вверху тут и там, виднелись разные помосты, открывались ведущие невесть куда коридоры – одни шли от массивных, окованных железом дверей, другие начинались просто расселинами в стенах; и снова, как и повсюду в замке, здесь были статуи – ни у одной он не увидел лица, лишь пустые овалы, покоящиеся на туловищах, звериных и человеческих. Однако причудливее всего были изваяния, покрывавшие собой пол залы, они лежали внизу, метрах в семи от его ног, и изображали тысячи тысяч бледных, измученных, истощенных существ, на лицах которых запечатлелось страдание. Скульптура создавала настоящую иллюзию движения, и Бехайму представилось, что тела медленно перемещаются, наползая друг на друга, устремившись в одну сторону, к одной общей неведомой цели. И вдруг, к своему ужасу, он понял, что они и в самом деле движутся, что это не камень, а плоть, в ней теплится жизнь, быть может дарованная капризом Патриаршей воли.
Он стоял над этими телами в сумеречном свете и сыром воздухе и дрожал. Ему становилось все тревожнее. Даже по меркам замка Банат, где можно наткнуться на любую невидаль, эта зала поражала воображение. Тут обитала сама Тайна. Он чувствовал это. Сюда простиралась бесконечная страна смерти, единственной границей которой служило прекращение жизни, и, как во всех Тайнах, в этом царстве можно было пропасть бесследно, здесь представление о жизни после смерти из философской идеи превращалось в безрадостную реальность, а непостижимые силы, действующие в этих сферах, могли в одно мгновение извлечь из какой-нибудь складки тьмы исполинское чудище, сновидение, бесконечную вереницу жутких вещественных картин. Он оказался в поле действия таких же страшных и капризных сил, как во время его посвящения: то же чувство безысходности и потери всякой опоры, как будто он все падал и падал, уповая на то, что в его крови займется пламя, которое поможет ему проплыть сквозь потоки смерти и добраться до одного из огоньков, тускло светившихся вдали. Патриарх умудрился совместить два царства: жизни и смерти, и пребывает сразу в обоих; его дом – и лед, и пламя, полнота и небытие одновременно, и эти чистые противоположности пронизывают его уже долгие века, и он закаляется в них, отливаясь в божество.
Никогда еще Бехайму не было так страшно. Он попятился от края помоста, не отводя взгляда от кишащей массы тел, и вдруг на другом возвышении, почти прямо напротив себя, примерно в тридцати метрах, заметил нечто, от чего у него сперло дыхание: блистающий силуэт, весь сотканный из белого огня; он резко, как инородная вставка, выделялся на темно-синем фоне. Несмотря на человеческие очертания, он был безлик и напоминал скорее, как Бехайму потом пришло в голову, печать колдуна, скрепляющую какой-нибудь загадочный свиток. Пульсируя, силуэт поднял руку и указал на проем с рваными краями метрах в пятнадцати вверху, слева от себя, похожий на вход в пещеру. Должно быть, это тропа к Патриарху, решил Бехайм, и ему велят на нее ступить. Но сама мысль о том, чтобы спуститься к этим полуживым существам, бездумно ползущим неизвестно куда, была ему невыносима. Он сделал еще несколько шагов, пятясь к двери, резко развернулся, изготовившись бежать, и почти уперся в еще один бело-огненный силуэт. Или это был тот же самый? Быстро обернувшись, он не обнаружил сзади никаких следов первого. Фигура стояла на расстоянии вытянутой руки, преградив Бехайму путь. Лицо этого создания было лишено каких бы то ни было черт, но, всматриваясь в белый овал, в эту беспримесную белизну огня, он почувствовал, что по ней как будто пробегают, ослепляя тебя, тончайшие оттенки всех цветов и будто бы в ней живет какой-то безумный рассудок, пережившая какую-то страшную катастрофу душа. Вот коснется тебя своей раскаленной рукой – и нестерпимый жар охватит твою плоть, обратит тебя в буйно помешанный ком материи, заключит твою душу в огненную броню, страшной болью лишит ума, обречет на такое вот вечное повиновение немого стража.
