Николай Иванович, выручай, говорю. Заводи мотоцикл, берем ботало, а сети у меня в лугах… Поботаем.
– Хватит тебе, ботало-мотало! – оборвал его Батурин. – Дай другим сказать. – Он обернулся ко мне: – Знаешь, как его пацаны у нас дразнят? Лотохой. Костя, завтра будет дождь? Наверно, будет, наверно, нет…
Семен Семенович и механик засмеялись.
– Значит, наботали? – спросил Батурин егеря, подходя к костру.
Тот не встал, не пошел рассыпаться мелким бесом, как бригадир. Тот знал себе цену. Однако ж отвечал весело:
– Ботать – не языком болтать… Сняли мы с себя штаны, завязали узлами порточины, а в ширинку объявление пристегнули: здесь выдаются делянки на покос. Записывайтесь по очереди. И кинули штаны в бочаг. Вот караси и набились в них.
– О-го-го-го! – загоготали все, как гуси.
И даже Иван Павлович залился так, что лоб и щеки его покраснели.
– Все-таки, где рыбу достали? – спросил Семен Семенович. – За час столько не наботаешь.
– У героя взяли, у героя, – залотошил Костя. – Я говорю: поедем ботать! А Николай Иванович мне: бери поллитру. На нее, говорит, любая рыба клюнет. Верное дело, говорит. Вот тебе взяли поллитру. Привозит он меня на Долгое. А там наш герой сети выбирает. Вот вам и рыба.
– Это что за герой? – спросил я Батурина.
– Из Высокого. Дорожный мастер.
– Прозвище, что ли?
– Зачем? С войны героем вернулся. У него и лошадь своя, и сети. Вроде поощрения ему.
– Так чего делать будем? – спросил егерь. – Архиерейскую, что ли, варить?
– А как же?! Леша, где петухи? – крикнул Иван Павлович.
– В багажнике, – отозвался тот из машины.
– Сейчас я их ощиплю! – кинулся к багажнику Костя-бригадир.
– Погоди ты! – крикнул Леша.
Но бригадир одним духом подбежал к «Волге», ткнул своей пятерней в замок багажника, крышка подпрыгнула кверху, и в то же мгновение из багажника с кудахтаньем полетели во все стороны белые куры и петухи.
– Алексей! Что вы, мать вашу перемать? Головы порубить не могли, а?! – заорал Батурин.
– Дак я говорил заведующему… А тот говорит: на всей ферме ни одного топора. Чем я их отрублю, пальцем, что ли?
– Да ловите вы их, дьяволы! Не то по лугам разбегутся, – кричал Батурин. – Опозорите на всю округу.
Кур ловили всей артелью: разбились в цепь, загоняли их в некошеную траву, а потом глушили, накрывали фуфайками и рубахами.
Из багажника вынули целую корзину яиц, переложенных сеном, с заднего окошка сняли «рядок» водки – четырнадцать бутылок. И заварили архиерейскую уху…
Володя Гладких приехал на вечерней зорьке – мы уж успели выпить как следует. Сидели мы, как древние греки, в земляных креслах, вырытых амфитеатром вокруг дернового стола. На брезентовой подстилке перед нами лежали вареные куры да караси с линями, посыпанные крупной солью; поодаль, чтоб рукой подать, стоял котел с духовитой архиерейской ухой, в которой выварились сперва куры, а потом рыба; яйца рассыпаны были по столу, как горох. Ешь – не хочу. Водку запивали ухой, а кого разбирало – спускался вниз, к реке и в воду – бултых! Отмокали.
– Эй вы, аргонавты! – крикнул, вылезая из ветеринарского «козла», Володя. – Пошто пируем? Какого Зевсова быка задрали?
– Ты чего это? – вскинулся Батурин. – Вроде конокрадами нас обзываешь?
– Это герои древности, – сказал, присаживаясь, Володя.
