Елизавета Вторая тихонько напевала: «Есаул, есаул, ты оставил страну, и твой конь под седлом чужака…» Мелодия была симпатичной, но удивительно прилипчивой, и через минуту в голове Максима тоже завертелось беспрерывное: «Пристрелить не поднялась рука… и твой конь под седлом чужака…» Он рассерженно потер лоб, стремясь избавиться от затягивающей ум серой паутины квасного патриотизма, который пропитывал песенку от и до, и наконец сказал:
— Слушай, ты не могла бы сменить пластинку?
— Конечно, — с охотой откликнулась Елизавета Вторая. — Как тебе вот это?
И она во весь голос взвыла: «Москва! Златые купола! Москва! Звонят колокола! Москва! На золоте икон проходит летопись времен!» — и тут же расхохоталась, склонившись к рулю, а сзади, из горы дорожных мелочей, раздался истошный вопль мадам Софьи Львовны: «Маа-а!»
— О! — теперь и Максим расхохотался. — Смотри, до чего кошку довела! И она тоже запела! Заразилась!
— Немудрено, — отсмеявшись, сказала Лиза-дубль. — Такое уж как прилипнет, так ничем не отдерешь. Ой…
Синее чудище резко вильнуло в сторону и замерло точно поперек дороги, ткнувшись носом в высокую траву на обочине, потому что прямо перед ним невесть откуда взялся мужичонка в ватнике, защитного цвета галифе и резиновых сапогах, с огромным лубяным коробом за спиной. Голову мужичонки украшала гигантская клетчатая кепка-блин. Мужичонка поднял руку, голосуя. Елизавета Вторая чертыхнулась сквозь зубы и по пояс высунулась в окно, яростно таращась на коробейника.
— Тебе что, жить надоело, чучело?
— Да мне бы вот до Клюквенки добраться, — писклявым голосом пробормотал мужичонка, — ногу я зашиб, понимаешь, не дойти!
Лиза— дубль резко распахнула дверцу и выскочила наружу, едва не скатившись в сырую придорожную канаву. Она приблизилась к мужичонке и уставилась на него сверху вниз -росту в коробейнике оказалось чуть больше метра.
— Зачем же ты на дорогу вылез, балбес? — ровным тоном спросила девушка. — А если бы я не успела затормозить?
Мужичонка усмехнулся.
— А если бы ты мимо проехала? Мне тогда чего же, ночевать тут?
Лиза— дубль глубоко вздохнула, приводя в равновесие разбушевавшиеся внутренние энергии, и сказала:
— В машине все равно места нет. Загружено под завязку.
— А подвинуть можно, — ухмыльнулся мужичонка, снимая клетчатую кепку армянского покроя и запихивая ее за пазуху. Максим, уже опомнившийся от испуга, уперся взглядом в лицо аборигена. Странное и непонятное лицо. Собственно, лицо как таковое и рассмотреть-то было невозможно, его плотно опутали второстепенные детали: необычайно густые сивые брови, пышные встопорщенные усы, почему-то светло-каштановые, растрепанная до невозможности окладистая борода — абсолютно седая… и при этом на голове мужичонки красовалась огромная копна черных волос, явно крашеных, и чуть вьющиеся космы, в которых застряло несколько хвоинок, свисали на лоб. Так что на виду, собственно, оставался лишь длинный горбатый нос, то ли загорелый дочерна, то ли, если судить по скрывшемуся под ватником головному убору, от роду такой смуглявый. Ну и ну, подумал Максим, вот еще чудо света… интересно, у них в Клюквенке много таких? Он представил себе деревеньку, сплошь населенную подобными существами, и чуть не лопнул со смеху.
— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем, — и Елизавета Вторая вдруг хихикнула. Максим подумал, что и она, наверное, очаровалась внешностью мужичонки.
Открыв левую заднюю дверцу, Лиза-дубль сначала оценивающе глянула на груз, а потом решительно приказала, даже не потрудившись повернуться к Максиму:
— Давай-ка спихнем все это назад, поплотнее. Вот тут, у дверцы, как-нибудь пристроится.
Мадам Софья Львовна, воспользовавшись остановкой, выскочила в траву и брякнулась на спину, задрав к голубеющему небу все четыре лапы. Что уж там она хотела выразить этим жестом, понять было трудно, да и не до того. Наконец под твердым нажимом двух пар рук мешки, пакеты и коробки потеснились настолько, что в освободившуюся кроху пространства смог втиснуться мужичонка, чьи размеры, к счастью, и не требовали большего. Правда, при мужичонке был еще и лубяной короб, но его удалось затолкать под самый потолок с правой стороны салона. Короб оказался тяжелым, влажным на ощупь, и пахло от него грибами. Мужичонка пристроился за спиной Лизы-дубль, и над его головой навис холщовый мешок, наполненный под завязку чем-то мягким. Мадам Софья Львовна, откликнувшись на призыв Елизаветы Второй, впрыгнула в танк, и дорога снова стронулась с места под фасонистыми колесами.
