат за стенами, за деревьями, в ямах. Основная часть отряда расположилась во дворе мельницы. Неужели будут драться? И когда вернулся дядюшка Мерлье, его спросили об этом. Он молча кивнул головой. Да, будут драться.
Франсуаза и Доминик стояли тут же, во дворе, и смотрели на него. Наконец он вынул изо рта трубку и сказал им просто:
- Бедные мои детки, не придется мне завтра обвенчать вас!
Стиснув зубы, гневно нахмурив лоб, Доминик порой вытягивался во весь рост и впивался взглядом в лес Ганьи, словно ему не терпелось увидеть выходящих оттуда пруссаков. Франсуаза, бледная, сосредоточенная, ходила взад и вперед, подавая солдатам все, что им требовалось. Те варили себе похлебку на дворе, в сторонке, и шутили в ожидании обеда.
У капитана между тем был очень довольный вид. Он осмотрел комнаты и большой зал мельницы, выходившие на реку, и теперь, сидя у колодца, беседовал с дядюшкой Мерлье.
- Да у вас тут настоящая крепость, - говорил он, - мы легко продержимся до вечера... Эти разбойники что-то запаздывают. Им пора бы подойти сюда.
Мельник был по-прежнему мрачен. Он уже видел, как его мельница пылает, словно факел, но не жаловался, считая это бесполезным. Он проговорил только:
- Вы бы приказали спрятать за колесо лодку. Там есть для нее подходящее местечко. Может, она и пригодится.
Капитан распорядился. Это был видный мужчина лет сорока, высокий, красивый. Казалось, ему доставляло удовольствие смотреть на Франсуазу и Доминика. Он был так занят ими, словно и забыл о предстоящей схватке. Глаза его не отрывались от Франсуазы, и ясно было, что он находит ее прелестной. Потом он обернулся к Доминику.
- Почему вы не в армии, приятель? - внезапно спросил он.
- Я иностранец, - ответил юноша.
Капитана, видимо, не вполне удовлетворил этот довод. Он прищурил глаза и улыбнулся. С Франсуазой было, конечно, приятней иметь дело, чем с пушкой. Но Доминик увидел его улыбку и добавил:
- Да, я иностранец, но пулю в яблоко всаживаю с пятисот метров... Да вот и мое охотничье ружье стоит там, у вас за спиной.
- Оно может вам пригодиться, - просто ответил капитан.
Франсуаза подошла к ним; она слегка дрожала. И Доминик, не обращая внимания на окружающих, сжал руки девушки, которые она протянула, словно ища у него защиты. Капитан снова улыбнулся, но не прибавил ни слова. Он все еще сидел у колодца, поставив саблю между колен, устремив взгляд в пространство и как бы задумавшись о чем-то.
Было уже десять часов. Зной усиливался. Стояла томительная тишина. На дворе, в тени сараев, солдаты принялись за похлебку. Из деревни, где все жители забаррикадировали двери и окна своих домов, не долетало ни малейшего шума. Только выл чей-то пес, оставшийся на дороге. Со стороны окрестных лесов и лугов, изнемогавших от зноя, доносился отдаленный протяжный гул, сочетавший в себе множество разрозненных звуков. Где-то прокуковала кукушка. И тишина стала еще более глубокой.
И вдруг в уснувшем воздухе прогремел выстрел. Капитан поспешно вскочил с места. Солдаты побросали котелки с недоеденной похлебкой. В несколько секунд все оказались на боевых постах; мельница наполнилась людьми снизу доверху. Впрочем, выйдя на дорогу, капитан ничего не увидел, - дорога вправо и влево была такой же белой и пустынной, как прежде. Снова раздался выстрел, и по-прежнему никого, ни единой тени. Однако, обернувшись, капитан заметил в стороне Ганьийского леса, меж двух деревьев, легкое облачко дыма, которое уже рассеивалось. Чаща была все так же дремуча и безмолвна.
- Эти негодяи забрались в лес, - пробормотал капитан, - они знают, что мы тут.
И вот между французскими солдатами, расставленными вокруг мельницы, и пруссаками, спрятавшимися за деревьями, началась перестрелка. Она становилась все более и более оживленной. Пули свистели над Морелью, не причиняя урона ни той, ни другой стороне. Беспорядочные выстрелы раздавались из-за каждого куста, но все еще были видны лишь легкие облачка дыма, слабо колеблемые ветром. Это продолжалось около двух часов. Офицер с равнодушным видом напевал песенку. Франсуаза и Доминик, оставшиеся во дворе, приподнимались на цыпочки, стараясь заглянуть поверх ограды. Их особенно занимал один солдатик, который устроился на берегу Морели под прикрытием старой лодки. Растянувшись на животе, он выжидал, стрелял, затем сползал в канаву, чтобы перезарядить ружье, и движения его были так забавны, так ловки, так проворны, что вызывали невольную улыбку. Должно быть, он заметил голову пруссака, потому что вдруг вскочил и прицелился, но, не успев еще выстрелить, вскрикнул, перевернулся и скатился в канаву, где его ноги с секунду судорожно дергались, словно лапки только что зарезанного цыпленка. Пуля угодила солдатику прямо в грудь. Это был первый убитый. Франсуаза невольно схватила руку Доминика и сжала ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10