Стакан он осушил одним духом, даже не поморщившись, и вслед за тем, не теряя времени, приготовил вторую такую же порцию этого напитка, который называл подкрепительным.
— Как подумаю, что эти простаки, наши европейские господа доктора, приписывают болезнь печени, столь часто встречающуюся в этих краях, неумеренному употреблению спиртных напитков! — говорил он, ставя на поднос свой пустой стакан. — Право, я желал бы их видеть здесь, на нашем месте! Поверьте, господа, что здесь без этих подкрепляющих напитков Бог знает, что бы сталось с нами! Где был бы в настоящее время я после двадцатилетней службы в Бенгалии?.. Уж, конечно, давно бы и костей моих было не собрать… — и майор наполнил третий стакан спасительного напитка.
Господин Глоаген и Поль-Луи, как и большинство образованных французов, были чрезвычайно воздержанны и с удивлением смотрели на майора, мысленно вопрошая себя, сколько последует еще подобных возлияний, когда, по счастью, явился слуга и доложил, что кушать подано. Все перешли в столовую.
Стол был накрыт и сервирован с чисто азиатской роскошью: там была масса дорогого серебра, хрусталь, фарфор и чудные цветы; за каждым легким бамбуковым стулом стоял слуга в высоком белом тюрбане со скрещенными на груди руками; когда гости подошли к столу, слуги отодвинули и пододвинули им стулья, развернули «а коленях салфетки, накладывали на тарелку кушанье и наполняли всевозможными напитками рюмки и стаканы, словом, делали все то, что делает заботливая няня или мать для малолетнего ребенка. Над головой обедающих беспрерывно качался громадный punkah (пунка — род опахала), приводимый в движение с помощью сложной системы бечевок и блоков, которыми управлял скрытый от глаз слуга. Благодаря этому громадному опахалу в большом обеденном зале царила приятная прохлада и пролетал легкий ласкающий ветерок, как при обмахивании веером. Все стаканы и рюмки, а их было большое количество перед каждым прибором, были прикрыты серебряными колпачками в виде китайских соломенных шляп; это делалось для того, чтобы мухи и мошки не тонули в напитках. Как блюдо, так и тарелки ставились на серебряные грелки, наполненные крутым кипятком, чтобы кушанья не остывали от беспрерывного охлаждающего веяния punkah.
Господин Глоаген и Поль-Луи обладали волчьим аппетитом путешественников, Шандо — аппетитом здорового подростка, обе дамы — аппетитами истинных англичанок, так что обеду была оказана полная честь, только один майор решительно ничего не ел.
Зато он наверстывал свое на напитках, предлагаемых в удивительном изобилии и исчезавших с невероятной быстротой. Sherry, мадера, pale-ale (светлое пиво), рейнвейн, шампанское — майор пил все, что ему наливали, не успевая наполнять рюмки и стаканы. За десертом, когда дамы уже вышли из-за стола, майор довершил свои усердные возлияния тем, что осушил целый графин охлажденного во льду кларета.
В тот момент, когда подали кофе, он был уже, очевидно, совершенно готов для послеобеденной сиесты, потому что, не сказав никому ни слова, повалился на ближайшую софу, и почти в тот же момент явился слуга с гука. Этот гука отнюдь не обыкновенная трубка, а целый сложный аппарат, состоящий из металлического или фарфорового, а не то и из хрустального сосуда, до половины наполненного душистой водой; от этого сосуда идут две трубки — одна прямая, с маленьким очагом, в которой помещается чиллум, или, иначе говоря, заряд трубки, то есть курево, другая — мягкая, гибкая, оканчивающаяся янтарным мундштуком, через который курят. Чиллум состоит из нескольких небольших шариков, горящих одновременно: один godauk, то есть состоящий из смеси особого рода теста из лепестков розы, сахарного леденца и сушеных яблок, а остальные, приготовленные из толченого угля и рисовой муки, служат исключительно в качестве горючего материала. Это курево распространяет в комнате своеобразный, в сущности, довольно тошнотворный запах, который, впрочем, для посвященных в прелести этого курения имеет, повидимому, нечто особенно приятное: курение гука, как и курение опиума и табака, становится закоренелой привычкой, почти непреодолимой потребностью для тех, кто его попробовал.
