Римлянин засмеялся. Четвертый больной покривил свои язвы. Старик с недоумением оглядел палату.
- Ну, ну? - нерешительно кивнул он головой.
- И оттого всем хорошо!.. Только, дедушка, я смотрю и думаю: это не теперь, это когда будет... Тут я стал плакать, а потом думаю: ну, ничего, я подожду... А потом... Чего они смеются, дедушка?
Он показал худеньким пальчиком на римлянина и четвертого. На больших наивных глазах выступили слезы, чистые и крупные.
Старик погладил его по голове и сказал нежно и ласково:
- А ты не смотри, что смеются... Они сами не знают, чего смеются. Это неверие в них смеется. А ты верь, детка... Бог тебе, может, указание посылает!
- Черт знает, что такое! - раздраженно заметил четвертый больной. Забивает мальчишке голову всякой ерундой... Какое указание?.. Чем прикажете верить?
Старик сурово повернулся к нему.
- А такое указание!.. Такая вера!.. Тебе не понять. Чтобы понять, надо сердце очистить, от разума отказаться...
- Благодарю покорно! - насмешливо кивнул головой четвертый; больной.
- Ты только своей злобой болен... Обо всем рассудить хочешь. Все тебе объясни и в рот положи. А ты просто верь!.. Глаза закрой и с открытым сердцем верь!.. Ерунда, говоришь?.. А что во всем мире свет живет и каждая душа дрожит... это ерунда?.. Ну и пусть ерунда!.. С ерундой-то жить легче, а ты своим разумом кичишься, все выпытываешь да высмеиваешь. Что ж, тебе легче от того?
Римлянин опять засмеялся.
- Нет, что ж... сон красивый. Глупо, но красиво... Я сны люблю.
Четвертый больной не обратил на него внимания.
- Я, дед, по крайней мере, знаю, что знаю... Меня не надуешь!.. Жизнь бессмыслица, такою я ее и вижу!.. Какое мне дело до твоего Бога! Где он? Пусть придет и скажет... Почему я обязан Его выдумывать?.. Меня красивыми снами не обморочишь... Дудки!.. Я знаю цену всем вымыслам. Пусть, если хотят, дети и эпикурейцы живут снами и мечтами. Для меня красота не в снах, а в правде...
- А ты правду знаешь?
- Не знаю, но хочу знать!.. А одну правду так и знаю...
- Какую? - недоверчиво покачал головой старик.
- А ту, что все ерунда, глупость и гадость!.. И все кончится смертью. Есть ли там какой смысл... "там"... мне дела нет!.. А что здесь никакой правды нет, а есть одно сплошное страдание, это я знаю - с этим и в угоду какому угодно Богу мириться не хочу!.. Вот и все...
- Все ли? Смотри! - опять покачал головой старик.
- Ну... еще могила и черви... О, черт!
Больной истерически взвизгнул и не то засмеялся в дикой злобе, не то всхлипнул. Старик тяжело вздохнул и не ответил.
Зато римлянин брезгливо поморщился и сказал про себя:
- И не удавится... Только тоску наводит.
Новый больной дикими стеклянными глазами с невероятным устремлением смотрел на них, точно хотел пронизать их души насквозь до самого дна.
- Дедушка, а я буду каждый день сны видеть! - неожиданно заявил мальчик.
- Видь, видь, птенчик Божий! - трогательно погладил его по голове старик. - Видь. И другим, может, в твоих снах правда откроется. А хоть и не откроется, они сами в них свою правду найдут... Так-то!
Новый больной все смотрел кругом блестящими дикими глазами.
II
Высокая белая дверь широко распахнулась. Вошла та же равнодушная сиделка и сказала:
- Доктор!
Что-то белое, очкастое, толстенькое и кругленькое вкатилось в комнату. За ним толпой вошли белые сухие фигуры, с засученными по локти железными руками и как будто без лиц.
Доктор быстро подкатился к кровати римлянина. Тот выпрямился и сел поудобнее. Новый больной только теперь заметил, что ноги римлянина, куда, видимо, ушла вся болезнь, совершенно неподвижны.
- Как себя чувствуете? - сухо и коротко выталкивая слова, точно вместо живых человеческих звуков из горла его выскакивали буквы и цифры, спросил доктор.
Римлянин с добродушной иронией поднял на него сонные красивые глаза.
- Должно быть, превосходно, доктор. Прикажите, пожалуйста, раньше подавать завтрак и сделать мне ванну. Я не могу переносить грязи. А потом я хотел спросить: можно мне иметь цветы?.. Это все-таки красиво, а тут скверно. И потом - разрешите читать, скучно.
Доктор внимательно смотрел на него круглыми блестящими очками, под которыми не чувствовалось глаз.
- Цветы? Книги?..
Он подумал. Лицо его ничего не выражало, и почему-то римлянину показалось, что где-то под черепной крышкой доктора, как в книжном шкафу, открылась какая-то полочка.
- Цветы можно... Книги только легкого содержания.
- Я хотел бы поэтов... Ну, Гейне, Бодлера, Оскара Уайльда...
Доктор опять подумал, открывая другую полочку.
- Стихи можно. Это не вредно, - сказал он. - Разденьтесь.
Из толпы белых безличных фигур автоматически выдвинулась одна и помогла больному.
Розовая статуя с выпуклой грудью, мраморной линией шеи и плеч и с белыми мертвыми ногами, обнажилась под холодным белым светом окон. Доктор торопливо осмотрел ее. Его короткие тупые пальцы бегали по большому прекрасному телу, как паучки, выстукивая и подавливая.
Потом блестящие круглые очки повернулись к своим спутникам и что-то сказали на незнакомом, странном, мертвом языке. Другая из безличных фигур также автоматически развернула большой лист, весь разграфленный и испещренный знаками, и записала. Римлянин невольно следил за писавшими, покрытыми рыжим пухом мясника, руками.
- Следующий! - стремительно вытолкнул доктор и откатился к старику.
Тот медленно встал ему навстречу.
- Ну, что? Как? - устремляя сквозь очки что-то пронзительное, напоминающее глаза, спросил доктор.
- Что ж, ничего... все по-прежнему, слава Богу, - покорно и вместе важно ответил старик, сам снимая халат.
Обнажилось длинное старческое тело с острыми лопатками, впалым животом, вылезшими ребрами и сухой темной кожей, на которой время начертало вечные знаки морщин, точно на древнем пергаменте иероглифы прежней забытой жизни.
Опять доктор что-то сказал на непонятном языке, и опять также автоматически записала его слова белая мертвая фигура.
- Ничего не желаете? - коротко спросил доктор.
- Что ж делать?.. Ничего. Всем доволен. Воля Божия... - опять повторил старик со смирением.
Мальчик, худенький и дрожащий, уже заранее сбросил халатец и стоял у кровати, скорчив от холода свое посинелое искривленное тельце. Доктор быстро и внимательно осмотрел его и вдруг повернулся к спутникам и что-то скоро-скоро заговорил, точно посыпал.
Среди холодных белых фигур произошло движение. Одна за другой они стали удивленно осматривать худенькое напуганное тело. Головы их наклонялись и подымались, как мертвые. Послышались странные, короткие, удивленные восклицания. Доктор опять заговорил, водя короткими пальцами по дрожащему от холода посинелому телу, как будто стал доказывать сложную задачу. Белые фигуры шевелились, и нельзя было понять, как они относятся к словам доктора.
1 2 3 4 5