Ну, в общем, — лажа. Но….
Ты сильно не расстроился, досмотрел до конца и… побежал опять бегать…. Пусть те, кто делал этот мультфильм, тебя тоже не любят…. Ты бегаешь… во дворе. Нормально.
Или ты такой маленький, ты спишь, воскресенье, зима. Уже половина двена-дцатого, скоро полдень, а ты спишь и не спишь — слушаешь, бабушка говорит Нет, пора его будить уже. Она идет, отдергивает одеяло и гладит тебя по спине, а у ба-бушки рука шершавая — ты весь извиваешься. Ведь у тебя такая спина…, такая спи-на…, и руки такие, и весь ты такой…, сам понимаешь — красивый то есть, все родственники восхищаются…. Это потом ты удивишься, взглянув в зеркало О..о.., вот это я То есть все Я выглядит вот так. Нее..е..ет.
Много, много стыдного было! А там как-то особенно много было стыдного — на Русском острове. Чего по отношению к детству вообще быть не должно. А оно было… ЕСТЬ.
И хочется вот так лечь (нужно лечь), и свернуться калачиком (нужно свернуться), и постараться занимать как можно меньше места (нужно так и сделать, полежать… некоторое время, понять, что не получается, и сказать следующее) — не получается… нет…, бесполезно. Ведь ты когда-то весил три с половиной килограмма. А еще раньше был такой рыбкой с хвостом. И вроде был и вроде не был. Вот это было очень хорошо… наверное…. Я, конечно, не помню. Чего тут врать. Никто не пом-нит.
Гораздо приятнее было бояться темноты, подвала в третьем подъезде, или пацанов из соседнего двора, или мифического кого-нибудь…, чем конкретных…, которых на Русском острове…, вообще хватало.
Как было приятно забежать в подъезд и оттаивать на батарее снежные катышки, налепившиеся на рукавички, и при этом бояться пацанов из соседнего двора.
Или бегать-бегать, а потом упасть в снег и увидеть, ВДРУГ, ночное небо, звезды и думать о бесконечности, в смысле, там за звездами — еще звезды, еще, еще, и так… бесконечно…, и вдруг, … БЕСКОНЕЧНО, как взрыв. Перехватывает дыха-ние, ой-ей-ей… страшно… и… все… отпустило. Но страшно… хорошо.
Вот интересно, кому-нибудь было нужно то, что мы на Русском острове делали Кому-то конкретно Был ли такой человек, который понимал, зачем все это происходит Если он был или он есть, то что же это за человек Я даже вообразить не могу…. Елки-палки. Это же надо….
И там… на службе, я почувствовал, а потом и понял, что Родина и страна, в которой ты родился, — не одно и то же. Наверное, это и так понятно, но это же надо понять… ну, понять!
И многие из ребят, с которыми я служил, так этого и не поняли, но сильно что-то такое подозревали, для них в этом случае было важнее — кто предал. Страна или Родина Вот тут надо разобраться…, но не будем…. Я же сказал, что ребята…, многие из них, не поняли…, а только подозревали.
Но они придумывали для себя конкретные объекты подозрений. У них у всех…, у всех… То есть их девушки их не дождались, а выходили замуж, за всяких студентов и прочих отмазывающихся от службы. И тут они давали горя…о..о..о.. Я вернусь — этот студент у меня попляшет, он у меня — вот так будет там танцевать, вот так.
Тока мама никогда не предаст, тока мама,… тока мамочка… А сами писали письма, какие-то письма, подписывали на обратной стороне фотографии пусть напомнит тебе обо мне неподвижная личность моя и отправляли в какие-то города, ко-торые Бог знает где.… В такие города…. Которые, когда подъезжаешь к ним ночью, видны точками освещенных окон. И все эти окна желты…. Такой свет…, от которого хочется развернуться и ехать в темноту. А иногда едешь по центральной улице такого города и, вдруг, глянешь в окно второго этажа, и видно — это кухня. А шторы такого цвета…, и обои…, и абажур оранжевый, пластмассовый, а у окна спина мужика на секундочку мелькнет, в майке, голубой… наверное. И все известно…, о чем там говорят, что там в холодильнике, что на столе…, и какая посуда стоит в серванте в комна-те, и какой диван, и какой висит на стене ковер и чеканка….
И оттого, что ты заглянул в это окно, и от этого знания… становится так… скучно. Ну, как если бы взять пыль, которая валиками собирается в труднодоступных углах под кроватью, и набить ею рот… и так жить. Жить.
Родина предала…. Но мы Родину не предали…, мы ее защищали… постоянно….
А однажды нас наказывали искусством. То есть однажды мы провинились, все, сильнее обычного. И командир всего учебного отряда нас наказал. Сильно.