Наши французы едва успели поднести ко рту янтарные мундштуки гука, как тотчас же оттолкнули их с отвращением; что же касается майора, то он затянулся с десяток раз и затем, уронив голову на подушку, спокойно заснул. Дождавшись этого момента с вниманием опытного старого охотника, слуга поспешно подобрал весь этот прибор и удалился. Господин Глоаген и Поль— Луи вместе с Шандо поспешили также последовать его примеру. «И после этого бедный майор еще удивляется тому, что у него болезнь печени! Да при таком режиме чего только не наживешь себе!» — подумал про себя археолог, с сожалением взглянув на спящего майора.
ГЛАВА III. Странности Шандо
В течение всего остального дня дамы не показывались более. Согласно принятому в этих жарких странах обычаю, они проводили послеобеденное время, запершись в своих комнатах.
Господин Глоаген воспользовался их отсутствием, чтобы написать несколько писем и просмотреть две-три главы санскритской грамматики, тогда как Поль-Луи под руководством Шандо отправился посетить доки и главнейшие промышленные и мануфактурные склады, фабрики и заводы Калькутты.
Молодые люди прекрасно понимали друг друга и сходились почти во всем, а потому успели уже стать друзьями к тому времени, когда вернулись с первой своей прогулки. По дороге они разговорились по душам и обменялись не одной заветной тайной.
— Скажите, вас так же, как и покойного батюшку вашего, зовут Крузо? — осведомился Поль-Луи, чрезвычайно интересовавшийся этой подробностью.
— Да, конечно! — воскликнул Шандо, причем щеки его вспыхнули легким румянцем. — Это прозвище стало для нас настоящей фамилией… ведь мы происходим по прямой линии от знаменитого путешественника Крузо Робинзона, или, как принято говорить, Робинзона Крузо! — сказал Шандо, краснея все более и более. — Неужели вы не читали о его приключениях?
— Нет, они мне известны с детства, но, признаюсь, я всегда считал их, как и большинство образованных людей, чистейшим вымыслом.
— Это меня не удивляет, таково общераспространенное мнение на сей счет, но оно не имеет ни малейшего основания! — с оживлением воскликнул Шандо. — Если отрицать существование Робинзона Крузо, то почему же не отрицать Навуходоносора, Ричарда Львиное Сердце и Христофора Колумба? Ведь ни вы, ни я, никто другой не видели царя роскошной Ниневии, точно так же как не видели и достославного отшельника-островитянина. О том и о другом нам известно лишь по преданию и по книгам, а есть ли такое предание или рассказ, которые нашли бы в себе более яркий отпечаток искренности и правдивости, чем рассказ о приключениях Робинзона Крузо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Как подумаю, что эти простаки, наши европейские господа доктора, приписывают болезнь печени, столь часто встречающуюся в этих краях, неумеренному употреблению спиртных напитков! — говорил он, ставя на поднос свой пустой стакан. — Право, я желал бы их видеть здесь, на нашем месте! Поверьте, господа, что здесь без этих подкрепляющих напитков Бог знает, что бы сталось с нами! Где был бы в настоящее время я после двадцатилетней службы в Бенгалии?.. Уж, конечно, давно бы и костей моих было не собрать… — и майор наполнил третий стакан спасительного напитка.
Господин Глоаген и Поль-Луи, как и большинство образованных французов, были чрезвычайно воздержанны и с удивлением смотрели на майора, мысленно вопрошая себя, сколько последует еще подобных возлияний, когда, по счастью, явился слуга и доложил, что кушать подано. Все перешли в столовую.
Стол был накрыт и сервирован с чисто азиатской роскошью: там была масса дорогого серебра, хрусталь, фарфор и чудные цветы; за каждым легким бамбуковым стулом стоял слуга в высоком белом тюрбане со скрещенными на груди руками; когда гости подошли к столу, слуги отодвинули и пододвинули им стулья, развернули «а коленях салфетки, накладывали на тарелку кушанье и наполняли всевозможными напитками рюмки и стаканы, словом, делали все то, что делает заботливая няня или мать для малолетнего ребенка. Над головой обедающих беспрерывно качался громадный punkah (пунка — род опахала), приводимый в движение с помощью сложной системы бечевок и блоков, которыми управлял скрытый от глаз слуга. Благодаря этому громадному опахалу в большом обеденном зале царила приятная прохлада и пролетал легкий ласкающий ветерок, как при обмахивании веером. Все стаканы и рюмки, а их было большое количество перед каждым прибором, были прикрыты серебряными колпачками в виде китайских соломенных шляп; это делалось для того, чтобы мухи и мошки не тонули в напитках. Как блюдо, так и тарелки ставились на серебряные грелки, наполненные крутым кипятком, чтобы кушанья не остывали от беспрерывного охлаждающего веяния punkah.