Сперва Бехайм подумал, что это существо было когда-то человеком, как и он сам, но впало в немилость у Патриарха – и тот наказал его. Но потом он вдруг понял: у него не просто есть с ним что-то общее, оно каким-то сверхъестественным образом являет ему картину его будущего – дьявольское отродье, которым ему суждено стать, попробуй он сейчас убежать. Ему трудно было судить: простое это предчувствие или эти мысли вселил в него Патриарх. Последнее, впрочем, казалось ему более вероятным. Но, откуда бы оно ни исходило, в истинности его он не сомневался. И он нерешительно побрел к краю помоста. К его облегчению, ползущие тела успели освободить ему проход – длинный, кривой коридор, протянувшийся по полу залы. Ему стало не так страшно, правда, лишь на какую-то толику, и, ступая нетвердыми ногами, с растущим чувством безнадежности, он кое-как слез по осыпающемуся склону на пол и двинулся к входу в пещеру, указанному огненным силуэтом.
Он шел и старался не смотреть на тела, наваленные по обе стороны от него и чуть возвышающиеся над ним. Но время от времени что-нибудь привлекало к себе его внимание: хриплый стон, шелест дыхания, унылый вздох, – и он невольно бросал взгляд туда, откуда доносился звук, и натыкался на вперившийся в него взор, обвисшие губы, сплетение синевато-белых ног и рук, мертвенно-бледный череп со скудными прядями темных волос, пару тощих ягодиц, и все это было смешано в кучу, как на бредовом полотне безумного живописца. Он всякий раз быстро отводил глаза, но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: несмотря на их жуткое состояние, эти жалкие существа все еще не лишены полностью рассудка и воли. На их измученных лицах была написана мольба. А кроме мольбы, Бехайм прочитал там робкое приветствие. Они исхудали и иссохли, отчего трудно было сразу отличить мужчину от женщины, хотя то тут, то там можно было увидеть сморщенные гениталии и дряблые груди. От всех них, казалось, исходили едва уловимые волны чувств – он почти слышал их: скорее слабый жалобный стон, чем погребальный вой; похоже, они не плакали о муках и гибели, а лишь тихо о чем-то ворчали, брюзжали, словно не были сокрушены своим несчастным жребием, а только слегка сетовали на него.
Через полминуты Бехайм чуть попривык к своему новому окружению. Несмотря на всю жуть, замысел, воплощенный в планировке этой залы, был не лишен величия, что несколько смягчало самые вопиющие из его кошмаров. Если преодолеть первоначальное отвращение, подумал он, и посмотреть на эту палату как на продолжение причудливой архитектуры замка, то можно было бы увидеть ее под новым углом – как ворота в потустороннее – и даже найти здесь что-то в фантастическом смысле возвышенное. Но когда он миновал изгиб живого коридора и его взору предстал проем, в который он должен был войти, проблеск каких-то новых ожиданий, с таким трудом давшийся ему, сразу померк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Он стоял над этими телами в сумеречном свете и сыром воздухе и дрожал. Ему становилось все тревожнее. Даже по меркам замка Банат, где можно наткнуться на любую невидаль, эта зала поражала воображение. Тут обитала сама Тайна. Он чувствовал это. Сюда простиралась бесконечная страна смерти, единственной границей которой служило прекращение жизни, и, как во всех Тайнах, в этом царстве можно было пропасть бесследно, здесь представление о жизни после смерти из философской идеи превращалось в безрадостную реальность, а непостижимые силы, действующие в этих сферах, могли в одно мгновение извлечь из какой-нибудь складки тьмы исполинское чудище, сновидение, бесконечную вереницу жутких вещественных картин. Он оказался в поле действия таких же страшных и капризных сил, как во время его посвящения: то же чувство безысходности и потери всякой опоры, как будто он все падал и падал, уповая на то, что в его крови займется пламя, которое поможет ему проплыть сквозь потоки смерти и добраться до одного из огоньков, тускло светившихся вдали. Патриарх умудрился совместить два царства: жизни и смерти, и пребывает сразу в обоих; его дом – и лед, и пламя, полнота и небытие одновременно, и эти чистые противоположности пронизывают его уже долгие века, и он закаляется в них, отливаясь в божество.
