Не знаю, каждая ли культура поощряет его в одинаковой степени; но в нашем обществе оно получило весьма заметное преобладание. Но мы достойны того, чтобы освобождаться от своей никчемности, и нам есть зачем. Если бы мы не делали ничего, кроме практики освобождения от никчемности, значительная часть того хлама, над расчисткой которого мы столь усердно работаем, не имела бы подпорки. У нас было бы больше места, куда расти.
Мы сознательно отдаемся чувству никчемности; когда оно возникает, мы не развлекаем его кредитной карточкой «я». Работа, которая нас пробудит, – это проявление острого осознавания никчемности без его осуждения. Мягко, терпеливо и с большой любовью мы признаем то, чем в действительности являемся. Как это выразил один мой друг: «Всегда старайся видеть себя глазами Бога».
9. Внимательность самовосприятия
Чем больше мы принимаем самих себя, тем полнее переживаем весь мир. Чем более мы принимаем свой гнев, свою одинокость, системы своих желаний, тем более мы способны слушать других, тем более способны слушать самих себя. Тот объем пространства, который мы все еще отрицаем, – это расстояние между нами и полнотой. Потому что быть в полноте – значит не быть где-то еще.
Когда мы способны пребывать с тем, что происходит в данный момент, налицо и наше чувство полноты. Когда мы раскроемся для всего того, что происходит в данный момент, тогда будет присутствовать и наше чувство целостности, завершенности. Нам не будет нужно что-то делать для этого. Действие – это обычно желание, чтобы что-то стало другим. Когда мы способны отдаться моменту без какой бы то ни было привязанности, так чтобы все, что возникает, было увидено мягким, несудящим умом, мы переживаем свою полноту. Мы способны пребывать со своей одинокостью, со страхом или даже со своей неловкостью во всей полноте. Мы видим, что это всего лишь преходящее состояние ума; и хотя его признание может оказаться болезненным, такое допущение его присутствия есть истина; а истина прекрасна. Она означает действительное приятие всего, что мы есть. Только когда мы принимаем все, что мы такое, мы видим то, что стоит за этим.
Гнев послужит особенно удачным примером такого факта, который мы не хотим признавать в самих себе, который мы осуждаем как нечто «плохое». Но когда возникает разочарование, часто за ним следует гнев. Пристально наблюдая за умом, мы можем увидеть, как разочарование превращается в гнев. Мы можем наблюдать, как неосуществленное желание внезапным рывком переходит в гнев. Мы видим, как разочарование стало гневом, знаем, что зачастую гнев ищет какой-то объект для порицания. Гнев состоит в следующем: мы хотим вот этого, но мы его не получаем; тогда сжавшееся сердце превращается в сжатый кулак.
Гнев особенно хорош, как наблюдаемое состояние ума, еще и потому, что нам не раз велели не сердиться; при этом нас убеждал не сердиться кто-то сердитый. Это очень странное задание. Ведь у большинства есть какой-то гнев, где-то, возможно, скрывается какой-то узел бессильной ярости из-за того, что все меняется, и притом помимо нашей воли. В нашем детстве у нас умирал щенок, или умирали родители, или мы куда-то уезжали, или куда-то уезжал наш лучший друг. Иногда нам может показаться, будто бы все, что мы любим, будет предоставлено воле обстоятельств: или оно изменится, или умрет, или это случится с нами. Как и у ребенка, которому все время велят что-то делать, которого постоянно побуждают не доверять своему самому естественному побуждению, – так и где-то внутри нас существует глубокое чувство утраты, и оно иногда порождает глубинный гнев.
Когда мы добираемся до этого узла страха и гнева, мы отчасти удивлены; но до тех пор, пока мы не примем его с подлинной любящей добротой к самим себе, пока мы не примем его с полным сочувствием к степени своей человечности, мы не сможем распустить его. Пока мы его подавляем, наша привязанность питает его корни. Признавать свой гнев для нас болезненно. Но сердиться – вполне хорошо; так же хорошо и не сердиться. Хорошо впустить гнев и выпустить. Нам следует слышать, каков он для каждого из нас. Когда я говорю, что сердиться хорошо, у некоторых людей мороз пробегает по коже: «Что вы имеете в виду? Разве сердиться хорошо? А мне говорили, что злиться плохо. Нехорошо оскорблять кого бы то ни было». Гнев – это состояние ума; для того, чтобы произвести действие, он совершает волевое усилие. Если же гнев ясно виден, он никого не оскорбляет; он оскорбляет кого-нибудь только тогда, когда мы теряемся в нем. И один из способов потеряться в нем – это говорить: «Я не сержусь!»
