д. За все, за все. За то, что догоняли и не догнали. За массажистов.
Соседи, которым было достаточно уже одного того, что банщик не приближается к ним, с ужасом смотрели на «издевательство». Иногда, особенно хорошо размахнувшись, Константин обдавал их волной жгучего воздуха, и тогда они с большим мужеством сдерживали тихое поскуливание.
Костя слабел с каждой минутой, но за ним стоял весь российский флот, а в старике он начал явно различать самурайские черты адмирала Того. В мозгу билась строка из песни: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, пощады никто не желает!…»
И тут увидел, что внизу живота у старика вдруг что-то активно шевельнулось.
Самое главное, что этому еще больше удивился старик.
То ли это событие так поразило банщика, то ли жар наконец сделал свое дело, Костя тихо охнул и упал на руки скверного старика.
Отбросив конспирацию, Пайпс заорал соседям, чтобы те немедленно помогли ему.
В критические мгновения человек способен проявить лучшие свои качества. Соседи помогли Пайпсу, и втроем они снесли Костю сначала вниз. Там Пайпс черпнул ковш холодной воды из красиво декорированной бочки и плеснул в лицо банщику. Константин приоткрыл пока еще ничего не видящие глаза и пробормотал еле слышно строку из песни.
Они выволокли Костю в комнату отдыха. Очень скоро в помещение набилось много народа. Иностранцев оттеснили, поблагодарив за спасение служащего, но объяснений их никто не слушал. Только оба массажиста как-то странно посмотрели на отошедших в сторону иностранцев. Особенно на старика.
– Да… – потягивая брусничную воду, сказал Пайпс. – Видели бы вы меня лет пятнадцать назад…
Окончательно пришедшие в себя соседи заинтересовались:
– И что было пятнадцать лет назад?
– Если не секрет, сколько вам?
– Семьдесят пять, – гордо выпятил грудь Пайпс. – В мотеле дело было. Приглянулась мне одна. Я за ней и так и сяк. А сам-то не хочу за деньги. Хочу, чтобы сама. А она ни в какую. Я тактику сменил. Говорю, годы мои ушли, а жаль. Вы женщина выдающаяся. Она мне поначалу поддакивала. Мол, действительно ушли. А я горевать и еще пуще ей ее же расписывать. И про бюст, и про все прочее. И снова горевать об ушедшем. Возьми и добавь, что до старости увлекался дельтапланеризмом и ударился этим местом о скалу. Теперь уже много лет прошло без любовной радости. Мне бы только полежать рядом. Полюбоваться. И все гну к тому, что раз из меня любовник никакой, то и платить не буду. Дабы целомудренность ее не смущать… Долго говорили. Она все своего ждала. Весь вечер. Не дождалась… Пойдем, дедушка, ко мне в номер. Обоим нам скверно, так пополам поделим и выбросим из головы. Пошли. Легли. Поболтали. Она уснула…
Старик хитро улыбнулся своим воспоминаниям.
– А дальше?
– Дальше?.. Она голову поднимает. Глаза по доллару. А я ей: спокойно, малышка, ты меня вылечила.
Пайпс допил воду и направился к выходу. Двое его соседей и не заметили, что между делом старик уже оделся. Они же как были в чем мать родила, так и сидели.
– Дальше-то что? – в один голос потребовали они продолжения.
– Дальше?.. Лет пять мы с ней встречались.
– А дальше?
– Дальше было грустно, до сегодняшнего дня. Извините, мне пора.
Ликующий Пайпс шел по коридору, дотрагиваясь до панелей, и приговаривал: «Моя девочка все делает правильно».
Он направлялся в бар обмыть свое давно забытое физическое состояние.
Глава 26
С 9 до 10 часов утра
Секретаря у Ставцова не было. Не полагалось по должности. Потому кофе он заваривал сам и по собственному рецепту. Так говорил тем, кто заставал его за этим занятием и кто удивлялся, почему служащий отеля его ранга не спускается в буфет для сотрудников, а еще лучше – прямо в бар. Бармен любой смены с удовольствием нальет ему чашечку за так. Но Ставцов предпочитал не пользоваться такого рода привилегиями, тем более что они распространялись только на те случаи, когда возникала служебная необходимость. Другими словами – уладить конфликт с постояльцем, договориться по тому или иному вопросу.
Вера Михайловна Лученок не подходила ни под одну из вышеуказанных статей.
Он налил в «Мулинекс» воды и вынул из шкафчика банку растворимого кофе. Кофе был хорош, но не настолько, чтобы говорить о каком-то секрете заварки. Весь секрет заключался в том, чтобы не жалеть кофе. Еще такой способ позволял Ставцову чувствовать себя несколько более независимо. Копеечное дело, однако явно чувствовалось дополнительное уважение подчиненных.
