двойку она поставила только по настоянию Клары, которую до смерти боялась, потому что у нее, у немки, было трое маленьких детей – и она часто пропускала уроки, а с дипломом у нее был ка­кой-то непорядок.
Ромку оставили на второй год. Но, оставляя Бадрецо-ва на второй год, Клара только лишь продлевала на год пребывание его в школе, поэтому она сделала следующий шаг. За систематический прогул уроков истории без ува­жительных причин, сопротивление зарядке и неношение сменной обуви Клара выставила ему годовую двойку по поведению, после чего разговор о дальнейшем пребыва­нии в школе был исчерпан.
В роно Клара демонстрировала дневник Бадрецова, испещренный красными замечаниями. Чаще всего в днев­нике встречался безумный вопль классной руководитель­ницы: «Товарищи родители! Кто подписывается в дневни­ке Вашего сына фамилией «Пимен» печатными буква­ми?»
Роно дало санкцию, но Бадрецову представлялась возможность удержаться в школе при помощи исправи­тельного труда в течение летних каникул на пришколь­ном участке.
Может быть, Ромка и стал бы исправляться на чахлых грядках за школой, тем более что дома Липа голосила по нему как по покойнику, но… Юля, в отличие от Ромки, с похвальной грамотой перешла в десятый класс и пят­надцатого июня уезжала на заслуженный отдых с роди­телями на Кавказ.
О том, что он едет в Адлер, Ромка сообщил Липе за три часа до отхода поезда. Отец очень удачно уехал в командировку. Липа кинулась к телефону… Дед, пока Липа советовалась с Александрой Иннокентьевной, как быть, бурчал заплетающимся языком – отъезд внука совпал со средой – привычные слова:
– По темечку молоточком тюк – и все! Три дня бы поплакали, а потом жнь-то какая пойдет!.. А мне что дома помирать, что в тюрьме… В тюрьме даже лучше. Хоп – и все, а здесь: лежи на столе, воняй…
– Не давать ни копейки! – доносились до Ромки про­сачивающиеся телефонной трубки, плотно прижатой к большому Липиному уху, наказы второй бабушки.
Липа, соглашаясь во всем со сватьей, послушно кива­ла головой. Перед самым выходом она сунула Ромке авоську с едой на дорогу и остатки пенсии – сорок руб­лей, пообещав прислать еще, как только внук сообщит кавказский адрес.
В середине девятого класса Клара – она преподавала русский и литературу – задала сочинение на тему: «Ка­ких писателей ты хотел бы учать в школе?» Ромка пы­жился, не зная, кого бы он хотел учить в школе; время, отведенное на сочинение, шло к концу, дело пахло двой­кой, и уже перед самым звонком Ромка с отчаяния ре­шил– была не была, – накатал две страницы: он хочет в школе «проходить Хемингуэя, Олдингтона и Ремарка». Клара за смелость поставила ему четверку и прочитала вслух его сочинение в числе лучших. Юля Кремницкая, новенькая, два года жившая с родителями в Чехослова­кии, повернула голову и внимательно с интересом посмо­трела на заднюю парту, где краснел автор сочинения.
Дома Ромка обнаружил, что в фамилии Хемингуэя сделал две ошибки, и страшно переживал, что вдруг его невежество станет вестно Юле. Но все обошлось. Юля стала посматривать время от времени на Рому. Отноше­ния завязались. Они стали ходить вместе в кино, Юля рассказывала о заграничной жни и поклонниках, чеш­ских, а также и русских, сверстниках и людях старшего возраста. Ромка тяжело переживал эти рассказы, но вида старался не показывать, только невпопад отвечал, напря­женно вспоминая, как бы вели себя в таких ситуациях герои Ремарка.
Герои Ремарка в сложных ситуациях пили граппу и кальвадос. И поэтому, когда Юля неожиданно ушла с места встречи – Ромка опоздал на свидание на десять, минут, – а затем не пожелала слушать объяснение и не открыла ему дверь, сказав: «Уходи», Ромка решил после­довать примеру любимого писателя и купил напиток, блкий к кальвадосу, а именно: аперитив кишиневского готовления. Он выпил полбутылки сладкой гадости и Направился к Юлиному дому. По дороге его вырвало, что было совсем странно, так как любимых героев, сколько бы они ни пили, никогда не тошнило. На вялых ногах он доковылял до Юлиной двери и уперся пальцем в звонок. Юля строго велела ему идти домой. Ромка звонил. Юля сказала, что вызовет милицию. Ромка задумался, но ре­шил не отступать от своего плана любви, настойчивость в которой, опять же по заверению любимого писателя, должна импонировать женщинам и привести к успеху.
Юля жила на втором этаже, мимо балкона шла вверх водосточная труба. Ромка полез к любимой. Подняв его до середины пути, нетрезвые руки не совладали с гладкой трубой, и Ромка рухнул в палисад, сокрушив крыжовен­ные кусты, насаженные жильцами первого этажа. Жиль­цы подняли ор, Ромка, потирая ободранную фиономию, выбрался колючих кустов и поплелся жаловаться на судьбу Вовке Синяку.
Вовка учился в ПТУ. Учиться в обычной школе ему было трудно и фически неудобно. Он так разросся в длину и ширину, что занимал отдельную парту, перед­нюю, чтобы быть на виду у учителей; на задних партах он не учился, там он учал приключения майора Про­нина или же дразнил впереди сидящих девочек, обводя мелом через форму пуговицы на их лифчиках. На перед­ней же парте он своими длинными ногами, обутыми в до­машние тапки с заломом задников, высунутыми далеко к доске, мешал урокам, о ноги его спотыкались выходящие к доске ученики и блорукие учителя. Кроме того, у не­го пошли такие усы, что немка, мать троих детей, сбива­лась с мысли и краснела, видя перед собой усатую ухмы­ляющуюся рожу с выбитым передним зубом.
Разросся Вовка так в отца, не в того, который «погиб под Сталинградом», а в настоящего – дзюдоиста Мин­ска, как уверял теперь Вовка и чему Ромка верил до тех пор, пока Татьяна Ивановна в сердцах, хлопая сына по бесчувственной наглой морде, не вскрыла тайну: «Такой же идиот вырос, борона пустая, как батя твой. Всю жнь и будешь, как он, в дерьме ковыряться!» – предрекая бу­дущую Вовкину специальность сантехника.
Любимое занятие Вовки дома было читать развали­вающиеся приключения, которые он выискивал в район­ных библиотеках. Он сидел в своем подвале в трусах, запивая холодным жидким чаем огромный мягкий батон за двадцать восемь копеек. Перед ним всегда стояла кни­га. И сам он был огромный, как батон за двадцать восемь: не то чтобы мускулистый или, наоборот, жирноватый, как Ромка; он был какой-то весь белый, литой, с длинными толстыми ровными руками и ногами, без выпуклостей, и очень тяжелый, чуть ли не сто килограммов.
…Пока ободранный о крыжовник Ромка добрел в по­зоре до Вовкиного подвала, его стошнило еще раз и он очухался.
Вовка, не отрываясь от книги, без энтузиазма выслу­шал печаль друга. Юлю он, в отличие от Ромки, не лю­бил, так как она его обидела.
Когда Юля впервые появилась, в конце восьмого клас­са, Вовка кивнул другу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55