-- Да, Франц! -- воскликнул барон. -- Ты приготовил себе отнюдь не самый приятный сон.
-- Ох-ох,- жалобно вздохнул художник, -- что поделать, если природа порой жестоко наказывает нас. Конечно, и у меня бывали неприятные, мучительные, жуткие сновидения, от которых я пробуждался в холодном поту и которые лишали меня душевного равновесия.
-- Так расскажи нам о них, -- вскричал Отмар, -- и пусть твой рассказ сокрушит твою же теорию.
-- Ради всего святого, -- жалобно проговорила Мария, - неужели вы не можете пощадить меня?
-- Нет! -- воскликнул Франц. -- Никакой пощады! Разве мне, как и любому другому, не снилось порой нечто ужасающее? Разве не снилось мне, будто я приглашен на чай к принцессе Мальдазонджи? Разве не был я облачен в великолепный мундир с галунами и вышитую жилетку? Разве не вел я беседу на чистейшем итальянском языке -- lingua toscana in bocca romana (Тосканская речь в римских устах (итал.))* -- разве не был я влюблен в очаровательную женщину, как то и подобает настоящему художнику? Разве не изрекал я самые возвышенные, божественные, поэтические вещи, когда вдруг, случайно опустив глаза, заметил, что, хоть во всем прочем я и одет очень тщательно, согласно принятым при дворе приличиям, я забыл надеть панталоны? -- И прежде чем кто-либо из слушателей успел оскорбиться, Бикерт продолжал: -- О господи! Как поведать вам об адских муках моих сновидений! Разве не снилось мне, будто я вновь двадцатилетний юнец, мечтающий танцевать на балу с барышнями? Что я истратил последние гроши на то, чтобы искусной перелицовкой чуть подновить свой поношенный сюртук и купить пару белых шелковых чулок? А когда я наконец благополучно добираюсь до дверей залы, блистающей тысячами огней и нарядами гостей, и протягиваю свой пригласительный билет, разве это дьявольское отродье привратник не открывает крошечную печную заслонку и не говорит мне умопомрачительно-учтиво, соблаговолите, мол, пройти сюда, ибо только так можно попасть в залу? Но и это сущие пустяки в сравнении с жутким сновидением, которое мучило и терзало меня прошлой ночью. О боже, мне снилось, будто я лист бумаги, то есть я находился прямо посредине листа в виде водяного знака, и некто - впрочем, то был один знаменитый чертов поэт, но кто бы то ни был -- этот некто держал в руке чудовищно длинное, страшное зазубренное индюшачье перо и царапал им по мне, несчастному, строча свои мерзкие убогие вирши. А разве в другом моем сновидении некий чертов анатом не расчленял меня точно куклу на части, ради собственного удовольствия ставя на мне свои дьявольские опыты? Например, проверяя, что получится, если у меня из затылка будет расти нога или если правую руку присоединить к левой ноге?
Барон и Отмар прервали рассказ художника громким хохотом; серьезного настроения как не бывало; и барон сказал:
-- Разве не говорил я всегда, что в нашем узком семейном кругу старина Франц воистину maitre de plaisir (Распорядитель развлечений (франц.))? Сколь патетически приступил он к обсуждению нашей темы, и каким замечательным оказалось действие шутки, которой он затем разразился и которая точно мощным взрывом развеяла всю нашу торжественную серьезность; мы разом воротились из мира призраков в живую и радостную реальную жизнь.
-- Только не воображайте, -- возразил Бикерт,- будто я паясничал, чтобы просто повеселить вас. Нет! Те жуткие сновидения и вправду мучили меня, и быть может, я сам невольно подготовил их.
-- У нашего Франца, -- заметил Отмар,- накоплено немало фактов относительно его теории сновидений, однако все, что он говорил касательно связей и выводов из своих гипотетических положений, выглядит не слишком убедительно. Кроме того, бывают более возвышенные сновидения, и именно их видит человек в некоем блаженном одушевляющем сне, который позволяет ему вобрать в себя лучи мирового духа и, приблизившись к нему, впитать их живительную божественную силу.
-- Обратите внимание, -- сказал барон, -- сейчас Отмар вновь оседлает своего любимого конька и ускачет на нем в неведомую страну, на которую, как он утверждает, мы, неверующие, обречены взирать лишь издали, как Моисей взирал на землю обетованную. Но мы не позволим ему покинуть нас -- ночь сегодня весьма мрачная и холодная, так почему бы нам не посидеть вместе еще часок, разожжем огонь в камине, а Мария приготовит по своему рецепту восхитительный пунш, который мы меж тем могли бы принять в себя, как некий дух, который поддержит и укрепит наше бодрое настроение.
Бикерт, глубоко вздохнув, устремил просветленный взор к небесам, а затем склонился в смиренном поклоне перед Марией. Мария, уже давно сидевшая молча, погрузившись в свои мысли, от души рассмеялась -- что бывало не часто -- забавной позе художника и быстро поднялась, чтобы приготовить все, как пожелал барон. Бикерт деловито сновал туда и сюда, он помог Каспару принести дров, а затем, стоя на коленях перед камином, чуть отодвинувшись и раздувая огонь, то и дело взывал к Отмару, чтобы тот выказал себя достойным учеником и набросал его портрет, точно передав световые эффекты и восхитительные отблески огня, освещавшие его лицо. Старый барон явно повеселел, он даже приказал -- что случалось лишь в часы самого благодушного настроения -подать себе длинную турецкую трубку с мундштуком из драгоценного янтаря. И когда тонкий, быстро улетучивающийся аромат турецкого табака потянулся по зале, а Мария накапала в серебряную пуншевую чашу лимонный сок на сахар, который сама и наколола, у всех возникло такое чувство, будто к ним снизошел добрый гений семейного очага, а навеваемая им душевная благодать дарует столь полное наслаждение настоящим, что любое прошлое или будущее кажутся бесцветными и не стоящими внимания.
-- В чем же дело, -- начал барон, -- отчего Марии удается так приготовить пунш, что никакого иного я и пить не могу? И совершенно напрасны ее подробнейшие объяснения про соотношение составных частей и все прочее. Однажды наша капризная Катинка в моем присутствии приготовила пунш точно по рецепту Марии, но я не смог выпить и стакана; как будто Мария творит над напитком некое заклинание, которое придает ему особую магическую силу.
-- А разве это не так? -- воскликнул Бикерт.- Ведь то колдовские чары красоты и изящества, которыми Мария одушевляет все, к чему бы она ни прикоснулась; само наблюдение за приготовлением пунша делает его восхитительным и превосходным на вкус.
-- Сказано весьма галантно, -- встрял в беседу Отмар,- но, не обижайся, дорогая сестра, не совсем верно. Я готов согласиться с нашим любезным батюшкой, ибо и для меня огромное удовольствие отведать то, что приготовлено тобою и чего касались твои руки. Но чары, порождающие это, я ищу в более глубоких духовных связях, а не просто в твоей красоте и изяществе, как то делает Бикерт, который, разумеется, все сводит к одному, ибо он волочится за тобой с той поры, как тебе минуло восемь лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14