Из таких мелочей состояла его манера поведения и общения с клиентами отеля и его персоналом.
По-настоящему Ставцов еще не определился. То есть он понимал, что в отеле идет тайная, но кровавая война. С одной стороны чеченцы, с другой – Пайпс. А вот на чью сторону стать? Ему не было никакого дела ни до тех, ни до других. Ни ему, ни всему коллективу. Ставцов это хорошо понимал. И еще, по советской привычке, он знал, что, как ни крути, коллектив великая сила. Знал, что сам имеет кое-какое влияние на коллектив. А стало быть – тоже представляет некую силу.
Пайпс была ему симпатична. Но американка – это американка, как-никак иностранная штучка. Чеченцы были ему не симпатичны вообще. Но они были свои, что ли, как плохое дитя в семье.
Ставцов советовался с женой, но та только махала руками:
– Не влезай ты во все это!
Ставцов, может быть, и воспользовался бы ее советом, но ситуация уж слишком раскалялась, что-то все равно придется выбирать.
К Вере Михайловне он относился хорошо. Она прекрасно владела языками. Он это заметил сразу при ее устройстве на работу, а не после того, как гардеробщица предложила ему пользоваться книгами из своей библиотеки. Правда, сначала предложение вызвало опасение. Не воспользуется ли она этим его расположением впоследствии? Но нет, этого не было. И он закрыл глаза, когда заметил, что гардеробщица охотно вступает в неслужебные разговоры с постояльцами отеля. Еще пятнадцать лет назад, когда он только начинал карьеру в гостиничном деле юным выпускником техникума гостиничного хозяйства, о таких разговорах нечего было и думать. Но укоренившаяся еще тогда настороженность к внеслужебным контактам слишком глубоко сидела в нем и нет-нет да поскребывала изнутри.
Виктор налил себе кофе в фаянсовую кружку. Бедная женщина. Вот переживает, наверное… Лишиться такого места в наше время дорогого стоит. А почему, собственно, лишиться? Все еще можно притушить, загладить. Извиниться, в конце концов, по полной программе. Сначала она от себя, потом он – от лица отеля. От лица отеля – было самое неприятное. Он в него влюбился. А влюбленные, как известно, тяжело переживают такие события.
Ставцов разглядывал кружку с заметной щербинкой на ручке и переживал. В душе он больше всего ценил постоянство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Соседи, которым было достаточно уже одного того, что банщик не приближается к ним, с ужасом смотрели на «издевательство». Иногда, особенно хорошо размахнувшись, Константин обдавал их волной жгучего воздуха, и тогда они с большим мужеством сдерживали тихое поскуливание.
Костя слабел с каждой минутой, но за ним стоял весь российский флот, а в старике он начал явно различать самурайские черты адмирала Того. В мозгу билась строка из песни: «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“, пощады никто не желает!…»
И тут увидел, что внизу живота у старика вдруг что-то активно шевельнулось.
Самое главное, что этому еще больше удивился старик.
То ли это событие так поразило банщика, то ли жар наконец сделал свое дело, Костя тихо охнул и упал на руки скверного старика.
Отбросив конспирацию, Пайпс заорал соседям, чтобы те немедленно помогли ему.
В критические мгновения человек способен проявить лучшие свои качества. Соседи помогли Пайпсу, и втроем они снесли Костю сначала вниз. Там Пайпс черпнул ковш холодной воды из красиво декорированной бочки и плеснул в лицо банщику. Константин приоткрыл пока еще ничего не видящие глаза и пробормотал еле слышно строку из песни.
Они выволокли Костю в комнату отдыха. Очень скоро в помещение набилось много народа. Иностранцев оттеснили, поблагодарив за спасение служащего, но объяснений их никто не слушал. Только оба массажиста как-то странно посмотрели на отошедших в сторону иностранцев. Особенно на старика.
– Да… – потягивая брусничную воду, сказал Пайпс. – Видели бы вы меня лет пятнадцать назад…
Окончательно пришедшие в себя соседи заинтересовались:
– И что было пятнадцать лет назад?
– Если не секрет, сколько вам?
– Семьдесят пять, – гордо выпятил грудь Пайпс. – В мотеле дело было. Приглянулась мне одна. Я за ней и так и сяк. А сам-то не хочу за деньги. Хочу, чтобы сама. А она ни в какую. Я тактику сменил. Говорю, годы мои ушли, а жаль. Вы женщина выдающаяся. Она мне поначалу поддакивала. Мол, действительно ушли. А я горевать и еще пуще ей ее же расписывать. И про бюст, и про все прочее. И снова горевать об ушедшем. Возьми и добавь, что до старости увлекался дельтапланеризмом и ударился этим местом о скалу. Теперь уже много лет прошло без любовной радости. Мне бы только полежать рядом. Полюбоваться. И все гну к тому, что раз из меня любовник никакой, то и платить не буду. Дабы целомудренность ее не смущать… Долго говорили. Она все своего ждала. Весь вечер. Не дождалась… Пойдем, дедушка, ко мне в номер. Обоим нам скверно, так пополам поделим и выбросим из головы. Пошли. Легли. Поболтали. Она уснула…
Старик хитро улыбнулся своим воспоминаниям.
