К тому времени он уже замолчал, но другие узники, видя, что я тронут его участью и внешним видом вообще, рассказали, что зовут его Аромат, и раньше он был ох, как речист. И беспрерывно славил местного бога. Не видя зла, он знал лишь благо. В концлагере, по свидетельству очевидцев, он восхищался каждым кусом. Читал стихи, приличествующие массовому истреблению: "Егор расправил плечи, проходит, как герой; Его встречают печи малиновой зарей". Но под конец уже не мог вместить полноты происходящего и потерял речь. Все, что он смог под конец изрыгнуть про своего единого Создателя, были слова: круто придумано! И замолчал навсегда. Я же, проникшись сочувствием, решил, что если где и смогут ему помочь, так это в Центре Роста. И, как видите, забрал его с собой. Он находился в плачевном состоянии. Над ним измывались, он пребывал в статусе фейеромонаха-бомбардира; во рту у него была маковая дубинка... Я, помню, прослезился. Мое героическое странствие еще не было завершено, и он, благодарный, не раз меня выручал; помню, я остался без средств и показывал его за деньги... Потом деньги появились, но я все равно показывал, потому что люди, куда бы я ни прибыл, начинали просить: покажи, покажи... Слава обгоняла нас, вот в чем дело.
- Очень хороший рассказ, - похвалил Ахилла Ядрошников. - Берите пример с товарища, господа! Емко, информативно, не прибегая к оценкам... Если озвучиваются эмоции, то они - свои, а не предполагаемые эмоции объекта. Никаких догадок, никакого "чтения мыслей".
Трикстер кашлянул:
- А что, - предложил он коварно, - пусть теперь сам Пирогов кого-нибудь представит. Того же Ахилла, а то он, Ахилл, нечто вроде дуэньи при девушке с сомнительной репутацией... или сопровождающего, то есть как бы не при чем.
Директору, наконец, надоели его ремарки.
- Пусть! Пусть! - запальчиво воскликнул он. - Аромат, вы меня слышите? Мы разминаемся. Представьте собранию мистера Трикстера.
Аромат Пирогов поднял всклокоченную голову и дернул рыжей бородой в сторону шута. Где-то заурчало - может быть, в брюхе, а то и в горле, читай все в той же бороде. Мутные глазки блуждали, не особо задерживаясь. Вдруг Пирогов принялся реветь, да так, что все заткнули уши. Он встал и по-медвежьи пошел на Трикстера. Ахилл, подхватывая почин Шаттена-младшего, успел придержать его за подол рубахи, но ветхая материя подвела, он остался с грязным клочком, а Пирогов все шел и на ходу раскрывал объятия. Рукава упали, оголяя кирпичные руки с вытатуированными номерами распределителей и пересылок. Обнаружилось, что между лопаток ему подшили бубновый туз. Трикстер поднял ноги на стул и прикрылся руками, из-за чего стал похож на вертлявого дьявола, которому показывают крест.
Пирогов замахнулся, но дело спасли близнецы. Никто не ждал от них геройства, и все поразились, а у многих дрогнули сердца, принимая груз неразряженного пафоса; близнецы заслонили Трикстера и застыли перед Ароматом, напустив на себя самый суровый и властный вид. Аромат, насчет которого почему-то казалось, что он должен уметь обращаться с лошадьми запрягать их, распрягать, кормить из торбы и нахлестывать, погоняя по долгим зимним дорогам, - так вот, Аромат, рассудок которого был в значительной степени помутнен, оказался в затруднительном положении и не понимал, с какого конца подойти к новоявленному коню. Так и не найдясь с решением, он вдруг смягчился, рот разъехался в сладкой улыбке, а губы зачмокали. Пирогов полез под рубаху: наверно, искал там сахар.
О'Шипки, утомленный балаганом, прикрыл глаза и ущипнул себя за руку. Не сон ли это? Ему было ясно, что Ядрошников, действуя так и устраивая комические мероприятия, не добьется не то что роста - скорее, случится обратное. Щипок получился очень болезненным и убедил О'Шипки в реальности происходящего. Может быть, это призраки? Он с сожалением распрощался с гипотезой, припомнив рукопожатия, колено Аниты, цепкую хватку Шаттена. Печальное дело! он испытал бы облегчение, откройся, что он окружен привидениями, с которых не спросишь. При всем нежелании ему придется выяснять, что и кто скрывается за этим дурацким спектаклем. Который между тем продолжался, потому что директор дал слово Мамми, и та, как и было обещано публике, взялась представлять Аниту. Обласканные близнецы довольно перемигивались; Пирогов посчитавший представление Трикстера совершившимся, вновь подковыривал шахматные фигуры, а Трикстер, у которого отлегло от сердца, уже сидел в прежней позе, излучая незаслуженную радость.