Никогда еще Бехайму не было так страшно. Он попятился от края помоста, не отводя взгляда от кишащей массы тел, и вдруг на другом возвышении, почти прямо напротив себя, примерно в тридцати метрах, заметил нечто, от чего у него сперло дыхание: блистающий силуэт, весь сотканный из белого огня; он резко, как инородная вставка, выделялся на темно-синем фоне. Несмотря на человеческие очертания, он был безлик и напоминал скорее, как Бехайму потом пришло в голову, печать колдуна, скрепляющую какой-нибудь загадочный свиток. Пульсируя, силуэт поднял руку и указал на проем с рваными краями метрах в пятнадцати вверху, слева от себя, похожий на вход в пещеру. Должно быть, это тропа к Патриарху, решил Бехайм, и ему велят на нее ступить. Но сама мысль о том, чтобы спуститься к этим полуживым существам, бездумно ползущим неизвестно куда, была ему невыносима. Он сделал еще несколько шагов, пятясь к двери, резко развернулся, изготовившись бежать, и почти уперся в еще один бело-огненный силуэт. Или это был тот же самый? Быстро обернувшись, он не обнаружил сзади никаких следов первого. Фигура стояла на расстоянии вытянутой руки, преградив Бехайму путь. Лицо этого создания было лишено каких бы то ни было черт, но, всматриваясь в белый овал, в эту беспримесную белизну огня, он почувствовал, что по ней как будто пробегают, ослепляя тебя, тончайшие оттенки всех цветов и будто бы в ней живет какой-то безумный рассудок, пережившая какую-то страшную катастрофу душа. Вот коснется тебя своей раскаленной рукой – и нестерпимый жар охватит твою плоть, обратит тебя в буйно помешанный ком материи, заключит твою душу в огненную броню, страшной болью лишит ума, обречет на такое вот вечное повиновение немого стража.
Сперва Бехайм подумал, что это существо было когда-то человеком, как и он сам, но впало в немилость у Патриарха – и тот наказал его. Но потом он вдруг понял: у него не просто есть с ним что-то общее, оно каким-то сверхъестественным образом являет ему картину его будущего – дьявольское отродье, которым ему суждено стать, попробуй он сейчас убежать. Ему трудно было судить: простое это предчувствие или эти мысли вселил в него Патриарх. Последнее, впрочем, казалось ему более вероятным. Но, откуда бы оно ни исходило, в истинности его он не сомневался. И он нерешительно побрел к краю помоста. К его облегчению, ползущие тела успели освободить ему проход – длинный, кривой коридор, протянувшийся по полу залы. Ему стало не так страшно, правда, лишь на какую-то толику, и, ступая нетвердыми ногами, с растущим чувством безнадежности, он кое-как слез по осыпающемуся склону на пол и двинулся к входу в пещеру, указанному огненным силуэтом.
Он шел и старался не смотреть на тела, наваленные по обе стороны от него и чуть возвышающиеся над ним. Но время от времени что-нибудь привлекало к себе его внимание: хриплый стон, шелест дыхания, унылый вздох, – и он невольно бросал взгляд туда, откуда доносился звук, и натыкался на вперившийся в него взор, обвисшие губы, сплетение синевато-белых ног и рук, мертвенно-бледный череп со скудными прядями темных волос, пару тощих ягодиц, и все это было смешано в кучу, как на бредовом полотне безумного живописца. Он всякий раз быстро отводил глаза, но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: несмотря на их жуткое состояние, эти жалкие существа все еще не лишены полностью рассудка и воли. На их измученных лицах была написана мольба. А кроме мольбы, Бехайм прочитал там робкое приветствие. Они исхудали и иссохли, отчего трудно было сразу отличить мужчину от женщины, хотя то тут, то там можно было увидеть сморщенные гениталии и дряблые груди. От всех них, казалось, исходили едва уловимые волны чувств – он почти слышал их: скорее слабый жалобный стон, чем погребальный вой; похоже, они не плакали о муках и гибели, а лишь тихо о чем-то ворчали, брюзжали, словно не были сокрушены своим несчастным жребием, а только слегка сетовали на него.
Через полминуты Бехайм чуть попривык к своему новому окружению. Несмотря на всю жуть, замысел, воплощенный в планировке этой залы, был не лишен величия, что несколько смягчало самые вопиющие из его кошмаров. Если преодолеть первоначальное отвращение, подумал он, и посмотреть на эту палату как на продолжение причудливой архитектуры замка, то можно было бы увидеть ее под новым углом – как ворота в потустороннее – и даже найти здесь что-то в фантастическом смысле возвышенное. Но когда он миновал изгиб живого коридора и его взору предстал проем, в который он должен был войти, проблеск каких-то новых ожиданий, с таким трудом давшийся ему, сразу померк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70