Когда мы в гневе кого-то ударили, это не больно творческий или здоровый кармический поступок в нашей жизни. Есть много удачных способов справиться с ситуацией; но подавление гнева и сжатие сердца по отношению к самим себе из-за того, что мы сердимся, не будет одним из них. Мы можем доверять себе, когда признаем свой гнев, когда признаем свой страх. Когда мы раскрываем доверие к себе, у нас оказывается достаточно сострадания и терпимости к себе, чтобы работать с этими весьма мощными эмоциональными побуждениями – они становятся нашей работой над собой вместо того, чтобы оставаться проблемой. Эти состояния ума бывают крупными событиями только тогда, когда мы питаем их или боремся с ними. Когда же мы культивируем внимательность, которая способна их принять, мы признаем свою целостность и видим все это таким, каково оно есть: здесь просто еще какой-то хлам, какие-то пузыри, проходящие через обширное пространство ума.
Нет ничего такого, от чего нужно прятаться; мы можем сказать: «Ух ты! И внутри меня находится этот хлам?» Но это есть «я» до тех пор, покуда мы это прячем. Вынесенное на свет, оно не имеет над нами власти, не устремится к действию. Когда мы располагаем достаточным состраданием, достаточным терпеньем по отношению к себе, чтобы позволить такому состоянию появиться и быть видимым, оно медленно распадается. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. Когда мы оказываемся способны увидеть нечто не столько как содержание, сколько как процесс, мы узнаём, что весь этот эмоциональный хлам, который мы так часто принимаем за себя, в действительности не так уж лично наш.
Нам не следует бояться увидеть что бы то ни было. Когда мы ясно видим гнев, или страх, или неуверенность, или сомнение, каждое из этих явлений растворяется; оно не требует выражения, его реактивная сила рассеивается. Внимательность пробьется сквозь него; внимательность ослаблит силу его возникновения также и в будущем, даже несмотря на то, что она может иметь такую энергию, что на некоторое время удержится. Когда мы переживаем чередование мгновений внимательности и гнева, мы начинаем подрывать власть гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Мы сознательно отдаемся чувству никчемности; когда оно возникает, мы не развлекаем его кредитной карточкой «я». Работа, которая нас пробудит, – это проявление острого осознавания никчемности без его осуждения. Мягко, терпеливо и с большой любовью мы признаем то, чем в действительности являемся. Как это выразил один мой друг: «Всегда старайся видеть себя глазами Бога».
9. Внимательность самовосприятия
Чем больше мы принимаем самих себя, тем полнее переживаем весь мир. Чем более мы принимаем свой гнев, свою одинокость, системы своих желаний, тем более мы способны слушать других, тем более способны слушать самих себя. Тот объем пространства, который мы все еще отрицаем, – это расстояние между нами и полнотой. Потому что быть в полноте – значит не быть где-то еще.
Когда мы способны пребывать с тем, что происходит в данный момент, налицо и наше чувство полноты. Когда мы раскроемся для всего того, что происходит в данный момент, тогда будет присутствовать и наше чувство целостности, завершенности. Нам не будет нужно что-то делать для этого. Действие – это обычно желание, чтобы что-то стало другим. Когда мы способны отдаться моменту без какой бы то ни было привязанности, так чтобы все, что возникает, было увидено мягким, несудящим умом, мы переживаем свою полноту. Мы способны пребывать со своей одинокостью, со страхом или даже со своей неловкостью во всей полноте. Мы видим, что это всего лишь преходящее состояние ума; и хотя его признание может оказаться болезненным, такое допущение его присутствия есть истина; а истина прекрасна. Она означает действительное приятие всего, что мы есть. Только когда мы принимаем все, что мы такое, мы видим то, что стоит за этим.
Гнев послужит особенно удачным примером такого факта, который мы не хотим признавать в самих себе, который мы осуждаем как нечто «плохое». Но когда возникает разочарование, часто за ним следует гнев. Пристально наблюдая за умом, мы можем увидеть, как разочарование превращается в гнев. Мы можем наблюдать, как неосуществленное желание внезапным рывком переходит в гнев. Мы видим, как разочарование стало гневом, знаем, что зачастую гнев ищет какой-то объект для порицания. Гнев состоит в следующем: мы хотим вот этого, но мы его не получаем; тогда сжавшееся сердце превращается в сжатый кулак.