Мамми мяла сумку.
- Анита - чистый бутон, непорочная девица доброго нрава и строгих правил. Она соблюдает себя во многих отношениях. К сожалению, не слишком любит умываться, не приучена к элементарной гигиене...
Тон Мамми повысился.
- Что-то мне не верится, что она способна расшнуровать корсет, помягчеть, - О'Шипки процедил эти слова еле слышно, сквозь фарфоровые коронки, но Шаттен, сидевший через целого Пирогова, их все-таки услышал и немедленно откликнулся, шепотом:
- Нет-нет, старина, вы решительно ошибаетесь. Я видел, поверьте...
- ...Бутончик, - гнула свое Мамми, все больше гремя и грохоча металлом. - Когда бы не легкомысленность и ветреность... И, разумеется, стихи. Я думаю, собравшимся известны поэтические наклонности этой особы. Музы оказывают на нее пагубное воздействие. Изящная и милая в миру, в поэзии она напоминает сирую бабу с коромыслом, которая плетется, взбираясь на холм, осиливая кручу за кручей... Ее стихи отдают какой-то выдуманной мучительной бедой. Например, бесстыдная поэма "Зеркальный грех"...
Не прошло и пяти минут, как стараниями Мамми Анита была полностью уничтожена. На нее было больно смотреть; она горела, будто в чахотке; в испанских глазах сверкали слезы, грудь вздымалась; О'Шипки, завороженный этой картиной, дышал в унисон и прощал Ядрошникову все, за что недавно подумывал рассчитаться. И директор не обманул его надежд, придя на помощь.
- Мамми! - предостерег Ядрошников. - Достаточно, сядьте. Очень красочно. Анита, вы будете комментировать сказанное?
Анита поднесла к глазам платок и молча кивнула. Директор выставил палец, призывая к тишине, и тишина наступила. Конечно, не полная: чавкал Трикстер, хрипло вздыхал Аромат Пирогов, дышали близнецы. Когда Анита совладала с чувствами и поборола гнев, она подняла руку и робко попросила:
- Господин директор, можно еще раз представить мистера О'Шипки? Я очень хочу.
Директор встопорщился:
- Да! Конечно, да! Прошу вас! Окажите такую любезность!
Анита, улыбаясь сквозь непросохшие слезы, встала.
- Мистер О'Шипки - молодой симпатичный мужчина, ему около тридцати лет. Может быть, сорок. Он чуть выше среднего роста, хорошо сложен и прекрасно развит. Черты его лица могут показаться невзрачными, однако скромная внешность не в силах скрыть железную волю, которая, как мне кажется, способна толкнуть его на многие добрые поступки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Очень хороший рассказ, - похвалил Ахилла Ядрошников. - Берите пример с товарища, господа! Емко, информативно, не прибегая к оценкам... Если озвучиваются эмоции, то они - свои, а не предполагаемые эмоции объекта. Никаких догадок, никакого "чтения мыслей".
Трикстер кашлянул:
- А что, - предложил он коварно, - пусть теперь сам Пирогов кого-нибудь представит. Того же Ахилла, а то он, Ахилл, нечто вроде дуэньи при девушке с сомнительной репутацией... или сопровождающего, то есть как бы не при чем.
Директору, наконец, надоели его ремарки.
- Пусть! Пусть! - запальчиво воскликнул он. - Аромат, вы меня слышите? Мы разминаемся. Представьте собранию мистера Трикстера.
Аромат Пирогов поднял всклокоченную голову и дернул рыжей бородой в сторону шута. Где-то заурчало - может быть, в брюхе, а то и в горле, читай все в той же бороде. Мутные глазки блуждали, не особо задерживаясь. Вдруг Пирогов принялся реветь, да так, что все заткнули уши. Он встал и по-медвежьи пошел на Трикстера. Ахилл, подхватывая почин Шаттена-младшего, успел придержать его за подол рубахи, но ветхая материя подвела, он остался с грязным клочком, а Пирогов все шел и на ходу раскрывал объятия. Рукава упали, оголяя кирпичные руки с вытатуированными номерами распределителей и пересылок. Обнаружилось, что между лопаток ему подшили бубновый туз. Трикстер поднял ноги на стул и прикрылся руками, из-за чего стал похож на вертлявого дьявола, которому показывают крест.
