..
- Сдурела ты совсем, баба. У всех на виду... Срам!
- Ну и пусть смотрят! А я буду, буду!..
- Эх ты, атаман. - Егор Иванович вышел, хлопнув дверью.
Надя легла на кровать и зарыдала, комкая подушку.
27
Вот и прошли две недели, которые так много значили для Песцова. Он и раньше ходил по земле не гоголем, но все-таки, приезжая в колхозы, давал указания, продвигал в жизнь, так сказать, решения, вынесенные в кабинетах, то есть делал все то, что обычно делают люди его положения и круга, но теперь он как бы остановился и понял, что дальше он не пойдет по той дороге ни за какие коврижки.
"Какой-то странный заколдованный круг... - думал Песцов. - На все нам спускают планы. И нас не спрашивают: выгодно или нет? под силу ли? разумно ли? Двигай - и все тут... И мы никого не спрашиваем. Двигаем дальше... Мол, не по своей воле делаем... Мы тоже выполняем указания... Вот она спасительная веревка, за которую хватается каждый усердный исполнитель. И рассуждают: я что ж! Я выполняю указ. Меня заставляют прыгать. И через меня прыгают. Но кому нужна такая чехарда?"
А сможет ли он управлять таким сложным колхозом? Может быть, и нет. Но это не главное. Председатели найдутся. Та же Надя... Отменный председатель из нее может выйти. Может! Но для этого он, Песцов, должен прошибить стенку, которая отгораживает колхозника от земли... Председателю развязать руки. Это, главное, отныне и будет делать Песцов, где бы он ни находился в колхозе ли, если изберут, или в райкоме.
Он набросал на двух листках свои предложения - как поднять колхоз "Таежный пахарь", переписал поразборчивее и положил перед Семаковым.
- Если сочтете нужным, соберите партбюро, обсудим.
А вечером пошел к Егору Ивановичу. Там застал всю компанию звеньевых в сборе; сидели в горнице, и возле стола, и возле стен, и прямо на пороге, здесь и сам хозяин с сыновьями, Еськов, Лубников, Черноземов, Лесин, Конкин и четверо незнакомых Песцову. Один из них заметно выделялся старик с густой сивой шевелюрой, с огромной бородищей. Он степенно приподнялся с порога, подал руку и назвался:
- Никита Филатович Хмелев.
"Этому деду попадешься в руки - натерпишься муки", - подумал Песцов, пожимая необъятную ладонь таежного Геркулеса.
На столе стоял самовар, множество чашек с блюдцами. Прислуживали Ефимовна и Надя.
- Пожалуйте к столу, Матвей Ильич! - пригласила хозяйка. - Пирожка с гонобобелем отведайте.
- Вы откуда? С Оки, с Волги? - радостно спрашивал Песцов. - Это у нас там голубицу так называют.
- Да уж здешние, - махнула рукой Ефимовна. - Маленькой оттуда вывезли меня родители.
- Откуда же у вас голубица? Она еще не созрела.
- А из погреба. С осени ставим, перемешаем ее с сахаром - она и стоит. Кушайте пирог. Чайку, пожалуйста!
Надя налила ему чашку густого фиолетового чая.
- А зачем мне чернила? Я писать не собираюсь, - дурашливо надув губы, Песцов глянул на Надю.
Она ответила такой счастливой улыбкой, так сузились и потемнели ее глаза, что Песцова точно горячей волной окатило.
- А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, - сказал Егор Иванович.
Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников.
- Волгин приехал... Говорят, в районную больницу заезжал.
- Да, плох Павлович-то.
- Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал.
- В торговле мастерство имел.
- Да, мастер был... Вон чешский дизель купил и бросил... Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост.
- Проворный... Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил.
- Почему?
- Купить купили, а поставить - сил не хватает.
- А что дизель? - Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель.
- Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, пояснил Конкин. - А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.
- Зачем же тогда покупали?!
- А кто нас слушает?
- Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? - спросил Никита Филатович.
- Откажусь... А вас всех выдам с головой.
И все загоготали.
- Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович.
- Таких у нас и не было.
- Так уж и не было! - усмехнулся Песцов.
- Нет, были, мужики... - вступился Никита Филатович. - Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой...
- Кто ж это? - спросил Песцов.
- Ленин.
- Эка вы хватили!
- Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.
- По имени наследника?
- Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович. - По имени Калугина.
- И хорошо вы хозяйствовали?
- А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду.
- Это моя вина, - сказала Надя. - Я недоглядела.
- А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок...
- Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович. - Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого.
- В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую.
- Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников. - Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей.
- Ну отчего же такое равнодушие? - спрашивал Песцов.
- Выгоды нет, вот и равнодушие.