Гнев особенно хорош, как наблюдаемое состояние ума, еще и потому, что нам не раз велели не сердиться; при этом нас убеждал не сердиться кто-то сердитый. Это очень странное задание. Ведь у большинства есть какой-то гнев, где-то, возможно, скрывается какой-то узел бессильной ярости из-за того, что все меняется, и притом помимо нашей воли. В нашем детстве у нас умирал щенок, или умирали родители, или мы куда-то уезжали, или куда-то уезжал наш лучший друг. Иногда нам может показаться, будто бы все, что мы любим, будет предоставлено воле обстоятельств: или оно изменится, или умрет, или это случится с нами. Как и у ребенка, которому все время велят что-то делать, которого постоянно побуждают не доверять своему самому естественному побуждению, – так и где-то внутри нас существует глубокое чувство утраты, и оно иногда порождает глубинный гнев.
Когда мы добираемся до этого узла страха и гнева, мы отчасти удивлены; но до тех пор, пока мы не примем его с подлинной любящей добротой к самим себе, пока мы не примем его с полным сочувствием к степени своей человечности, мы не сможем распустить его. Пока мы его подавляем, наша привязанность питает его корни. Признавать свой гнев для нас болезненно. Но сердиться – вполне хорошо; так же хорошо и не сердиться. Хорошо впустить гнев и выпустить. Нам следует слышать, каков он для каждого из нас. Когда я говорю, что сердиться хорошо, у некоторых людей мороз пробегает по коже: «Что вы имеете в виду? Разве сердиться хорошо? А мне говорили, что злиться плохо. Нехорошо оскорблять кого бы то ни было». Гнев – это состояние ума; для того, чтобы произвести действие, он совершает волевое усилие. Если же гнев ясно виден, он никого не оскорбляет; он оскорбляет кого-нибудь только тогда, когда мы теряемся в нем. И один из способов потеряться в нем – это говорить: «Я не сержусь!»
Когда мы в гневе кого-то ударили, это не больно творческий или здоровый кармический поступок в нашей жизни. Есть много удачных способов справиться с ситуацией; но подавление гнева и сжатие сердца по отношению к самим себе из-за того, что мы сердимся, не будет одним из них. Мы можем доверять себе, когда признаем свой гнев, когда признаем свой страх. Когда мы раскрываем доверие к себе, у нас оказывается достаточно сострадания и терпимости к себе, чтобы работать с этими весьма мощными эмоциональными побуждениями – они становятся нашей работой над собой вместо того, чтобы оставаться проблемой. Эти состояния ума бывают крупными событиями только тогда, когда мы питаем их или боремся с ними. Когда же мы культивируем внимательность, которая способна их принять, мы признаем свою целостность и видим все это таким, каково оно есть: здесь просто еще какой-то хлам, какие-то пузыри, проходящие через обширное пространство ума.
Нет ничего такого, от чего нужно прятаться; мы можем сказать: «Ух ты! И внутри меня находится этот хлам?» Но это есть «я» до тех пор, покуда мы это прячем. Вынесенное на свет, оно не имеет над нами власти, не устремится к действию. Когда мы располагаем достаточным состраданием, достаточным терпеньем по отношению к себе, чтобы позволить такому состоянию появиться и быть видимым, оно медленно распадается. Сознание, свободное от осуждения, обладает силой увидеть нечто таким, каково оно есть, и освободиться от него. Когда мы оказываемся способны увидеть нечто не столько как содержание, сколько как процесс, мы узнаём, что весь этот эмоциональный хлам, который мы так часто принимаем за себя, в действительности не так уж лично наш.
Нам не следует бояться увидеть что бы то ни было. Когда мы ясно видим гнев, или страх, или неуверенность, или сомнение, каждое из этих явлений растворяется; оно не требует выражения, его реактивная сила рассеивается. Внимательность пробьется сквозь него; внимательность ослаблит силу его возникновения также и в будущем, даже несмотря на то, что она может иметь такую энергию, что на некоторое время удержится. Когда мы переживаем чередование мгновений внимательности и гнева, мы начинаем подрывать власть гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41