Я стал там на какое-то время признанным экспертом и критиком. Многие мои приятели по кружку показывали свои фотографии мне, прежде чем показывать их Начальнику. Да и сам Начальник часто со мной советовался, спрашивал моё мнение о том или ином снимке. Иногда мы спорили, и сильно.
Я поводил в кружке очень много времени. Знаю точно, что мой отец пару раз говорил с Начальником по телефону и даже один раз встретился с глазу на глаз. Видимо, родителей беспокоили мои многочасовые и почти ежедневные пропадания вне дома. Отец, после встречи с Начальником, стал спокойнее и лояльнее относиться к моим «занятиям».
— Так где же фотографии? — иногда иронично поддевал он меня, зная, что я по этому поводу переживаю.
А Начальник, после разговора с отцом, стал несколько ограничивать моё время в фотокружке. Но несильно.
Мы каждую неделю ходили в киноклуб. Там я увидел довольно много хороших фильмов. Какие-то мне категорически были непонятны, а Владимир Лаврентьевич был от них в восторге. Какие-то нравились мне, а ему не нравились вовсе.
— Ну, дядя, и что ты там нашёл? Вот ты объясни мне, — горячился он, — потрудись найти слова и объяснить мне, что ты нашёл в этом фильме. Давай!
И я пытался объяснить. Я впервые старался найти точные слова, которых от меня искренне ждал взрослый и авторитетный (для меня) человек. Я чувствовал, как это сложно, как я устаю от этих разговоров, но я любил эти наши споры. И очень гордился, когда удавалось что-то смутное выразить словами. А Начальник слушал. Меня в первый раз так слушали.
Владимир Лаврентьевич очень любил слушать музыку. Он много слушал разной музыки от «Битлз» и Высоцкого до опер Пучини и Верди. Только «Битлз» и Высоцкого он слушал чаще. Но его фонотека, по сравнению с моей, была хоть и больше, но сильно устаревшей. Я как-то принёс ему пару своих свежих записей того, что слушал сам тогда. Он очень чувствительно и радостно воспринял новое музыкальное впечатление. Я потом многие годы снабжал его новинками, и он почти всё, за редким исключением, принимал и слушал. Мы много говорили о музыке. Пили чай и говорили. Он был первым взрослым человеком в моей жизни, который также самозабвенно мог слушать и знать наизусть гитарные соло или мелодические ходы, как я. А ещё он к этому также как я серьёзно относился. Музыка сильно нас сблизила. Это была наша отдельная тема.
Но всё же я не был и никогда не стал для Начальника его товарищем и собратом-фотографом. Фотографии моих приятелей часто участвовали в разных фотовыставках. Иногда эти выставки проходили в других городах, а пару раз конкурсные мероприятия юных фотографов проходили в Москве или Питере. Те, чьи снимки выбирали, на такие выставки ехали вместе с Начальником. Я очень хотел и завидовал, и ревновал…
— А как ты хотел?! — говорил Начальник — Таланту к фотографии у тебя нет, а если и есть, то я его в тебе разбудить не могу, — говорил он мне безжалостно, когда я помогал ему отобрать фотографии к очередной выставке. — Вот, смотри! Комаров! — и он показывал мне снимки Серёги Комарова. — Вот! Он всё видит, всё чувствует. Вот он снимет яблоко, а я его запах чувствую. И он так снимет любой мыльницей. А если ему хорошую камеру дать и оптику! Хотя он даже не понимает, что делает. И, скорее всего, пойдёт после школы учиться на шофёра, и пиши пропало. А тебе хоть какую технику дай, ничего не получится. В фотографии не получится! Но запомни, я тебе сразу это говорил. Не теряй времени… Хотя, делай, что хочешь. Только потом не пожалей…
Начальник сам фотографировал очень хорошо, но очень редко. Он и сам участвовал в конкурсах, и его фотографии попадали иногда в фотожурналы. Редко у него случались творческие припадки, и он работал ночами. Об этом говорили его красные, не выспавшиеся глаза, и блеск этих глаз. Но он редко показывал нам свои фотографии. Они были замечательные.
Однажды я летом, когда все кружковцы разъехались на каникулы, заглянул в фотокружок. Заглянул без цели, наудачу. Мне было скучно по-летнему, я слонялся и заглянул на станцию юных техников. Я постучал в дверь, без особой надежды, и дверь открыл мне Начальник.
— О-о-о! — сказал он. — Заходи, заходи! Сейчас тебе кое-что покажу.
Очевидно, он недавно закончил работу. Он показал мне ещё мокрые фотографии. Это была серия фотографий, на которых я увидел реку весной, во время ледохода. Снимки были потрясающие.
— Вот, ещё весной снимал, всё руки не доходили обработать, — говорил он и мыл руки.
Он мыл руки всегда очень тщательно, долго и очень горячей водой.
— Здорово! Просто здорово! — сказал я.
— Без сопливых скользко! — весело ответил он. — Сам знаю, что неплохо.
Он мыл руки и приговаривал: «Во-о-от они, ручки мои! Вот они, мои золотые! — говорил он и несколько раз поцеловал свои руки. „Кормилицы мои и поилицы“ — бормотал он и тихо смеялся от радости.
Но больше он радовался успехам подопечных. Он мог по нескольку дней провести с кем-нибудь из пацанов, добиваясь от него совершенного исполнения печати фотографии. В случае получения результата он просто ликовал. И как же он горевал, когда кто-нибудь портил или царапал перспективную плёнку или негатив.
— Ты что сделал, дядя! — почти кричал он. — Ты же угробил такой кадр! У тебя руки откуда растут, а? Ты же его поцарапал! Всё! Ты же погубил его!
— Да ладно, Владимир Лаврентич! Не ругайтесь! — бубнил юный фотограф. — Это же мой кадр.
— Твой, ты сказал? — отступая на шаг, говорил Начальник. — Твой, да? А я тут на фига бьюсь? Я тут что, пописать пришёл? Твой?! Он не твой! Это был просто хороший кадр! Могла получиться хорошая фотография! Понимаешь?! Хорошая! А хорошая фотография, она не твоя и не моя, она просто — хорошая! А ты её угробил! Твой кадр, главное! — передразнивал он мальчишку.
— Да я ещё сделаю! — оправдывался тот.
— Конечно, сделаешь! Попробуй только не сделать! — ворчал Начальник. — Вам всем кажется, что ещё миллион всего сделаете. А вот не сделаешь! Другой сделаешь. Лучше, хуже, сделаешь! А такого не сделаешь! Это же фотография! Понимаешь! Этого кадра уже нет. Ты его испортил! А он неповторим и всё! — он долго смотрел на виноватого. — Да не понимаешь ты. Не понимаешь и не можешь пока понять, — махнув рукой, спокойно говорил Начальник, — и не должен пока понимать. А миллион хороших ты не сделаешь. Сто, может быть, сделаешь, ну, может, тысячу… А такого кадра не будет. Этого не будет. Его уже нет… Выброси плёнку немедленно. А то смотреть больно. Выброси, чтобы я не видел.
Летом Начальник брил голову наголо, а бороду переставал брить. А после лета он голову не стриг, а бороду брил. Летом он уходил в какие-то дальние походы. Он лез в горы или в тайгу, сплавлялся на плотах по рекам. Он брал с собой несколько парней. Меня он не брал никогда.
1 2 3 4 5 6 7