.. К каждому обращалась по имени. "Рамиз, Рамиз..." - прошептала она, глядя на дверь; это были ее последние слова. Обессиленная, она упала на подушку.
Сестры поплакали и притихли: мать давно болела, к мысли, что вот-вот умрет, они привыкли, к неизбежному подготовились. Но Фариз дольше всех надеялся на благополучный исход и потому был потрясен случившимся. Он не мог простить себе, что вынудил мать ждать и надеяться, в напрасном ожидании она и сгорела.
Всю ночь он просидел возле нее, вспоминая прошлое день за днем. Мать всегда учила правде и искренности, и он лишь один-единственный раз скрыл правду. "Прости меня, мама! Прости, мамочка, безмерно я виноват... Прости, а сам себе я никогда не прощу!"
Окно выходило в сад. Прямо под ним росли гранатовые деревья. В лунном свете поблескивали тугие, налитые соком плоды. Узорная неподвижная тень от ветвей и перистых листьев лежала на полу.
Рамиз очень любил гранаты, особенно кисло-сладкий сорт "гюлейша", с крупными рубиново-красными зернами. И мать ежегодно отбирала для него самые лучшие плоды; бережно разложенные на чердаке, они сохранялись до мая - для Рамиза...
В том году плоды завязались рано, быстро наливались соком, и было их так много, что под ветви, чтобы не обломились, пришлось ставить подпорки. Мать, как всегда, готовилась дней через десять - пятнадцать собирать урожай...
Подали голос первые петухи. Приближался рассвет. Всего несколько часов осталось Лейле-хале гостить в собственном доме. Днем ее похоронят на сельском кладбище. Положат рядом с мужем, кузнецом Ахадом, скончавшимся еще до войны.
Фариз ждал рассвета. Давным-давно он спрятал медаль "За отвагу" в щель между камнями в стене; с тыльной стороны дома. Замазал щель глиной.
Мать так и не увидела боевой награды сына. Теперь, готовясь проводить ее в последний путь, Фариз принял еще одно решение, которым тоже не поделился ни с кем, как и тогда, когда сжег похоронку на брата.
Едва забрезжил рассвет, Фариз достал старый, оставшийся от деда кинжал и пошел во двор. Сковырнул кинжалом окаменевшую глину, открыл щель и вынул сверток с медалью. Долго держал медаль на ладони. Она была тяжелой, словно впитала в себя все тяготы ратной жизни, и сверкала, будто только что отлитая; краски на муаровой ленте колодки была свежими и яркими.
В тот момент, когда мать опускали в могилу, Фариз незаметно положил медаль ей на грудь.
А вечером, после поминок, он рассказал сестрам все - от начала до конца.
И уже два траура смешались в одном доме: сестры оплакивали мать и погибшего в сорок пятом брата...
Бабек шел рядом, слушал рассказ отца. Он многое уже понимал, и сердце у него сжималось от жалости к бабушке и от гордости за дядю, которого он никогда не видал и не увидит, но всю жизнь будет помнить о том, что он был.
Они дошли до дороги, и тут отец обернулся и поднял глаза на обелиск, словно уплывавший в синеву неба.
- ...Вот почему имя нашего Рамиза оказалось в конце списка,- заключил Фариз.- Я в этом виноват.
- А нельзя сказать, чтобы переделали надпись и имя дяди Рамиза поставили вторым?
- Нельзя, сынок... И не нужно. Не имеет значения, высечено имя первым или последним. Важно, что оно стоит в общем ряду героев.
- Если бы хоть медаль осталась...- упавшим голосом сказал Бабек.- Была бы у нас память о дяде.
- Поздно жалеть об этом.
...Они шли по старой улице селения Гайнаглы. За родником, одетым в серый гранит, улица сделала поворот, и перед ними открылся отчий дом Фариза под красной черепичной крышей - в этом доме жила теперь его старшая сестра.
1 2
Сестры поплакали и притихли: мать давно болела, к мысли, что вот-вот умрет, они привыкли, к неизбежному подготовились. Но Фариз дольше всех надеялся на благополучный исход и потому был потрясен случившимся. Он не мог простить себе, что вынудил мать ждать и надеяться, в напрасном ожидании она и сгорела.
Всю ночь он просидел возле нее, вспоминая прошлое день за днем. Мать всегда учила правде и искренности, и он лишь один-единственный раз скрыл правду. "Прости меня, мама! Прости, мамочка, безмерно я виноват... Прости, а сам себе я никогда не прощу!"
Окно выходило в сад. Прямо под ним росли гранатовые деревья. В лунном свете поблескивали тугие, налитые соком плоды. Узорная неподвижная тень от ветвей и перистых листьев лежала на полу.
Рамиз очень любил гранаты, особенно кисло-сладкий сорт "гюлейша", с крупными рубиново-красными зернами. И мать ежегодно отбирала для него самые лучшие плоды; бережно разложенные на чердаке, они сохранялись до мая - для Рамиза...
В том году плоды завязались рано, быстро наливались соком, и было их так много, что под ветви, чтобы не обломились, пришлось ставить подпорки. Мать, как всегда, готовилась дней через десять - пятнадцать собирать урожай...
Подали голос первые петухи. Приближался рассвет. Всего несколько часов осталось Лейле-хале гостить в собственном доме. Днем ее похоронят на сельском кладбище. Положат рядом с мужем, кузнецом Ахадом, скончавшимся еще до войны.
Фариз ждал рассвета. Давным-давно он спрятал медаль "За отвагу" в щель между камнями в стене; с тыльной стороны дома. Замазал щель глиной.
Мать так и не увидела боевой награды сына. Теперь, готовясь проводить ее в последний путь, Фариз принял еще одно решение, которым тоже не поделился ни с кем, как и тогда, когда сжег похоронку на брата.
Едва забрезжил рассвет, Фариз достал старый, оставшийся от деда кинжал и пошел во двор. Сковырнул кинжалом окаменевшую глину, открыл щель и вынул сверток с медалью. Долго держал медаль на ладони. Она была тяжелой, словно впитала в себя все тяготы ратной жизни, и сверкала, будто только что отлитая; краски на муаровой ленте колодки была свежими и яркими.
В тот момент, когда мать опускали в могилу, Фариз незаметно положил медаль ей на грудь.
А вечером, после поминок, он рассказал сестрам все - от начала до конца.
И уже два траура смешались в одном доме: сестры оплакивали мать и погибшего в сорок пятом брата...
Бабек шел рядом, слушал рассказ отца. Он многое уже понимал, и сердце у него сжималось от жалости к бабушке и от гордости за дядю, которого он никогда не видал и не увидит, но всю жизнь будет помнить о том, что он был.
Они дошли до дороги, и тут отец обернулся и поднял глаза на обелиск, словно уплывавший в синеву неба.
- ...Вот почему имя нашего Рамиза оказалось в конце списка,- заключил Фариз.- Я в этом виноват.
- А нельзя сказать, чтобы переделали надпись и имя дяди Рамиза поставили вторым?
- Нельзя, сынок... И не нужно. Не имеет значения, высечено имя первым или последним. Важно, что оно стоит в общем ряду героев.
- Если бы хоть медаль осталась...- упавшим голосом сказал Бабек.- Была бы у нас память о дяде.
- Поздно жалеть об этом.
...Они шли по старой улице селения Гайнаглы. За родником, одетым в серый гранит, улица сделала поворот, и перед ними открылся отчий дом Фариза под красной черепичной крышей - в этом доме жила теперь его старшая сестра.
1 2