Господин Глоаген и Поль-Луи обладали волчьим аппетитом путешественников, Шандо — аппетитом здорового подростка, обе дамы — аппетитами истинных англичанок, так что обеду была оказана полная честь, только один майор решительно ничего не ел.
Зато он наверстывал свое на напитках, предлагаемых в удивительном изобилии и исчезавших с невероятной быстротой. Sherry, мадера, pale-ale (светлое пиво), рейнвейн, шампанское — майор пил все, что ему наливали, не успевая наполнять рюмки и стаканы. За десертом, когда дамы уже вышли из-за стола, майор довершил свои усердные возлияния тем, что осушил целый графин охлажденного во льду кларета.
В тот момент, когда подали кофе, он был уже, очевидно, совершенно готов для послеобеденной сиесты, потому что, не сказав никому ни слова, повалился на ближайшую софу, и почти в тот же момент явился слуга с гука. Этот гука отнюдь не обыкновенная трубка, а целый сложный аппарат, состоящий из металлического или фарфорового, а не то и из хрустального сосуда, до половины наполненного душистой водой; от этого сосуда идут две трубки — одна прямая, с маленьким очагом, в которой помещается чиллум, или, иначе говоря, заряд трубки, то есть курево, другая — мягкая, гибкая, оканчивающаяся янтарным мундштуком, через который курят. Чиллум состоит из нескольких небольших шариков, горящих одновременно: один godauk, то есть состоящий из смеси особого рода теста из лепестков розы, сахарного леденца и сушеных яблок, а остальные, приготовленные из толченого угля и рисовой муки, служат исключительно в качестве горючего материала. Это курево распространяет в комнате своеобразный, в сущности, довольно тошнотворный запах, который, впрочем, для посвященных в прелести этого курения имеет, повидимому, нечто особенно приятное: курение гука, как и курение опиума и табака, становится закоренелой привычкой, почти непреодолимой потребностью для тех, кто его попробовал.
Наши французы едва успели поднести ко рту янтарные мундштуки гука, как тотчас же оттолкнули их с отвращением; что же касается майора, то он затянулся с десяток раз и затем, уронив голову на подушку, спокойно заснул. Дождавшись этого момента с вниманием опытного старого охотника, слуга поспешно подобрал весь этот прибор и удалился. Господин Глоаген и Поль— Луи вместе с Шандо поспешили также последовать его примеру. «И после этого бедный майор еще удивляется тому, что у него болезнь печени! Да при таком режиме чего только не наживешь себе!» — подумал про себя археолог, с сожалением взглянув на спящего майора.
ГЛАВА III. Странности Шандо
В течение всего остального дня дамы не показывались более. Согласно принятому в этих жарких странах обычаю, они проводили послеобеденное время, запершись в своих комнатах.
Господин Глоаген воспользовался их отсутствием, чтобы написать несколько писем и просмотреть две-три главы санскритской грамматики, тогда как Поль-Луи под руководством Шандо отправился посетить доки и главнейшие промышленные и мануфактурные склады, фабрики и заводы Калькутты.
Молодые люди прекрасно понимали друг друга и сходились почти во всем, а потому успели уже стать друзьями к тому времени, когда вернулись с первой своей прогулки. По дороге они разговорились по душам и обменялись не одной заветной тайной.
— Скажите, вас так же, как и покойного батюшку вашего, зовут Крузо? — осведомился Поль-Луи, чрезвычайно интересовавшийся этой подробностью.
— Да, конечно! — воскликнул Шандо, причем щеки его вспыхнули легким румянцем. — Это прозвище стало для нас настоящей фамилией… ведь мы происходим по прямой линии от знаменитого путешественника Крузо Робинзона, или, как принято говорить, Робинзона Крузо! — сказал Шандо, краснея все более и более. — Неужели вы не читали о его приключениях?
— Нет, они мне известны с детства, но, признаюсь, я всегда считал их, как и большинство образованных людей, чистейшим вымыслом.
— Это меня не удивляет, таково общераспространенное мнение на сей счет, но оно не имеет ни малейшего основания! — с оживлением воскликнул Шандо. — Если отрицать существование Робинзона Крузо, то почему же не отрицать Навуходоносора, Ричарда Львиное Сердце и Христофора Колумба? Ведь ни вы, ни я, никто другой не видели царя роскошной Ниневии, точно так же как не видели и достославного отшельника-островитянина. О том и о другом нам известно лишь по преданию и по книгам, а есть ли такое предание или рассказ, которые нашли бы в себе более яркий отпечаток искренности и правдивости, чем рассказ о приключениях Робинзона Крузо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56