Мужичонка первым нарушил молчание. Оглушительно шмыгнув носом, он заявил:
— Хорошая повозка. Как раз по нашим местам. Далеко едете?
— В Панелово, — негромко ответила Елизавета Вторая.
— Эк вас… — задохнулся мужичонка, но тут же опомнился и взял себя в руки. — Ну, каждый сам решает свой путь. А поворот на Клюквенку скоро, тут километров тридцать, не боле. А уж от поворота я, может, и сам как-нибудь доковыляю… а то, может, и до дома подвезете, да и в гости зашли бы, чайку попить, а?
— Чаек — штука хорошая, — неопределенно ответила Лиза-дубль и спросила: — Ты за тридцать километров за грибами ходишь? Не далековато?
— Ничего, мы привычные, — весело сказал мужичонка. — Так как насчет чайку?
— Ты же нас не знаешь, — напомнила ему Елизавета Вторая. — А в свой дом зовешь.
— Ну, да… хотя, конечно, я всю жизнь этим страдаю.
— Чем? — недоуменно спросил Максим.
— Да вот, как это поточнее-то выразить… внезапным приглашением гостей. А после не знаю, как дом отскоблить… Оставят после себя всякого, так и витает в воздухе, так и витает! Ну, вы-то уж точно люди чистые, я теперь в этом немножко научился понимать. В человеке ведь что главное? Внутреннее наполнение. Если много сору — от него дух идет и на чужих стенах оседает. И на чужие чувства давит. А если сору особо-то и нет, а так только, дорожной пыли немножко насело — ну, это другая история.
Максим усмехнулся и покачал головой:
— Витиевато рассуждаешь. Любишь красиво выражаться.
— Ну, мы тут, может, цицеронов с языка и не спускаем, — философически откликнулся мужичонка, — однако и в погреб за словом нам тоже лазить не приходится. Так как, зайдете на чаек?
— Посмотрим, сначала доехать надо, — бросила Лиза-дубль, сосредоточившись на управлении тяжелой машиной, поскольку под колеса вдруг начали прыгать моховые кочки и колдобины, наполненные черной тягучей водой, — словно дорога, хорошенько подумав, решила не пропускать синее чудище дальше — ни к Клюквенке, ни тем более к Панелово. Максим, полуобернувшись, краем глаза наблюдал за чудным мужичонкой, но тот извлек из-за пазухи свою основательную кепку, надел ее, натянув до самого носа, и вроде бы задремал, прислонившись спиной к горе упакованного барахла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Слушай, ты не могла бы сменить пластинку?
— Конечно, — с охотой откликнулась Елизавета Вторая. — Как тебе вот это?
И она во весь голос взвыла: «Москва! Златые купола! Москва! Звонят колокола! Москва! На золоте икон проходит летопись времен!» — и тут же расхохоталась, склонившись к рулю, а сзади, из горы дорожных мелочей, раздался истошный вопль мадам Софьи Львовны: «Маа-а!»
— О! — теперь и Максим расхохотался. — Смотри, до чего кошку довела! И она тоже запела! Заразилась!
— Немудрено, — отсмеявшись, сказала Лиза-дубль. — Такое уж как прилипнет, так ничем не отдерешь. Ой…
Синее чудище резко вильнуло в сторону и замерло точно поперек дороги, ткнувшись носом в высокую траву на обочине, потому что прямо перед ним невесть откуда взялся мужичонка в ватнике, защитного цвета галифе и резиновых сапогах, с огромным лубяным коробом за спиной. Голову мужичонки украшала гигантская клетчатая кепка-блин. Мужичонка поднял руку, голосуя. Елизавета Вторая чертыхнулась сквозь зубы и по пояс высунулась в окно, яростно таращась на коробейника.
— Тебе что, жить надоело, чучело?
— Да мне бы вот до Клюквенки добраться, — писклявым голосом пробормотал мужичонка, — ногу я зашиб, понимаешь, не дойти!
Лиза— дубль резко распахнула дверцу и выскочила наружу, едва не скатившись в сырую придорожную канаву. Она приблизилась к мужичонке и уставилась на него сверху вниз -росту в коробейнике оказалось чуть больше метра.
— Зачем же ты на дорогу вылез, балбес? — ровным тоном спросила девушка. — А если бы я не успела затормозить?
Мужичонка усмехнулся.
— А если бы ты мимо проехала? Мне тогда чего же, ночевать тут?
Лиза— дубль глубоко вздохнула, приводя в равновесие разбушевавшиеся внутренние энергии, и сказала:
— В машине все равно места нет. Загружено под завязку.