Пирогов замахнулся, но дело спасли близнецы. Никто не ждал от них геройства, и все поразились, а у многих дрогнули сердца, принимая груз неразряженного пафоса; близнецы заслонили Трикстера и застыли перед Ароматом, напустив на себя самый суровый и властный вид. Аромат, насчет которого почему-то казалось, что он должен уметь обращаться с лошадьми запрягать их, распрягать, кормить из торбы и нахлестывать, погоняя по долгим зимним дорогам, - так вот, Аромат, рассудок которого был в значительной степени помутнен, оказался в затруднительном положении и не понимал, с какого конца подойти к новоявленному коню. Так и не найдясь с решением, он вдруг смягчился, рот разъехался в сладкой улыбке, а губы зачмокали. Пирогов полез под рубаху: наверно, искал там сахар.
О'Шипки, утомленный балаганом, прикрыл глаза и ущипнул себя за руку. Не сон ли это? Ему было ясно, что Ядрошников, действуя так и устраивая комические мероприятия, не добьется не то что роста - скорее, случится обратное. Щипок получился очень болезненным и убедил О'Шипки в реальности происходящего. Может быть, это призраки? Он с сожалением распрощался с гипотезой, припомнив рукопожатия, колено Аниты, цепкую хватку Шаттена. Печальное дело! он испытал бы облегчение, откройся, что он окружен привидениями, с которых не спросишь. При всем нежелании ему придется выяснять, что и кто скрывается за этим дурацким спектаклем. Который между тем продолжался, потому что директор дал слово Мамми, и та, как и было обещано публике, взялась представлять Аниту. Обласканные близнецы довольно перемигивались; Пирогов посчитавший представление Трикстера совершившимся, вновь подковыривал шахматные фигуры, а Трикстер, у которого отлегло от сердца, уже сидел в прежней позе, излучая незаслуженную радость.
Мамми мяла сумку.
- Анита - чистый бутон, непорочная девица доброго нрава и строгих правил. Она соблюдает себя во многих отношениях. К сожалению, не слишком любит умываться, не приучена к элементарной гигиене...
Тон Мамми повысился.
- Что-то мне не верится, что она способна расшнуровать корсет, помягчеть, - О'Шипки процедил эти слова еле слышно, сквозь фарфоровые коронки, но Шаттен, сидевший через целого Пирогова, их все-таки услышал и немедленно откликнулся, шепотом:
- Нет-нет, старина, вы решительно ошибаетесь. Я видел, поверьте...
- ...Бутончик, - гнула свое Мамми, все больше гремя и грохоча металлом. - Когда бы не легкомысленность и ветреность... И, разумеется, стихи. Я думаю, собравшимся известны поэтические наклонности этой особы. Музы оказывают на нее пагубное воздействие. Изящная и милая в миру, в поэзии она напоминает сирую бабу с коромыслом, которая плетется, взбираясь на холм, осиливая кручу за кручей... Ее стихи отдают какой-то выдуманной мучительной бедой. Например, бесстыдная поэма "Зеркальный грех"...
Не прошло и пяти минут, как стараниями Мамми Анита была полностью уничтожена. На нее было больно смотреть; она горела, будто в чахотке; в испанских глазах сверкали слезы, грудь вздымалась; О'Шипки, завороженный этой картиной, дышал в унисон и прощал Ядрошникову все, за что недавно подумывал рассчитаться. И директор не обманул его надежд, придя на помощь.
- Мамми! - предостерег Ядрошников. - Достаточно, сядьте. Очень красочно. Анита, вы будете комментировать сказанное?
Анита поднесла к глазам платок и молча кивнула. Директор выставил палец, призывая к тишине, и тишина наступила. Конечно, не полная: чавкал Трикстер, хрипло вздыхал Аромат Пирогов, дышали близнецы. Когда Анита совладала с чувствами и поборола гнев, она подняла руку и робко попросила:
- Господин директор, можно еще раз представить мистера О'Шипки? Я очень хочу.
Директор встопорщился:
- Да! Конечно, да! Прошу вас! Окажите такую любезность!
Анита, улыбаясь сквозь непросохшие слезы, встала.
- Мистер О'Шипки - молодой симпатичный мужчина, ему около тридцати лет. Может быть, сорок. Он чуть выше среднего роста, хорошо сложен и прекрасно развит. Черты его лица могут показаться невзрачными, однако скромная внешность не в силах скрыть железную волю, которая, как мне кажется, способна толкнуть его на многие добрые поступки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44