Тогда они перестали тревожить его.
Через три дня он показался, по-видимому, совершенно здоровый. Лихорадка пропала, раны заживали, и вообще по всему было видно, что он хочет отправиться в дорогу; а потому и путешественники двинулись, делая в сутки не более пятнадцати-двадцати километров.
Но здоровье Голиафа сильно пошатнулось. Он не только потерял свою прежнюю веселость, но стал еще худеть с каждым днем и совсем лишился аппетита. Путешественники решили, что с ним сделалась та неизвестная болезнь, от которой гибнет скот в Африке и в борьбе с которой ветеринарное искусство оказывается бессильным.
Чтобы не утомлять его, на него садились только по двое, но Голиаф волновался, когда не видел Колетты около себя и когда она не сидела на его спине, поэтому она должна была все время находиться перед его глазами.
Однажды утром, когда наши беглецы проходили по открытому месту, отделявшему их от леса, где они собирались остановиться, они увидели себя окруженными толпой громадных негров, вооруженных копьями и щитами. Все они разом вскрикнули и бегом устремились на путешественников.
Оставалось одно спасение: не увезет ли их Голиаф с прежней скоростью. Переглянувшись между собой, они все пятеро вскочили на него, и Колетта шепнула ему.
— Еще одно усилие, Голиаф мой, или мы погибли!
Выйдя из своей апатии, животное пустилось бежать во всю прыть. Негры неслись вдогонку за ними, пуская им вслед стрелы, из которых одна попала в бок Голиафа. Жерар тотчас же вырвал ее, но слон как будто и не почувствовал этой раны; он побежал еще быстрее и настолько опередил негров, что те казались маленьким облаком пыли. Беглецы приехали в лес и подумали, что они спасены еще раз.
Но вдруг Голиаф споткнулся, зашатался, замедлил бег и повалился.
Пятеро путешественников, сброшенные сильным толчком, упали на землю; поднявшись, они увидели, что бедное животное издыхает: последнее усилие совсем доконало его.
Колетта, опустившись перед ним на колени, стала звать его, ласкать, силилась приподнять его большую голову. Слон открыл глаза и, устремив их на девушку, точно хотел сказать:
— Мне так хотелось спасти тебя, но ты видишь, я умираю!
Слезы Колетты лились крупными каплями на широкий лоб ее верного друга.
— Да, ты все сделал, чтобы спасти нас, я знаю это!.. — говорила она. — О! Мой Голиаф, я никогда не утешусь, потеряв тебя! Не умирай, умоляю тебя, останься с нами!
Голиаф, сделав последнее усилие, чтобы приподнять свою тяжелую голову, хотел полизать ее руки; но голова упала с почти человеческим стоном, его глаза закрылись и сердце перестало биться.
Беглецы не трогались с места. Они не хотели верить такой внезапной катастрофе.
Одни, без оружия, как они теперь будут бороться с опасностями, окружающими их со всех сторон, как они пройдут то расстояние, которое отделяет их от цивилизованной земли?
Жерар хотел увести сестру от этого душу надрывающего зрелища. Она нагнулась, чтобы поцеловать лоб того, кто столько времени так верно служил ей, как вдруг раздались дикие крики и раздвинулись ветви и травы, чтобы пропустить негров, догнавших беглецов.
На этот раз всякая надежда на спасение была потеряна. В несколько минут толпа дикарей окружила их и поволокла за собой, не взглянув даже на неподвижную жертву, лежавшую на земле.
ГЛАВА XIV. Известия о Лупусе. Дурбан и Клейндорф
В Маюнге Генрих Массей нашел сначала занятие в качестве архитектора на лесопильном заводе господина Валентина, разрушенном пожаром. Молодой архитектор отстроил его в несколько недель. Потом ему поручили постройку литейного завода, на котором он остался директором всех технических работ. Три месяца спустя Генрих стал главным инженером по всему северо-западному берегу Мадагаскара. Ему приносили образцы минералов, просили производить анализы. Господин Хаган не ошибся, говоря ему, что на этом большом острове для него найдется масса дел, что здесь он может приобрести себе громадное состояние.
Но и у его матери, и у него самого было на уме только одно: найти своих родных, а так как они могли встретиться с ними лишь в Трансваале, то и считали только один Трансвааль своей обетованной землей.
Напрасно они спрашивали известий у всех французских консулов Индийского океана. Никто ничего не слышал ни о самом Массее, ни о Колетте, ни о Жераре, ни о Мартине. Одна из лодок «Дюранса» причалила к Сейшельским островам; другая — в Пембо; третья — к острову Альдабра. Но решительно нигде не упоминалось о семействе Массей, о капитане Франкере и докторе Ломонде.
