— Отсюда видна даже башня с часами на здании суда.
— И давно ты здесь живешь?
— Почти десять лет.
Эллисон повела его к парадной двери, которой они с Тони пользовались редко. Отперев и распахнув дверь, она сделала шаг в сторону, пропуская Коула, но он жестом руки пригласил ее пройти в дом первой. Чтобы не препираться, Эллисон шагнула в холл. В него выходили двери гостиной и столовой, расположенных напротив, и коридор, ведущий в глубь дома. За раздвижной стеклянной дверью был виден патио.
— Что ты будешь пить? Я думаю, мы можем посидеть в патио, — предложила Эллисон.
— Пиво, если можно.
Кухню отделяла от столовой только стойка, и Коул видел, как Эллисон подошла к холодильнику и открыла дверцу.
— Тебе повезло. Есть две бутылки. Она взяла одну из них за длинное горлышко, потом потянулась к кувшину и налила себе в высокий стакан что-то похожее на лимонад.
— Тебе нужен стакан?
— Боюсь, что нет. Никому так и не удалось научить меня хорошим манерам.
Она с вызовом посмотрела на него.
— Вряд ли кто-нибудь даже пытался. Вручив ему пиво, она со стаканом лимонада в руках прошла в патио.
Солнце садилось, погружая дворик в сумерки. Они сели в уютные шезлонги, разделенные маленьким столиком.
— Ну так как? Достаточно уединенно для тебя? — весело спросила она.
— Ты ведешь себя так, будто ждала моего появления.
— А почему я не должна была тебя ждать?
Тони рассказал, что встретил тебя на берегу. Я предполагала, что ты можешь появиться хотя бы из любопытства. Коул нахмурился.
— Ты думаешь, оно меня привело? Любопытство?
— Другая причина мне пока неизвестна.
Если она есть, буду рада услышать. Коул сделал несколько глотков, стараясь собраться с мыслями. Он ожидал чего угодно — агрессии, враждебности, ненависти, любой защитной реакции. И был уверен, что со всем этим справится. Но подобное поведение его обескуражило.
Помолчав, он сказал.
— Я приехал сюда в надежде получить ответ на некоторые вопросы.
Она смущенно посмотрела на него:
— На какие именно?
— На самые разные. Например, почему вы с отцом уехали с ранчо? Почему ты никогда не говорила мне о том, что собираешься уехать? И самое главное — не сказала мне, что ты беременна? Можешь себе представить, что я почувствовал, увидев Тони и поняв, что он мой сын? Сам я не могу найти ответы на эти вопросы. Я ночи не спал, думал, чем это можно объяснить. Да, в тот день я не имел права допустить между нами близость. Это понятно. Я виноват в том, что не задумался о возможных последствиях. Ни разу. Но ведь когда я уезжал, ты знала, что я вернусь на Рождество, у тебя был и мой адрес. Неужели ты настолько обиделась, что сочла меня недостойным даже знать о ребенке?
Все время, пока он говорил, Эллисон не сводила с него глаз, и смущение на ее лице постепенно сменяла угрюмость. Когда Коул замолчал, она тоже какое-то время ничего не говорила.
— Ты пытаешься сделать вид, будто не знал, почему мы уехали? — наконец спросила она. — Ты якобы был не в курсе, что я беременна? Но если это действительно так, мне жаль тебя, Коул. Думаю, тогда это самое страшное недоразумение в твоей жизни. Никогда не поверю, что ты просто вычеркнул из памяти все случившееся только для того, чтобы избавиться от угрызений совести.
Она говорила спокойным, ровным голосом, и это страшно раздражало Коула. Со стороны могло показаться, что он чудом избежал серьезной опасности, а она его успокаивает.
Коул чуть не скрипел зубами от злости. Нижняя челюсть у него задвигалась.
— Я ничего не забыл, Эллисон. Ничего!
— Думаю, это не так. Но можно освежить твою память. Мы с отцом уехали через неделю после похорон твоих родителей по той простой причине, что твоя тетка уволила его без всякого предупреждения и дала нам сутки на сборы.
Коул в ужасе смотрел на нее.
— Не может быть!
— И тем не менее это так.
— Но почему? Неужели она узнала… — нет, конечно же нет! Ты и сама еще не могла даже догадываться…
— О ребенке? О, это бы ей тоже не слишком понравилось. Нет, тогда еще об этом было знать невозможно.
— Летти сказала мне, что твой отец, узнав, что ему что-то причитается из наследства моего отца, сразу уволился и собирался переехать жить в Колорадо.
Она покачала головой.
— Твоя тетка не могла дождаться, когда мы уберемся с ранчо. Когда она выгнала отца, нам еще ничего не было известно о наследстве. Хорошо, что мой отец оставил на почте наш новый адрес, иначе мы бы вообще никогда о нем не узнали. А так адвокат послал письмо, которое в конце концов нашло нас.
— В Колорадо?
Она посмотрела на него с удивлением.
— Да конечно же, нет. Сначала мы вообще не знали, куда податься, и отправились в Сан-Антонио. Мой отец действительно тяжело переживал смерть твоего отца и долго не мог с ней смириться. Вскоре после того как мы уехали с ранчо, отец случайно встретился со старым знакомым, занимавшимся поставкой быков для родео, который пригласил нас в гости. Мы приехали к нему на уик-энд, а кончилось тем, что отец согласился работать на его ранчо.
— Но благодаря завещанию твой отец вполне мог уйти на покой и больше не работать.
— Но к тому времени мы еще не получили уведомления о наследстве.
Эллисон долго молчала, глядя на холмы, накрытые тенью, и наконец сказала:
— Что его убило, так это моя беременность. Он только втянулся в новую работу и перестал каждый день вспоминать твоего отца. О Летти мы ничуть не скучали. Отец нашел небольшой кусок земли, который собирался купить, и тут я была вынуждена сказать, что жду ребенка. После этого он сник, ни с кем не разговаривал, а когда стало заметно, что я в положении, придумал легенду. Будто бы вскоре после замужества мой муж погиб, а я была вынуждена вернуть себе девичью фамилию, поскольку в тот момент еще не подозревала, что беременна.
Отвернувшись от Коула, Эллисон продолжала смотреть на холмы.
— Вечера он обычно просиживал молча и смотрел на меня с такой жалостью, что у меня сердце разрывалось на части. У него не осталось никого, кроме меня, а я обманула его надежды. Однажды он лег спать и не проснулся. Думаю, ему не хотелось жить.
По мере того как она рассказывала, ее голос становился все тише и тише.
— Эллисон, почему ты не сообщила мне о ребенке?
Она посмотрела на него невидящими глазами, с трудом возвращаясь из прошлого…
— Тебе что, так удобнее, Коул? Ложь облегчает тебе жизнь? Мне всегда было интересно, какие оправдания всему, что случилось, ты находишь перед собственной совестью.
— Боже мой, о чем ты?
— Слушай, Коул, нас здесь двое — только ты и я. Больше никого. Тебе нет смысла врать или оправдываться. Все это было очень давно. Не притворяйся, что не получил писем, которые я тебе писала. Сначала я их посылала каждый день, но так как ты молчал, я стала писать раз в неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37