– А дальше?
– Дальше?.. Она голову поднимает. Глаза по доллару. А я ей: спокойно, малышка, ты меня вылечила.
Пайпс допил воду и направился к выходу. Двое его соседей и не заметили, что между делом старик уже оделся. Они же как были в чем мать родила, так и сидели.
– Дальше-то что? – в один голос потребовали они продолжения.
– Дальше?.. Лет пять мы с ней встречались.
– А дальше?
– Дальше было грустно, до сегодняшнего дня. Извините, мне пора.
Ликующий Пайпс шел по коридору, дотрагиваясь до панелей, и приговаривал: «Моя девочка все делает правильно».
Он направлялся в бар обмыть свое давно забытое физическое состояние.
Глава 26
С 9 до 10 часов утра
Секретаря у Ставцова не было. Не полагалось по должности. Потому кофе он заваривал сам и по собственному рецепту. Так говорил тем, кто заставал его за этим занятием и кто удивлялся, почему служащий отеля его ранга не спускается в буфет для сотрудников, а еще лучше – прямо в бар. Бармен любой смены с удовольствием нальет ему чашечку за так. Но Ставцов предпочитал не пользоваться такого рода привилегиями, тем более что они распространялись только на те случаи, когда возникала служебная необходимость. Другими словами – уладить конфликт с постояльцем, договориться по тому или иному вопросу.
Вера Михайловна Лученок не подходила ни под одну из вышеуказанных статей.
Он налил в «Мулинекс» воды и вынул из шкафчика банку растворимого кофе. Кофе был хорош, но не настолько, чтобы говорить о каком-то секрете заварки. Весь секрет заключался в том, чтобы не жалеть кофе. Еще такой способ позволял Ставцову чувствовать себя несколько более независимо. Копеечное дело, однако явно чувствовалось дополнительное уважение подчиненных.
Из таких мелочей состояла его манера поведения и общения с клиентами отеля и его персоналом.
По-настоящему Ставцов еще не определился. То есть он понимал, что в отеле идет тайная, но кровавая война. С одной стороны чеченцы, с другой – Пайпс. А вот на чью сторону стать? Ему не было никакого дела ни до тех, ни до других. Ни ему, ни всему коллективу. Ставцов это хорошо понимал. И еще, по советской привычке, он знал, что, как ни крути, коллектив великая сила. Знал, что сам имеет кое-какое влияние на коллектив. А стало быть – тоже представляет некую силу.
Пайпс была ему симпатична. Но американка – это американка, как-никак иностранная штучка. Чеченцы были ему не симпатичны вообще. Но они были свои, что ли, как плохое дитя в семье.
Ставцов советовался с женой, но та только махала руками:
– Не влезай ты во все это!
Ставцов, может быть, и воспользовался бы ее советом, но ситуация уж слишком раскалялась, что-то все равно придется выбирать.
К Вере Михайловне он относился хорошо. Она прекрасно владела языками. Он это заметил сразу при ее устройстве на работу, а не после того, как гардеробщица предложила ему пользоваться книгами из своей библиотеки. Правда, сначала предложение вызвало опасение. Не воспользуется ли она этим его расположением впоследствии? Но нет, этого не было. И он закрыл глаза, когда заметил, что гардеробщица охотно вступает в неслужебные разговоры с постояльцами отеля. Еще пятнадцать лет назад, когда он только начинал карьеру в гостиничном деле юным выпускником техникума гостиничного хозяйства, о таких разговорах нечего было и думать. Но укоренившаяся еще тогда настороженность к внеслужебным контактам слишком глубоко сидела в нем и нет-нет да поскребывала изнутри.
Виктор налил себе кофе в фаянсовую кружку. Бедная женщина. Вот переживает, наверное… Лишиться такого места в наше время дорогого стоит. А почему, собственно, лишиться? Все еще можно притушить, загладить. Извиниться, в конце концов, по полной программе. Сначала она от себя, потом он – от лица отеля. От лица отеля – было самое неприятное. Он в него влюбился. А влюбленные, как известно, тяжело переживают такие события.
Ставцов разглядывал кружку с заметной щербинкой на ручке и переживал. В душе он больше всего ценил постоянство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82