И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
- Итак, - сказал чёрт, - это не вы сделали революцию?
- Поймите меня, - страдающим голосом сказал Иванов, - всё, что в ней есть разумного, сознательного, - это моя работа, всё стихийное, бессознательное - работа крайних партий... это так просто!
- Значит, правда, - сказал чёрт, - что пролетарий сам завоевал свободу?
- У вас совеем нет логики, мой дорогой! - с досадой сказал Иван Иванович. - Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он... исчезал. А я... разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу... но я всегда ей говорил - борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты - вы помните? - публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже... и прочее! Однако - в меня никогда не стреляли, - значит, я пользовался в глазах правительства престижем и - отсюда ясно - значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой "за неё!" - и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже... помог делу освобождения страны... допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
- Вы его решили? - спросил чёрт.
- Давно! - сказал Иванов, пожав плечами.
- До завоевания?..
Иванов посмотрел на чёрта и не ответил на вопрос. Осмотрев своё блестящее тело, он любовно погладил его руками и продолжал:
- Пролетарий... конечно, тоже человек, но он не пользуется доверием правительства, потому что он дерзок, некультурен и не умеет уважать чужое мнение. В него по прежнему готовы стрелять, и вообще с ним неохотно разговаривают. В обществе он... непопулярен... то есть популярен с отрицательной стороны. Он ведет себя некорректно: в то время, как я и моя партия просим только власти, он требует бог знает чего и даже кричит долой... то и это и всё прочее! Он устроил одну забастовку, она дала вполне осязательные результаты, прекрасно! Их используют в интересах развития общей культуры страны... чего же он хочет? Зачем ещё забастовки и вся эта анархия, вызывающая общую дезорганизацию хозяйства страны? Зачем создавать излишек революции? Революция, государь мой, всегда была только "переходом власти из рук абсолютизма в руки либеральных групп общества, как истинных носителей культуры".
- Это вы уже из "Слова"? - спросил чёрт.
- Для меня не важно, блондин или брюнет говорит правду! - сухо ответил Иванов.
- Значит, вы играете до 48, не более?
- Не могу же я играть в 89, согласитесь! Или в какую-то ещё более крупную игру... я не мальчик! Вы рассуждаете, как социал-демократ, то есть очень несолидно. Пролетарий должен понять - если он разумное существо, что "мы все - дети одной России". "Нужно любить всем что-нибудь одно" - вот великие слова, сказанные недавно одним моим другом на страницах "Русских ведомостей". "Нужно любить всем что-нибудь одно" - вот лозунг времени!
- Волшебное будущее! - воскликнул чёрт. - Я его вижу: капиталист и рабочий, крестьянин и помещик, солдат и генерал - все "любят что-нибудь одно"!
- Не издевайтесь! - возмущаясь, сказал Иван Иванович. - Поймите - речь идёт о благе родины, о спасении культуры... Мы на границе краха: промышленность погибает, фабриканты закрывают фабрики и переводят капиталы за границу. Вы понимаете? Вот что сделал этот пролетарий! Он губит страну!
- Иван Иванович! - ехидно подмигнув, перебил чёрт. - А что, если пролетарий, ради спасения страны, восстановит промышленность своими средствами?
- Какие у него средства! - презрительно пожав плечами, сказал Иван Иванович.
- А представьте - что он посмотрит на господ капиталистов, которые лишили народ работы и переводят свои деньги за границу в то время, когда страна умирает с голоду, он взглянет на них как на бунтовщиков, идущих против воли народа, а затем конфискует фабрики, объявит их собственностью нации...
- Что-о? - дико закричал Иван Иванович. - Это не-возможно-с! Этого никогда не было... Это не будет позволено... И, наконец... кто вы такой? Как вы смеете?
Иван Иванович сжал кулаки, бросился вперёд и - проснулся.
В кабинете было тихо и уютно. Он ощупал себя, вытер потное лицо и строго посмотрел в угол кабинета. Там, на белых кафлях печи, тускло блестел медный вентилятор...
ноябрь 1905 г.
1 2