Амиран Кубрава
Старая шкатулка

Об авторе:
КУБРАВА А. М.
Родился в 1938 году в Абхазской АССР. Окончил Краснодарский факультет Всесоюзного юридического заочного института. Работал следователем. Ныне – прокурор республики. В жанре детектива выступает впервые. Живет в г. Очамчира.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
В тот день было много работы. Я только что закончил расследование дела о хищениях на мясокомбинате, которое велось несколько месяцев и буквально измотало меня; каждый том – а их было около десятка – выглядел весьма внушительно.
Запищал селектор – вызывал шеф. Я едва не чертыхнулся – тащиться через два коридора и длиннющую лестницу не хотелось, но светящийся глазок селектора, казалось, бдительно следил и погас, когда я пообещал явиться.
Тут как раз заглянул Ахра Мукба – его недавно перевели в аппарат уголовного розыска МВД нашей республики.
– Меня вызвал твой шеф. Не знаешь, зачем? – Не садясь, он оперся рукой о край стола.
– Нет, – ответил я.
Он прошелся по кабинету. Я вообще редко видел его в форме, и сейчас он в штатском: плотная рубашка апаш с короткими рукавами, серые брюки и крепкие черные туфли…
Снова замигал-запищал селектор.
– Зураб, к тебе Мукба не заходил? – голос Владимира Багратовича показался усталым.
– Он здесь.
– Быстренько зайдите… с делом Лозинской.
Мы пошли по лестнице и коридорам.
На столе начальника, как обычно, царил невообразимый хаос. Было удивительно, как он умудряется отыскать нужное в груде писем, папок и деловых бумаг.
– Садитесь, – сказал Владимир Багратович, и его хмурое лицо немного разгладилось.
Характер шефа я изучил довольно хорошо. Он всегда любил повторять, что торопиться надо медленно. В особенно горячие минуты становился еще более неторопливым и медлительным, всем своим видом показывая, что одна минута ничего не решает, и, прежде чем ступить, нужно подумать над тем, куда направишь свой шаг…
– Несколько месяцев назад здесь, в Сухуми, у себя на квартире, убита старуха – больная одинокая женщина, – голос Владимира Багратовича стал строгим, – Делом этим уже занимались, но… Надежды на раскрытие мало, однако надо сделать все возможное. Понял?
– Да, – кивнул я.
– Знаю, будет трудно… Сколько дел сейчас у тебя? – спросил он.
– Три. И все сложные.
– Понимаю, но иного выхода нет, – развел он руками. – Может, утрешь нос кой-кому, а, Зураб Константиныч? – Неожиданно в его голосе послышались озорные нотки. Когда он в хорошем расположении духа, всегда величает меня по имени-отчеству.
– Понял вас… – сдержанно сказал я. Ахра сидел с невозмутимым лицом.
– Теперь обмозгуем, как нам поступать дальше, – Владимир Багратович посмотрел на него. – Твое руководство в курсе, так что немедленно подключайся… Знаю, вы с Зурабом дружили до перехода на работу в Сухуми. Надеюсь, эта дружба и сейчас вам поможет… Зураб, возьми бумагу, пиши. – Он протянул мне несколько чистых листов.
Около двух часов мы занимались составлением плана следственных и розыскных мероприятий, стараясь учесть почти все.
Шеф сказал, что дело на особом контроле в прокуратуре Грузии и отпустил нас, пожелав успеха.
Я дважды добросовестно прочитал все от корки до корки, и наконец, чего греха таить, подумал: проведу-ка несколько следственных действий и – в долгий ящик; мало ли таких безнадежных дел пылятся в бездонных архивах?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Преступление, если оно не раскрыто, как книга, из которой вырвано много страниц, причем именно тех, где повествуется о самом главном. Задача следствия состоит в том, чтобы восстановить их в первоначальном виде.
Несколько дней мы с Ахрой были словно в тумане. Следуя советам Владимира Багратовича, я начал все сызнова.
Часть свидетелей вызвал в прокуратуру и тщательно их допросил, а с некоторыми, и особенно с соседями Лозинской, решил побеседовать в домашней обстановке.
Одним из тех, кому я нанес визит, был Борис Исаакович Дорфман – сосед Лозинской по лестничной площадке, который первым сообщил в милицию, что старуха уже два дня не выходит из квартиры, после чего была взломана дверь и обнаружена убитая.
Квартира Дорфмана была ухоженной.
На столе, застеленном цветастой скатертью, я заметил открытую и перевернутую переплетом вверх книгу. Сам Дорфман в старомодных очках с металлической дужкой приветливо поднялся мне навстречу.
Когда я попросил рассказать по порядку все, что он видел в день обнаружения трупа, Дорфман удивился:
– Я уже говорил одному молодому человеку обо всем этом. Зачем повторяться? Там ведь все записано… – И он кивнул на папку с делом, которую я положил на стол перед собой.
– Повторение хорошо не только в учении, Борис Исаакович. – Я развел руками, давая понять, что задал далеко не праздный вопрос.
– Раз так, придется рассказать, вернуться к тому дню, – картаво произнес Дорфман и вздохнул, посмотрев на меня глубоко посаженными печальными глазами. – Мадам Лозинская, – он так и сказал «мадам», – имела привычку спускаться каждый вечер во двор нашего дома и сидеть допоздна на скамейке под большим платаном… А я уже два вечера ее не видел и почувствовал неладное – старый человек все-таки! Поэтому счел своим долгом подойти к ее двери и постучать, но мадам не подавала голоса… Она часто болела, и я подумал, а не отправилась ли она в лучший мир? Но тогда, конечно, не предполагал, что на самом деле ее отправили туда насильно… – весьма витиевато выразился он. – Ненавижу насилие в любом его проявлении, – чуть не вскричал он, и долго еще рассуждал об этом.
– Что же в конце концов было дальше? – спросил я, потеряв терпение: Дорфман, начав рассуждать о насилии, чуть не дошел до еврейских погромов, хотя его тогда еще не было на свете. По анкетным данным я знал, что он – родом из Одессы и через год ему исполнится шестьдесят пять.
– Мне снова станет плохо, – жалко наморщил он свое, и без того иссеченное морщинами, испитое лицо. – Ведь я тоже часто болею. Пусть лучше жена расскажет, у нее сердце крепче.
– Дойдет и до нее очередь, Борис Исаакович, но сперва расскажите вы, – сказал я жестоко, потому что иного выхода не видел: времени было в обрез.
– Ох, тяжко быть свидетелем! – протяжно проговорил он. – Я всю жизнь избегал стрессов, как сейчас модно говорить, и вот – подарок судьбы!.. Мадам не могла спокойно умереть. – В его голосе послышалась откровенная неприязнь. – У нее была беспокойная жизнь, и конец наступил такой же… О жизни мадам можно написать целый роман. Память у нее была – боже мой! – Он все старался увильнуть в сторону.
– А у вас? – невинно намекнул я.
– Ах, да, понял вас, прекрасно понял! – воскликнул Дорфман. – Но я не знаю, что вас интересует… – с детской непосредственностью добавил он.
– Все, что было в тот день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25