- Как же сделать, чтобы была эта выгода?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
- Сдурела ты совсем, баба. У всех на виду... Срам!
- Ну и пусть смотрят! А я буду, буду!..
- Эх ты, атаман. - Егор Иванович вышел, хлопнув дверью.
Надя легла на кровать и зарыдала, комкая подушку.
27
Вот и прошли две недели, которые так много значили для Песцова. Он и раньше ходил по земле не гоголем, но все-таки, приезжая в колхозы, давал указания, продвигал в жизнь, так сказать, решения, вынесенные в кабинетах, то есть делал все то, что обычно делают люди его положения и круга, но теперь он как бы остановился и понял, что дальше он не пойдет по той дороге ни за какие коврижки.
"Какой-то странный заколдованный круг... - думал Песцов. - На все нам спускают планы. И нас не спрашивают: выгодно или нет? под силу ли? разумно ли? Двигай - и все тут... И мы никого не спрашиваем. Двигаем дальше... Мол, не по своей воле делаем... Мы тоже выполняем указания... Вот она спасительная веревка, за которую хватается каждый усердный исполнитель. И рассуждают: я что ж! Я выполняю указ. Меня заставляют прыгать. И через меня прыгают. Но кому нужна такая чехарда?"
А сможет ли он управлять таким сложным колхозом? Может быть, и нет. Но это не главное. Председатели найдутся. Та же Надя... Отменный председатель из нее может выйти. Может! Но для этого он, Песцов, должен прошибить стенку, которая отгораживает колхозника от земли... Председателю развязать руки. Это, главное, отныне и будет делать Песцов, где бы он ни находился в колхозе ли, если изберут, или в райкоме.
Он набросал на двух листках свои предложения - как поднять колхоз "Таежный пахарь", переписал поразборчивее и положил перед Семаковым.
- Если сочтете нужным, соберите партбюро, обсудим.
А вечером пошел к Егору Ивановичу. Там застал всю компанию звеньевых в сборе; сидели в горнице, и возле стола, и возле стен, и прямо на пороге, здесь и сам хозяин с сыновьями, Еськов, Лубников, Черноземов, Лесин, Конкин и четверо незнакомых Песцову. Один из них заметно выделялся старик с густой сивой шевелюрой, с огромной бородищей. Он степенно приподнялся с порога, подал руку и назвался:
- Никита Филатович Хмелев.
"Этому деду попадешься в руки - натерпишься муки", - подумал Песцов, пожимая необъятную ладонь таежного Геркулеса.
На столе стоял самовар, множество чашек с блюдцами. Прислуживали Ефимовна и Надя.
- Пожалуйте к столу, Матвей Ильич! - пригласила хозяйка. - Пирожка с гонобобелем отведайте.
- Вы откуда? С Оки, с Волги? - радостно спрашивал Песцов. - Это у нас там голубицу так называют.
- Да уж здешние, - махнула рукой Ефимовна. - Маленькой оттуда вывезли меня родители.
- Откуда же у вас голубица? Она еще не созрела.
- А из погреба. С осени ставим, перемешаем ее с сахаром - она и стоит. Кушайте пирог. Чайку, пожалуйста!
Надя налила ему чашку густого фиолетового чая.
- А зачем мне чернила? Я писать не собираюсь, - дурашливо надув губы, Песцов глянул на Надю.
Она ответила такой счастливой улыбкой, так сузились и потемнели ее глаза, что Песцова точно горячей волной окатило.
- А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, - сказал Егор Иванович.
Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников.
- Волгин приехал... Говорят, в районную больницу заезжал.
- Да, плох Павлович-то.
- Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал.
- В торговле мастерство имел.
- Да, мастер был... Вон чешский дизель купил и бросил... Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост.
- Проворный... Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил.
- Почему?
- Купить купили, а поставить - сил не хватает.
- А что дизель? - Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель.
- Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, пояснил Конкин. - А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.
- Зачем же тогда покупали?!
- А кто нас слушает?
- Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? - спросил Никита Филатович.
- Откажусь... А вас всех выдам с головой.
И все загоготали.
- Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович.
- Таких у нас и не было.
- Так уж и не было! - усмехнулся Песцов.
- Нет, были, мужики... - вступился Никита Филатович. - Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой...
- Кто ж это? - спросил Песцов.
- Ленин.
- Эка вы хватили!
- Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.
- По имени наследника?
- Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович. - По имени Калугина.
- И хорошо вы хозяйствовали?
- А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду.
- Это моя вина, - сказала Надя. - Я недоглядела.
- А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок...
- Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович. - Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого.
- В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую.
- Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников. - Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей.
- Ну отчего же такое равнодушие? - спрашивал Песцов.
- Выгоды нет, вот и равнодушие.
- Как же сделать, чтобы была эта выгода?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52