Нам двадцать раз показали фильм Жестокий романс. Такой фильм… хороший…. Нам показывали его каждый день, после того как стемнеет, — в летнем кино-театре…. Был конец октября. Фильм показывали без звука. Специально поставленные люди следили за тем, чтобы мы не спали. А фильм шел и шел день за днем, в смысле ночь за ночью. Ну, мы-то еще ладно, но каково было узбекам или ну,… другим ребя-там Для кого Волга — не матушка-река. Как они должны были ненавидеть Никиту Михалкова, который безмолвно, самодовольно открывал рот…. Они же не знали, что он поет про мохнатого шмеля…. И почему так пляшут цыгане. (Здесь нелишне было бы показать, как они танцуют.) Мы сидели и спали с открытыми глазами, а на экране, из-за того что части фильма были самым удивительным образом перепутаны, — только что убитая героиня вдруг танцевала… и вообще все, что было на экране, было так мучительно, что я не переставал удивляться точности выбора фильма. Но, конечно же, все наше кино такое… для узбека…, в смысле.
Я помню, как эти ребята, родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в строю с нами и пели… громко…
Россия, любимая моя,
Поля родные, березки, тополя…
Они писали в своих дембельских альбомах какие-то псевдовысказывания Петра Первого. Вроде такого Рябых и кривых на российский флот не брать, дабы не позорили они своим видом государства Российского. Видели бы вы этих ребят…, которые это записывали в свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки татуировки с Андреевскими флагами, кораблями и надписями, сделанными былинными буквами, в память о славе Российского флота. Забавно смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.
А однажды я видел, как один красавец азербайджанец писал в письме какой-то незнакомке, из Омска по-моему. Просто переписывая буквы малознакомого ему русского языка, имея в виду свою фотографию, которую он тоже посылал
Не смотри, что здесь нет красоты,
Красота в жизни не каждому дается,
Но зато здесь простая душа
И сердце простое так бьется.
Но это так, к слову.
Что мы там делали все-таки Мы делали очень много всякой фигни…. Все это, понятно, называлось — защита Родины. Сейчас ясно, что делали мы это нормально — никто не напал на нас в это время. Так ведь.
Потом, когда мы попали на корабль, стало проще. Втянулись уже как-то. Времени было уже не жалко. На небо посматривать какой-то странной потребности уже не было.
1 2 3 4 5 6 7
Ты сильно не расстроился, досмотрел до конца и… побежал опять бегать…. Пусть те, кто делал этот мультфильм, тебя тоже не любят…. Ты бегаешь… во дворе. Нормально.
Или ты такой маленький, ты спишь, воскресенье, зима. Уже половина двена-дцатого, скоро полдень, а ты спишь и не спишь — слушаешь, бабушка говорит Нет, пора его будить уже. Она идет, отдергивает одеяло и гладит тебя по спине, а у ба-бушки рука шершавая — ты весь извиваешься. Ведь у тебя такая спина…, такая спи-на…, и руки такие, и весь ты такой…, сам понимаешь — красивый то есть, все родственники восхищаются…. Это потом ты удивишься, взглянув в зеркало О..о.., вот это я То есть все Я выглядит вот так. Нее..е..ет.
Много, много стыдного было! А там как-то особенно много было стыдного — на Русском острове. Чего по отношению к детству вообще быть не должно. А оно было… ЕСТЬ.
И хочется вот так лечь (нужно лечь), и свернуться калачиком (нужно свернуться), и постараться занимать как можно меньше места (нужно так и сделать, полежать… некоторое время, понять, что не получается, и сказать следующее) — не получается… нет…, бесполезно. Ведь ты когда-то весил три с половиной килограмма. А еще раньше был такой рыбкой с хвостом. И вроде был и вроде не был. Вот это было очень хорошо… наверное…. Я, конечно, не помню. Чего тут врать. Никто не пом-нит.
Гораздо приятнее было бояться темноты, подвала в третьем подъезде, или пацанов из соседнего двора, или мифического кого-нибудь…, чем конкретных…, которых на Русском острове…, вообще хватало.
Как было приятно забежать в подъезд и оттаивать на батарее снежные катышки, налепившиеся на рукавички, и при этом бояться пацанов из соседнего двора.
Или бегать-бегать, а потом упасть в снег и увидеть, ВДРУГ, ночное небо, звезды и думать о бесконечности, в смысле, там за звездами — еще звезды, еще, еще, и так… бесконечно…, и вдруг, … БЕСКОНЕЧНО, как взрыв. Перехватывает дыха-ние, ой-ей-ей… страшно… и… все… отпустило. Но страшно… хорошо.
Вот интересно, кому-нибудь было нужно то, что мы на Русском острове делали Кому-то конкретно Был ли такой человек, который понимал, зачем все это происходит Если он был или он есть, то что же это за человек Я даже вообразить не могу…. Елки-палки. Это же надо….