– Хороши герои – чужих быков забивать, – ворчал Батурин. – У нас тут, брат, все свое… Как в пантюхинской частушке поется: «Мы плевать на тех хотели, кто нас пьяницей назвал. На свои мы деньги пили, нам никто их не давал». – Он поглядел значительно на нас и добавил: – Музыка Глуховой, слова Хамова.
Застолица грохнула, а Иван Павлович пояснил мне:
– Это у нас, в Брехове, самодеятельный хор так объявляет: выступает хор из колхоза имени Марата. Частушки! Музыка Глуховой, слова Хамова, – и сам засмеялся еще раз.
Гладких молчал.
– А ты чего нос повесил, Владимир Васильевич? Бери кружку! Дай-ка я тебе налью, – потянулся к нему Батурин с бутылкой.
– Да погоди ты малость, – поморщился Володя. – Дай дух перевести.
Батурин дернулся и поднял голову:
– Что за тобой, гнались? Или прятался от кого?
– От вас спрячешься? – повел бровями Володя. – Вы на том свете и то покоя не дадите.
– Кузовков одолевает? – Батурин многозначительно усмехнулся, наливая в кружку Гладких. – Плюнь на него… Давай, отдыхай!
Гладких покосился на водку и вроде бы нехотя выпил. Семен Семенович принял это как сигнал читать письмо запорожцев и, мотнув головой, словно очнулся ото сна, загремел:
– Ты, шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ, самого Люцыпера секретарь…
– Да погоди ты со своим турецким султаном! – оборвал его Батурин.
Семен Семенович обиженно хмыкнул и насупился. Вся остальная братия с недоумением переглядывалась.
– Дан чего он, людей просил? – начал опять про Кузовкова Батурин.
– От него и те разбежались, что были, – нехотя ответил Гладких. – Тоже мне шефы…
– А что такое?
– Сено скирдовали на пресс-пункте. Подвозили два грузовика с рязанского треста. Ну и смылись… А те посидели, поглядели – никого нет. Ни шоферов, ни начальства… И тоже деру дали. Вот и собирал всех до самой ночи.
– А Кузовков за чем смотрел?
– А черт его знает.
– Нашел грузовики-то?
– Нашел. На желудевских отгонах были, возле доярок. Машины в кусты загнали, а сами по шалашам – девок щупать. Я их стыдить начал. А им хоть плюй в глаза. Человек, говорят, имеет право на труд и на отдых. Оглоеды.
– Пораспустили… А все ваша демократия виновата, – Батурин длинно и заковыристо выругался.
– Не демократия, а дурь, – сказал Володя. – Ведь тот же Кузовков два грузовика с весны обезвечил. Одну машину с удобрением посадили в клюевском овраге. Так тащили тракторами, что задний мост оторвали к чертовой матери. Тащили с грузом, а! Разгрузить поленились…
– А что ему! – чуть не обрадовался Батурин. – Одну машину угробит – вторую дадите. В районе сидят добренькие дяди… за счет других.
– Кого это других?
– Кого? Да хоть за счет меня. Ему за три года две машины дали. А мне выделили хоть одну?
– Ты только за этот год четыре тракторных тележки взял. И тебе все мало?
– А кто их мне давал? Вы, что ли? Я сам доставал, сам… Вон где! На областной базе, – распалялся Батурин.
– Ну и что? Не у каждого приятель в директорах базы ходит! – повышал голос Володя.
– Приятель! – деланно хохотнул Батурин. – Ты думаешь, мне этот приятель дешево обходится? Дак я изворачиваюсь, я достаю. А плановые машины вы Кузовковым суете: на, голубок! Подымайся на ноги. А он все на брюхо ложится, как опоенный телок. Ты вот об чем напиши, Андреич! – крикнул мне Батурин.
– Несознательный ты элемент! – разошелся и Володя. – С кем ты равняешься? У тебя до асфальта три километра, а Кузовкову – двадцать три.