Сколько нужно было иметь силы воли несчастной матери, чтобы скрывать постоянное горе, измучившее ее любящее сердце. Ее Колетта, ее обожаемая дочь, этот ребенок, который ни одного вечера не заснул, не поцеловав ее, — где она находится в эту минуту? Быть может, ей пришлось пережить опасности хуже смерти со дня их разлуки?
Чудесное спасение ее сына было единственным утешительным фактом, поддерживающим надежды мадам Массей несмотря ни на что.
Генрих прекрасно видел душевные муки своей матери. Он сам часто сознавал тщетность всяких надежд, но все-таки надеялся. При его энергичном характере он не мог допустить, чтобы его отец, сестра и брат навсегда были потеряны для него. К тому же непрерывная и трудная работа не давала ему упасть духом.
Между тем до него дошли две новости, одна за другой.
В газете из Лоренцо-Маркеза говорилось о прибытии в этот город одного из потерпевших крушение на «Дюрансе», по пути в Трансвааль. Об этом путешественнике упоминалось, между прочим, что он из Лоренцо-Маркеза отправился в Преторию.
Но даже такое неопределенное известие внесло новый луч надежды. Может быть, это как раз сам господин Массей… Хотя они и убеждали себя, что если бы это был отец, то первым делом он побывал бы у французского консула узнать насчет жены и детей.
Вторая новость была от лорда Ферфильда, находившегося в переписке с Генрихом. Он начал расследование, по поводу которого сообщал:
«Теперь достоверно известно, что виновник катастрофы „Гамбургер“. Это немецкое судно вышло из Маската, находящегося на восточном берегу Аравии, взяв оттуда большой запас европейских орудий и оставив взамен невольников.
Число, когда «Гамбургер» находился в тех краях, где произошла катастрофа, совпадает с последней. Двенадцать дней спустя оно оставило свой груз на севере Або, прилегающего к Мозамбикскому проливу; затем отправилось в Занзибар для исправления аварии — явного доказательства его виновности. Вся носовая часть его приплюснута и разломана на семь-восемь метров с каждой стороны. Английский консул, по моей просьбе, допросил экипаж, и многие из них дали важные показания».
Итак, предположение лорда Ферфильда относительно катастрофы принимало достоверный характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Через три дня он показался, по-видимому, совершенно здоровый. Лихорадка пропала, раны заживали, и вообще по всему было видно, что он хочет отправиться в дорогу; а потому и путешественники двинулись, делая в сутки не более пятнадцати-двадцати километров.
Но здоровье Голиафа сильно пошатнулось. Он не только потерял свою прежнюю веселость, но стал еще худеть с каждым днем и совсем лишился аппетита. Путешественники решили, что с ним сделалась та неизвестная болезнь, от которой гибнет скот в Африке и в борьбе с которой ветеринарное искусство оказывается бессильным.
Чтобы не утомлять его, на него садились только по двое, но Голиаф волновался, когда не видел Колетты около себя и когда она не сидела на его спине, поэтому она должна была все время находиться перед его глазами.
Однажды утром, когда наши беглецы проходили по открытому месту, отделявшему их от леса, где они собирались остановиться, они увидели себя окруженными толпой громадных негров, вооруженных копьями и щитами. Все они разом вскрикнули и бегом устремились на путешественников.
Оставалось одно спасение: не увезет ли их Голиаф с прежней скоростью. Переглянувшись между собой, они все пятеро вскочили на него, и Колетта шепнула ему.
— Еще одно усилие, Голиаф мой, или мы погибли!
Выйдя из своей апатии, животное пустилось бежать во всю прыть. Негры неслись вдогонку за ними, пуская им вслед стрелы, из которых одна попала в бок Голиафа. Жерар тотчас же вырвал ее, но слон как будто и не почувствовал этой раны; он побежал еще быстрее и настолько опередил негров, что те казались маленьким облаком пыли. Беглецы приехали в лес и подумали, что они спасены еще раз.
Но вдруг Голиаф споткнулся, зашатался, замедлил бег и повалился.
Пятеро путешественников, сброшенные сильным толчком, упали на землю; поднявшись, они увидели, что бедное животное издыхает: последнее усилие совсем доконало его.
Колетта, опустившись перед ним на колени, стала звать его, ласкать, силилась приподнять его большую голову. Слон открыл глаза и, устремив их на девушку, точно хотел сказать:
— Мне так хотелось спасти тебя, но ты видишь, я умираю!
Слезы Колетты лились крупными каплями на широкий лоб ее верного друга.