И там… на службе, я почувствовал, а потом и понял, что Родина и страна, в которой ты родился, — не одно и то же. Наверное, это и так понятно, но это же надо понять… ну, понять!
И многие из ребят, с которыми я служил, так этого и не поняли, но сильно что-то такое подозревали, для них в этом случае было важнее — кто предал. Страна или Родина Вот тут надо разобраться…, но не будем…. Я же сказал, что ребята…, многие из них, не поняли…, а только подозревали.
Но они придумывали для себя конкретные объекты подозрений. У них у всех…, у всех… То есть их девушки их не дождались, а выходили замуж, за всяких студентов и прочих отмазывающихся от службы. И тут они давали горя…о..о..о.. Я вернусь — этот студент у меня попляшет, он у меня — вот так будет там танцевать, вот так.
Тока мама никогда не предаст, тока мама,… тока мамочка… А сами писали письма, какие-то письма, подписывали на обратной стороне фотографии пусть напомнит тебе обо мне неподвижная личность моя и отправляли в какие-то города, ко-торые Бог знает где.… В такие города…. Которые, когда подъезжаешь к ним ночью, видны точками освещенных окон. И все эти окна желты…. Такой свет…, от которого хочется развернуться и ехать в темноту. А иногда едешь по центральной улице такого города и, вдруг, глянешь в окно второго этажа, и видно — это кухня. А шторы такого цвета…, и обои…, и абажур оранжевый, пластмассовый, а у окна спина мужика на секундочку мелькнет, в майке, голубой… наверное. И все известно…, о чем там говорят, что там в холодильнике, что на столе…, и какая посуда стоит в серванте в комна-те, и какой диван, и какой висит на стене ковер и чеканка….
И оттого, что ты заглянул в это окно, и от этого знания… становится так… скучно. Ну, как если бы взять пыль, которая валиками собирается в труднодоступных углах под кроватью, и набить ею рот… и так жить. Жить.
Родина предала…. Но мы Родину не предали…, мы ее защищали… постоянно….
А однажды нас наказывали искусством. То есть однажды мы провинились, все, сильнее обычного. И командир всего учебного отряда нас наказал. Сильно.
Нам двадцать раз показали фильм Жестокий романс. Такой фильм… хороший…. Нам показывали его каждый день, после того как стемнеет, — в летнем кино-театре…. Был конец октября. Фильм показывали без звука. Специально поставленные люди следили за тем, чтобы мы не спали. А фильм шел и шел день за днем, в смысле ночь за ночью. Ну, мы-то еще ладно, но каково было узбекам или ну,… другим ребя-там Для кого Волга — не матушка-река. Как они должны были ненавидеть Никиту Михалкова, который безмолвно, самодовольно открывал рот…. Они же не знали, что он поет про мохнатого шмеля…. И почему так пляшут цыгане. (Здесь нелишне было бы показать, как они танцуют.) Мы сидели и спали с открытыми глазами, а на экране, из-за того что части фильма были самым удивительным образом перепутаны, — только что убитая героиня вдруг танцевала… и вообще все, что было на экране, было так мучительно, что я не переставал удивляться точности выбора фильма. Но, конечно же, все наше кино такое… для узбека…, в смысле.
Я помню, как эти ребята, родившиеся где-то в Ферганской долине, шли в строю с нами и пели… громко…
Россия, любимая моя,
Поля родные, березки, тополя…
Они писали в своих дембельских альбомах какие-то псевдовысказывания Петра Первого. Вроде такого Рябых и кривых на российский флот не брать, дабы не позорили они своим видом государства Российского. Видели бы вы этих ребят…, которые это записывали в свои альбомы. Они увозили в свои кишлаки татуировки с Андреевскими флагами, кораблями и надписями, сделанными былинными буквами, в память о славе Российского флота. Забавно смотрелись чайки на мусульманских плечах и грудях.
А однажды я видел, как один красавец азербайджанец писал в письме какой-то незнакомке, из Омска по-моему. Просто переписывая буквы малознакомого ему русского языка, имея в виду свою фотографию, которую он тоже посылал
Не смотри, что здесь нет красоты,
Красота в жизни не каждому дается,
Но зато здесь простая душа
И сердце простое так бьется.
Но это так, к слову.
Что мы там делали все-таки Мы делали очень много всякой фигни…. Все это, понятно, называлось — защита Родины. Сейчас ясно, что делали мы это нормально — никто не напал на нас в это время. Так ведь.
Потом, когда мы попали на корабль, стало проще. Втянулись уже как-то. Времени было уже не жалко. На небо посматривать какой-то странной потребности уже не было.
1 2 3 4 5 6 7