1 2 3 4 5 6
– Хватит тебе, ботало-мотало! – оборвал его Батурин. – Дай другим сказать. – Он обернулся ко мне: – Знаешь, как его пацаны у нас дразнят? Лотохой. Костя, завтра будет дождь? Наверно, будет, наверно, нет…
Семен Семенович и механик засмеялись.
– Значит, наботали? – спросил Батурин егеря, подходя к костру.
Тот не встал, не пошел рассыпаться мелким бесом, как бригадир. Тот знал себе цену. Однако ж отвечал весело:
– Ботать – не языком болтать… Сняли мы с себя штаны, завязали узлами порточины, а в ширинку объявление пристегнули: здесь выдаются делянки на покос. Записывайтесь по очереди. И кинули штаны в бочаг. Вот караси и набились в них.
– О-го-го-го! – загоготали все, как гуси.
И даже Иван Павлович залился так, что лоб и щеки его покраснели.
– Все-таки, где рыбу достали? – спросил Семен Семенович. – За час столько не наботаешь.
– У героя взяли, у героя, – залотошил Костя. – Я говорю: поедем ботать! А Николай Иванович мне: бери поллитру. На нее, говорит, любая рыба клюнет. Верное дело, говорит. Вот тебе взяли поллитру. Привозит он меня на Долгое. А там наш герой сети выбирает. Вот вам и рыба.
– Это что за герой? – спросил я Батурина.
– Из Высокого. Дорожный мастер.
– Прозвище, что ли?
– Зачем? С войны героем вернулся. У него и лошадь своя, и сети. Вроде поощрения ему.
– Так чего делать будем? – спросил егерь. – Архиерейскую, что ли, варить?
– А как же?! Леша, где петухи? – крикнул Иван Павлович.
– В багажнике, – отозвался тот из машины.
– Сейчас я их ощиплю! – кинулся к багажнику Костя-бригадир.
– Погоди ты! – крикнул Леша.
Но бригадир одним духом подбежал к «Волге», ткнул своей пятерней в замок багажника, крышка подпрыгнула кверху, и в то же мгновение из багажника с кудахтаньем полетели во все стороны белые куры и петухи.
– Алексей! Что вы, мать вашу перемать? Головы порубить не могли, а?! – заорал Батурин.
– Дак я говорил заведующему… А тот говорит: на всей ферме ни одного топора. Чем я их отрублю, пальцем, что ли?
– Да ловите вы их, дьяволы! Не то по лугам разбегутся, – кричал Батурин. – Опозорите на всю округу.
Кур ловили всей артелью: разбились в цепь, загоняли их в некошеную траву, а потом глушили, накрывали фуфайками и рубахами.
Из багажника вынули целую корзину яиц, переложенных сеном, с заднего окошка сняли «рядок» водки – четырнадцать бутылок. И заварили архиерейскую уху…
Володя Гладких приехал на вечерней зорьке – мы уж успели выпить как следует. Сидели мы, как древние греки, в земляных креслах, вырытых амфитеатром вокруг дернового стола. На брезентовой подстилке перед нами лежали вареные куры да караси с линями, посыпанные крупной солью; поодаль, чтоб рукой подать, стоял котел с духовитой архиерейской ухой, в которой выварились сперва куры, а потом рыба; яйца рассыпаны были по столу, как горох. Ешь – не хочу. Водку запивали ухой, а кого разбирало – спускался вниз, к реке и в воду – бултых! Отмокали.
– Эй вы, аргонавты! – крикнул, вылезая из ветеринарского «козла», Володя. – Пошто пируем? Какого Зевсова быка задрали?
– Ты чего это? – вскинулся Батурин. – Вроде конокрадами нас обзываешь?
– Это герои древности, – сказал, присаживаясь, Володя.