— А подвинуть можно, — ухмыльнулся мужичонка, снимая клетчатую кепку армянского покроя и запихивая ее за пазуху. Максим, уже опомнившийся от испуга, уперся взглядом в лицо аборигена. Странное и непонятное лицо. Собственно, лицо как таковое и рассмотреть-то было невозможно, его плотно опутали второстепенные детали: необычайно густые сивые брови, пышные встопорщенные усы, почему-то светло-каштановые, растрепанная до невозможности окладистая борода — абсолютно седая… и при этом на голове мужичонки красовалась огромная копна черных волос, явно крашеных, и чуть вьющиеся космы, в которых застряло несколько хвоинок, свисали на лоб. Так что на виду, собственно, оставался лишь длинный горбатый нос, то ли загорелый дочерна, то ли, если судить по скрывшемуся под ватником головному убору, от роду такой смуглявый. Ну и ну, подумал Максим, вот еще чудо света… интересно, у них в Клюквенке много таких? Он представил себе деревеньку, сплошь населенную подобными существами, и чуть не лопнул со смеху.
— Ладно, сейчас что-нибудь придумаем, — и Елизавета Вторая вдруг хихикнула. Максим подумал, что и она, наверное, очаровалась внешностью мужичонки.
Открыв левую заднюю дверцу, Лиза-дубль сначала оценивающе глянула на груз, а потом решительно приказала, даже не потрудившись повернуться к Максиму:
— Давай-ка спихнем все это назад, поплотнее. Вот тут, у дверцы, как-нибудь пристроится.
Мадам Софья Львовна, воспользовавшись остановкой, выскочила в траву и брякнулась на спину, задрав к голубеющему небу все четыре лапы. Что уж там она хотела выразить этим жестом, понять было трудно, да и не до того. Наконец под твердым нажимом двух пар рук мешки, пакеты и коробки потеснились настолько, что в освободившуюся кроху пространства смог втиснуться мужичонка, чьи размеры, к счастью, и не требовали большего. Правда, при мужичонке был еще и лубяной короб, но его удалось затолкать под самый потолок с правой стороны салона. Короб оказался тяжелым, влажным на ощупь, и пахло от него грибами. Мужичонка пристроился за спиной Лизы-дубль, и над его головой навис холщовый мешок, наполненный под завязку чем-то мягким. Мадам Софья Львовна, откликнувшись на призыв Елизаветы Второй, впрыгнула в танк, и дорога снова стронулась с места под фасонистыми колесами.
Мужичонка первым нарушил молчание. Оглушительно шмыгнув носом, он заявил:
— Хорошая повозка. Как раз по нашим местам. Далеко едете?
— В Панелово, — негромко ответила Елизавета Вторая.
— Эк вас… — задохнулся мужичонка, но тут же опомнился и взял себя в руки. — Ну, каждый сам решает свой путь. А поворот на Клюквенку скоро, тут километров тридцать, не боле. А уж от поворота я, может, и сам как-нибудь доковыляю… а то, может, и до дома подвезете, да и в гости зашли бы, чайку попить, а?
— Чаек — штука хорошая, — неопределенно ответила Лиза-дубль и спросила: — Ты за тридцать километров за грибами ходишь? Не далековато?
— Ничего, мы привычные, — весело сказал мужичонка. — Так как насчет чайку?
— Ты же нас не знаешь, — напомнила ему Елизавета Вторая. — А в свой дом зовешь.
— Ну, да… хотя, конечно, я всю жизнь этим страдаю.
— Чем? — недоуменно спросил Максим.
— Да вот, как это поточнее-то выразить… внезапным приглашением гостей. А после не знаю, как дом отскоблить… Оставят после себя всякого, так и витает в воздухе, так и витает! Ну, вы-то уж точно люди чистые, я теперь в этом немножко научился понимать. В человеке ведь что главное? Внутреннее наполнение. Если много сору — от него дух идет и на чужих стенах оседает. И на чужие чувства давит. А если сору особо-то и нет, а так только, дорожной пыли немножко насело — ну, это другая история.
Максим усмехнулся и покачал головой:
— Витиевато рассуждаешь. Любишь красиво выражаться.
— Ну, мы тут, может, цицеронов с языка и не спускаем, — философически откликнулся мужичонка, — однако и в погреб за словом нам тоже лазить не приходится. Так как, зайдете на чаек?
— Посмотрим, сначала доехать надо, — бросила Лиза-дубль, сосредоточившись на управлении тяжелой машиной, поскольку под колеса вдруг начали прыгать моховые кочки и колдобины, наполненные черной тягучей водой, — словно дорога, хорошенько подумав, решила не пропускать синее чудище дальше — ни к Клюквенке, ни тем более к Панелово. Максим, полуобернувшись, краем глаза наблюдал за чудным мужичонкой, но тот извлек из-за пазухи свою основательную кепку, надел ее, натянув до самого носа, и вроде бы задремал, прислонившись спиной к горе упакованного барахла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76