Осел поднял голову, и Уинки изобразил на лице что-то вроде:
- Ахкакприятнобудетпобеседоватьпроститенерасслышалвашегоимени.
Но его облеченный властью оппонент, видимо, не был расположен
поддерживать учтивую светскую беседу. Поймав Уинки в прицел мощных
очков, он некоторое время подержал его там, затем тряхнул головой и
тоном общественного обвинителя заявил:
- Вы - осел, сударь!
- Простите, что? - только и смог сказать Уинки.
- Я говорю, вы - осел!
- Кто осел?
- Вы, конечно! Ведь не я же! - убежденно сказал осел.
- Простите, а вы уверены, что именно я являюсь, так сказать, ослом?
- А кем же вы еще можете быть? - саркастически спросил осел, давая
своим тоном понять, что вот тут-то и конец уинковым уверткам.
- А что, стало быть, бывают ослы и никого больше? - решил уточнить
ситуацию Уинки.
Осел, видимо, понял, что без разъяснений тут не обойтись, и,
нахмурившись, неопределенно протянул:
- Ну, еще бывают эти...
Из наполненной шорохами тьмы за спинками ослова кресла пахнуло
доисторическим хлевом, и показалась голова птеродактиля.
Она скептически посмотрела через стол на Винкля, затем прикрыла
красные глаза и вроде бы задремала.
- Вот-вот, - сказал осел. - Пте-ро-дак-тили.
Дальнейшая беседа протекала в том же духе.
Как выяснилось, животный мир в представлении осла состоял из ослов
и птеродактилей, которые представляют из себя всего лишь ослов с
крыльями. В этом месте голова птеродактиля с видимым интересом
прислушалась и даже открыла пасть для лучшей слышимости. Но,
услышав, что ослам, равно как и ослам с крыльями, место на ферме,
она щелкнула пастью и свирепо уставилась на Уинки. Скоро, впрочем,
ей это надоело, и она опять задремала, посвистывая в такт речи
осла, а тот разошелся не на шутку, доказывая необходимость
немедленной тотальной фермеризации и призывая клеймить
неаграризующихся ослов всеобщим презрением и лишением воздушных
карточек. Непривычные к подобным словесным шквалам уши Уинки начали
отекать. Наконец, после одного особенно цветистого оборота речи, он
понял, что если осла не остановить немедленно, то придется
прибегать к деформации пространственного континуума, чего Уинки
делать не любил из-за громоздкости формул и неприятных ощущений,
сопутствующих прорыву в дыру времени. Терять было нечего.
- Простите, а вы сами-то кто будете? - спросил Уинки по возможности
невинно.
Птеродактиль икнул. Осел же хотел, как бы не заметив помехи,
продолжить свою пламенную речь, но что-то не позволило ему это
сделать. Он вздознул, укоризненно посмотрел на Уинки и попытался
вновь встать на укатанную ораторскую колею.
- Ибо... - сказал он и запнулся, а сказанное слово повисло в
воздухе с угрозой, с каждой секундой молчания становясь все более
двусмысленным. Тогда осел, бросив озадаченный взгляд вокруг, сказал
в пространство:
- Вы что-то сказали?
Уинки посмотрел на птеродактиля. Тот лишь тоскливо отвел глаза,
выдержал некоторую борьбу с самим собой, проиграл и спрятался за
кресло. Тогда Уинки повторил вопрос. Осел не стал кричать.
Напротив, он помолчал немного и, отворотившись в сторону, вопросил:
- Ксантипа!
- Да, сэр Джордж.
- Кто это?
- Сейчас узнаю, сэр Джордж.
И ангельский голосок, только что почтительно и мило разговаривавший
с ослом, отрубил, громыхая фельдфебельскими обертонами:
- А вы кто будете, милостисдарь?
- Да так, прохожий я, - ответил Уинки, пожалев, что не
воспользовался деформацией пространства.
- Говорит, что прохожий, - сказал голос, судя по тону, обращавшийся
к ослу.
- А бумаги у него где? - почти прошептал тот, по-прежнему глядя в
сторону.
- У кого твои бумаги? - перевел Уинки голос, грубея на глазах,
вернее на ушах.
- Какие? - в совершенной своей невинности спросил Уинки. Голос
испустил замысловатое, но не теряющее от этого в своей забористости
ругательство и, совсем уже заматерев тональностью, пояснил:
- Где твое разрешение на пребывание на территории данного
учреждения?
- Какого? - одинокий сей вопрос прозвучал, как глас вопиющего в
пустыне. Стройный хор ответил ему, лязгнув луженым металлом
неисчислимых глоток:
- Четырехмерной имени Шанкузе Грасса Це Мельнице по переработке и
ремонту мозгов!
- Нет, - искренне ответил Уинки, - я просто вошел в дверь.
- Как? - сказал осел. - Как?! Как?! (С каждым "как" его голос
обретал былую мощь). Значит, я трачу на него общественно-полезное
время, а у него нет даже разрешения на пребывание? Убрать!
Уинки опять подхватили под мышки, и через несколько секунд он уже
восседал на траве около ворот. Жизнь леса текла своим неизменным
чередом. Пели птицы, зеленели деревья. Только из-за притворенных
ворот доносился рев с новой силой разбушевавшегося осла:
- Он вошел через дверь! Через дверь, говорю я вам! Что?! Измена!
Хамство! Расстрелять!
Чьи-то руки сорвали с петель маленькую дверцу и принялись
замуровывать образовавшуюся дыру. Через пять минут все было
кончено. Из-за стены донеслись выстрелы, и пробитая пулями красная
дверца упала на землю.
- Что ж, до свидания, Четырехмерная мельница, - сказал Уинки и
пошел дальше. И вышел он на висящую тропинку. И была это обычная
пыльная тропинка, обросшая придорожной крапивой и лопухами.
Единственное, что отличало ее от всех ее сестер - то, что она как
ни в чем не бывало висела в воздухе метрах этак в двух над землей.
Уинки ступил на нее, она легонько качнулась, и из-за ближайшего
дерева выступил человек. Было ему лет тридцать. Худой, невысокий
блондин, затянутый в зеленый комбинезон, заляпанный белой краской.
Из-под высокого сморщенного лба на Уинки косили прозрачные
глуповатые глаза, и редкая щеточка усов приподнималась над тусклой
улыбкой, словно бы он улыбался нехотя, по долгу службы. Его
подчеркнуто безусловную реальность портила только его полная
прозрачность.
- Ну, что, Уинки, присядь, потолкуем, - сказал он неожиданно
высоким голосом и уселся на тропинку, свесив ноги вниз. - Меня
зовут Стах.
Глава восьмая
- Кому ты нужен здесь? Кому из всех тех прекрасных людей, которые
живут в этом прекрасном лесу? Попробуй-ка ответь. Ты говоришь,
нужен? Ты вспоминаешь их лица, чувствуешь их взгляды, слышишь их
слова? А если заглянуть глубже? Ты еще помнишь своего любимого
Дэвида? Отлично! Ты хочешь сказать, что нужен ему? Ошибаешься. За
пригоршню консервированных снов он отдаст тебя и еще десяток своих
родных и близких. А чего же ты хочешь? Отнять у него право видеть
сны? А что ты дашь ему взамен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19