– Хороши герои – чужих быков забивать, – ворчал Батурин. – У нас тут, брат, все свое… Как в пантюхинской частушке поется: «Мы плевать на тех хотели, кто нас пьяницей назвал. На свои мы деньги пили, нам никто их не давал». – Он поглядел значительно на нас и добавил: – Музыка Глуховой, слова Хамова.
Застолица грохнула, а Иван Павлович пояснил мне:
– Это у нас, в Брехове, самодеятельный хор так объявляет: выступает хор из колхоза имени Марата. Частушки! Музыка Глуховой, слова Хамова, – и сам засмеялся еще раз.
Гладких молчал.
– А ты чего нос повесил, Владимир Васильевич? Бери кружку! Дай-ка я тебе налью, – потянулся к нему Батурин с бутылкой.
– Да погоди ты малость, – поморщился Володя. – Дай дух перевести.
Батурин дернулся и поднял голову:
– Что за тобой, гнались? Или прятался от кого?
– От вас спрячешься? – повел бровями Володя. – Вы на том свете и то покоя не дадите.
– Кузовков одолевает? – Батурин многозначительно усмехнулся, наливая в кружку Гладких. – Плюнь на него… Давай, отдыхай!
Гладких покосился на водку и вроде бы нехотя выпил. Семен Семенович принял это как сигнал читать письмо запорожцев и, мотнув головой, словно очнулся ото сна, загремел:
– Ты, шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ, самого Люцыпера секретарь…
– Да погоди ты со своим турецким султаном! – оборвал его Батурин.
Семен Семенович обиженно хмыкнул и насупился. Вся остальная братия с недоумением переглядывалась.
– Дан чего он, людей просил? – начал опять про Кузовкова Батурин.
– От него и те разбежались, что были, – нехотя ответил Гладких. – Тоже мне шефы…
– А что такое?
– Сено скирдовали на пресс-пункте. Подвозили два грузовика с рязанского треста. Ну и смылись… А те посидели, поглядели – никого нет. Ни шоферов, ни начальства… И тоже деру дали. Вот и собирал всех до самой ночи.
– А Кузовков за чем смотрел?
– А черт его знает.
– Нашел грузовики-то?
– Нашел. На желудевских отгонах были, возле доярок. Машины в кусты загнали, а сами по шалашам – девок щупать. Я их стыдить начал. А им хоть плюй в глаза. Человек, говорят, имеет право на труд и на отдых. Оглоеды.
– Пораспустили… А все ваша демократия виновата, – Батурин длинно и заковыристо выругался.
– Не демократия, а дурь, – сказал Володя. – Ведь тот же Кузовков два грузовика с весны обезвечил. Одну машину с удобрением посадили в клюевском овраге. Так тащили тракторами, что задний мост оторвали к чертовой матери. Тащили с грузом, а! Разгрузить поленились…
– А что ему! – чуть не обрадовался Батурин. – Одну машину угробит – вторую дадите. В районе сидят добренькие дяди… за счет других.
– Кого это других?
– Кого? Да хоть за счет меня. Ему за три года две машины дали. А мне выделили хоть одну?
– Ты только за этот год четыре тракторных тележки взял. И тебе все мало?
– А кто их мне давал? Вы, что ли? Я сам доставал, сам… Вон где! На областной базе, – распалялся Батурин.
– Ну и что? Не у каждого приятель в директорах базы ходит! – повышал голос Володя.
– Приятель! – деланно хохотнул Батурин. – Ты думаешь, мне этот приятель дешево обходится? Дак я изворачиваюсь, я достаю. А плановые машины вы Кузовковым суете: на, голубок! Подымайся на ноги. А он все на брюхо ложится, как опоенный телок. Ты вот об чем напиши, Андреич! – крикнул мне Батурин.
– Несознательный ты элемент! – разошелся и Володя. – С кем ты равняешься? У тебя до асфальта три километра, а Кузовкову – двадцать три.
1 2 3 4 5 6