— Да, ты все сделал, чтобы спасти нас, я знаю это!.. — говорила она. — О! Мой Голиаф, я никогда не утешусь, потеряв тебя! Не умирай, умоляю тебя, останься с нами!
Голиаф, сделав последнее усилие, чтобы приподнять свою тяжелую голову, хотел полизать ее руки; но голова упала с почти человеческим стоном, его глаза закрылись и сердце перестало биться.
Беглецы не трогались с места. Они не хотели верить такой внезапной катастрофе.
Одни, без оружия, как они теперь будут бороться с опасностями, окружающими их со всех сторон, как они пройдут то расстояние, которое отделяет их от цивилизованной земли?
Жерар хотел увести сестру от этого душу надрывающего зрелища. Она нагнулась, чтобы поцеловать лоб того, кто столько времени так верно служил ей, как вдруг раздались дикие крики и раздвинулись ветви и травы, чтобы пропустить негров, догнавших беглецов.
На этот раз всякая надежда на спасение была потеряна. В несколько минут толпа дикарей окружила их и поволокла за собой, не взглянув даже на неподвижную жертву, лежавшую на земле.
ГЛАВА XIV. Известия о Лупусе. Дурбан и Клейндорф
В Маюнге Генрих Массей нашел сначала занятие в качестве архитектора на лесопильном заводе господина Валентина, разрушенном пожаром. Молодой архитектор отстроил его в несколько недель. Потом ему поручили постройку литейного завода, на котором он остался директором всех технических работ. Три месяца спустя Генрих стал главным инженером по всему северо-западному берегу Мадагаскара. Ему приносили образцы минералов, просили производить анализы. Господин Хаган не ошибся, говоря ему, что на этом большом острове для него найдется масса дел, что здесь он может приобрести себе громадное состояние.
Но и у его матери, и у него самого было на уме только одно: найти своих родных, а так как они могли встретиться с ними лишь в Трансваале, то и считали только один Трансвааль своей обетованной землей.
Напрасно они спрашивали известий у всех французских консулов Индийского океана. Никто ничего не слышал ни о самом Массее, ни о Колетте, ни о Жераре, ни о Мартине. Одна из лодок «Дюранса» причалила к Сейшельским островам; другая — в Пембо; третья — к острову Альдабра. Но решительно нигде не упоминалось о семействе Массей, о капитане Франкере и докторе Ломонде.
Сколько нужно было иметь силы воли несчастной матери, чтобы скрывать постоянное горе, измучившее ее любящее сердце. Ее Колетта, ее обожаемая дочь, этот ребенок, который ни одного вечера не заснул, не поцеловав ее, — где она находится в эту минуту? Быть может, ей пришлось пережить опасности хуже смерти со дня их разлуки?
Чудесное спасение ее сына было единственным утешительным фактом, поддерживающим надежды мадам Массей несмотря ни на что.
Генрих прекрасно видел душевные муки своей матери. Он сам часто сознавал тщетность всяких надежд, но все-таки надеялся. При его энергичном характере он не мог допустить, чтобы его отец, сестра и брат навсегда были потеряны для него. К тому же непрерывная и трудная работа не давала ему упасть духом.
Между тем до него дошли две новости, одна за другой.
В газете из Лоренцо-Маркеза говорилось о прибытии в этот город одного из потерпевших крушение на «Дюрансе», по пути в Трансвааль. Об этом путешественнике упоминалось, между прочим, что он из Лоренцо-Маркеза отправился в Преторию.
Но даже такое неопределенное известие внесло новый луч надежды. Может быть, это как раз сам господин Массей… Хотя они и убеждали себя, что если бы это был отец, то первым делом он побывал бы у французского консула узнать насчет жены и детей.
Вторая новость была от лорда Ферфильда, находившегося в переписке с Генрихом. Он начал расследование, по поводу которого сообщал:
«Теперь достоверно известно, что виновник катастрофы „Гамбургер“. Это немецкое судно вышло из Маската, находящегося на восточном берегу Аравии, взяв оттуда большой запас европейских орудий и оставив взамен невольников.
Число, когда «Гамбургер» находился в тех краях, где произошла катастрофа, совпадает с последней. Двенадцать дней спустя оно оставило свой груз на севере Або, прилегающего к Мозамбикскому проливу; затем отправилось в Занзибар для исправления аварии — явного доказательства его виновности. Вся носовая часть его приплюснута и разломана на семь-восемь метров с каждой стороны. Английский консул, по моей просьбе, допросил экипаж, и многие из них дали важные показания».
Итак, предположение лорда Ферфильда относительно катастрофы принимало достоверный характер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58