Минин отец говорит: «Я турок, этого не изменишь». Германия – страна расистская, этого не изменишь. Это не претензия с его стороны. Он говорит это не для того, чтобы мне стало неловко.Михаэль успокаивает себя и все-таки не знает, куда себя деть. Он сидит с яблочным соком в одной руке и печеньем в другой, зажатый с трех сторон. Отец Мины смотрит на него и улыбается.
– Миха, сынок, страна, в которой мы живем, и хорошая, и плохая.
* * *
Они меня любят, Минины родители. Любят моих родных. Они хотят, чтоб мы поженились. Ее мать мне сказала. Она попросила меня поговорить об этом с Миной, но Мина отказала.
Этим вечером Михаэль спросил ее снова, когда они шли домой через парк.
– Нет.
Улыбнувшись, она взяла его за руку.
– Я не хочу выходить замуж. Ты же знаешь.
Михаэль все время ее спрашивал, и она всегда отказывала. Но теперь это беспокоит его не так, как прежде.
– Ты турчанка или немка, Мина?
– О боже. Именно об этом отец говорил на кухне? Я просто уверена.
– И все-таки мне интересно. Могла бы ты определить, немка ты или турчанка?
–С точки зрения гражданства или с точки зрения меня самой?
– Тебя, разумеется. Забудь о гражданстве.
– И то и другое. И турчанка, и немка. Все вместе.
Хохочет.
– А в первую очередь? Немка или турчанка?
Мина смотрит на него. Под деревьями темно, но Миха видит, что она улыбается.
– Обещай, что не скажешь моему отцу. И моим братьям.
– Обещаю.
– Немка. Немка-турчанка:
Опять хохочет.
– Представляешь, какое было бы у отца лицо, услышь он такое? На первом же самолете – в деревню и замуж за первого попавшегося кузена.
– Даже так?
–Во всяком случае, это бы ему не понравилось.
– Нет.
– А ты как думаешь, кто я?
– Немка-турчанка.
Она кивает с довольным видом. И Миха кивает. Но про себя думает: «Турчанка-немка», –и это его беспокоит. Это беспокоит его и наутро, когда он выходит из дома.
* * *
Следующие две недели Михаэль ежедневно после школы ходит в библиотеку. Мине говорит, что готовит учебную программу на будущий семестр. Он боится ей сказать, чем занимается на самом деле. Вдруг он найдет деда Аскана в одной из книг, вдруг бросит все прежде, чем найдет его? Он молчит и по той, и по другой причине. По обеим сразу.
Waffen SS.Элита армии. Герои передовой.У Михаэля целый список их побед: Демьянск, Харьков, Курск.На листах воображаемых карт в голове Михаэля появляется все больше имен, новых дат и связей. Но с ними удлиняется и список преступлений. Oradour, Le Paradis.Еще тогда, когда они уничтожили варшавское гетто.
Теперь он читает систематично, не так беспорядочно, как прежде. Он изучает книги так же, как вычерчивает в уме свои воображаемые карты: читает сноски, находит ссылки на другие книги, статьи, смотрит по каталогу. Если они есть в наличии, читает. Если их нет, вносит в отдельный список, чтобы потом, когда-нибудь, поискать в других библиотеках. У него скопилась уже стопка блокнотов.
На фотографии тяжело, мучительно смотреть, и все-таки Миха нарочно их отыскивает. Целая обойма улик – вклейка посередине книги. Описания, объяснения бледнеют рядом с тем, что раскрывают снимки.
скулы
нос
лоб
манерадержатьсигарету (прятать ее в ладонь)
Миха не находит дедова лица. Молодой Аскан Белль.Все – молодые немцы с автоматами и евреи – кажутся на него похожими и ни один не похож по-настоящему.
* * *
Луиза старше. Она помнит опа лучше меня.
– Он был пьяница. Орал, бил стекла, гадил в постель.
– Ты это помнишь?
–Не я. Танта Инга. Бернт рассказывал ей, а Инга мне. С нами он был милый. Картинки рисовал. Танцевал со мной, учил вальсировать. Я думала, что он замечательный дедушка, я его любила.
– Я тоже.
–Ома до сих пор его любит.
* * *
По дороге домой, пару дней спустя после разговора с Луизой, Михаэлю припомнилось одно утро двадцатилетней давности.
Опа в незастегнутом жилете стоит посреди коридора. Мне, должно быть, лет пять или шесть. Семейный завтрак. Все сидят за столом, переговариваются, ждут, когда опа спустится.
Он стоял тогда в коридоре. Неподвижно стоял,но кивал головою. Я стоял в дверях кухни. Я думал, он мне кивает, но нет. Меня он заметил чуть погодя. Помнится, у меня в руках был горячий пирожок. Опа вытянул руку, она дрожала, как и голова. Сказал:
– Иди садись, детка. Кушай.
Опа вошел вслед за мной вкухню и сел напротив меня. Домашние громко переговаривались, их голоса оживились еще сильнее, когда он поднял бокал. Я тоже поднял свой бокал с соком и увидел, что рука моя не дрожит, а голова не кивает, не то что у деда. Стакан у него был двое больше моего, но он опустошил его быстрее, чем я успел пригубить свой сок.
Мутти разрезала мой пирожок, и я повытаскивал начинку. Хлеб был горячий, и я катал из него шарики. Опа сидел неподвижно и вскоре перестал кивать. Приподнял руки и держал их над тарелкой, а потом ома намазывала ему маслом хлеб, а он застегивал жилет.
* * *
Миха ведет Мину к бабушке.
– Понимаешь, она любит, когда мы вместе.
– Здорово, Миха, правда. Я обожаю твою бабушку.
Мине в своей больнице все время приходится иметь дело со стариками. Михе нравится голос, каким она с ними разговаривает: заговорщицкий, как будто знает их много лет. Болтают, как заправские друзья, покуда она терпеливо приводит в действие старческие руки-ноги. Нравится ему и как реагирует ома: легко и ласково, с явным удовольствием.
Ома прогуливается с Миной вдоль стены, показывает ей рисунки опа; Миха ходит следом. Рисунки убраны в рамки и развешаны в точности так, как висели в старом доме. В точности так, как висели и в прошлый раз. Но Мина ведет себя так, будто видит их впервые, и будто она была знакома с Михиным опа.
– Аскан превосходно рисовал, правда?
– Да, он обожал делать зарисовки. Деревья, вода. Он хорошо умел передать цвет, мне кажется, очень хорошо. Свет на воде, свет сквозь деревья. Взгляни.
– Это мое любимое.
– Березы? И твое любимое, schatz? Да, Миха?
– Да.
Ома берет их с Миной за руки.
– Это было во время медового месяца, красивое место. Я купалась, а Аскан рисовал и фотографировал.
– Давайте их посмотрим?
Вопрос прозвучал громко, слишком торопливо, слишком нарочито, но Мина с ома, рассмеявшись, соглашаются. Ома достает из прикроватной тумбочки альбом и, раскрыв на фотографиях медового месяца, кладет перед ними на стол. Березовые рощи и ручьи, водные просторы. Ома – пухленькая, молоденькая – стоит в купальном костюме, с мокрыми от купания волосами.
– Глядите, я тогда красила губы. Видите?
– Вы были красивая, Кете.
– Да, я была ничего себе.
Ома с Миной хохочут, а Миха смотрит на молодого деда. Моложе меня.Вот медовый месяц; вот стоит без пиджака; вот с велосипедом в руках; вот курит сигарету; на фоне озера. Выглядит так же. Чуть более худой. Но на самом деле абсолютно такой же.
По дороге домой в трамвае Миха достает из кармана фотографию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66