Но Мэри, как и все остальные, никогда не увидит этого.
Майлз поднялся на ноги, взял оба счета, заплатил в кассу и молча
вышел из "Лаунжа".
Снаружи улицы городка по-прежнему оставались пустыми. И сквозь этот
пустынный городской ландшафт, освещенный сумеречным светом полной луны,
отражавшей покрасневший солнечный свет, он медленно повернул и побрел к
своему дому.
3
Он проснулся ночью без видимой причины; лежал, всматриваясь в темный
потолок и пытаясь понять, что разбудило его в такой час. В спальне было
жарко и душно, и он отбросил одеяло.
Пижама на груди была насквозь мокрой от пота. Словно липкой рукой она
сжимала его грудь и вместе с застоявшимся воздухом наполняла странным
чувством, что где-то рядом в темноте притаилась опасность. Ему подумалось,
спокойно ли сейчас спит Мэри или тоже проснулась.
В комнате было душно и неестественно влажно. Он встал и пошел открыть
окно, но рама уже оказалась поднята полностью. Снаружи ночной воздух висел
без движения, такси же неестественно теплый и пустой, как и в комнате.
Ни дуновения ветерка. Ни шороха листвы. Внизу, различимый на фоне
уличного света, высокий, раскидистый дуб возвышался над ветвями сирени и
маленькой цветущей яблони, растущей в темном дворе. Кусты и деревья стояли
как сооружения из бетона, каменно недвижимые, темнее самой ночи.
Вдалеке пророкотал гром. Майлз взглянул вверх на горизонт за
деревьями и увидел огненное свечение, выгнувшееся аркой через черное небо,
без луны и звезд. Гром раздался вновь, на этот раз ближе.
Майлз стоял, наблюдая за нарастанием огня и грохота. Воздух
по-прежнему был неподвижен. Вдалеке, вдоль кромки тьмы небо озарилось
сполохами света, похожими на отблески пушечных залпов некой происходящей
за горизонтом великой войны богов. Грохот нарастал. Вспышки уже
превратились в молнии, прошивающие небо дикими зазубренными линиями.
Внезапно воздух снаружи пришел в движение, вздрогнул и толкнул Майлза
влажной волной. Прогрохотал гром: прямо над ним раскололись небеса, и
молния отпечатала в его мозгу вид деревьев и кустов. Поднялся ветер,
послышался четкий, звонкий стук капель.
Начался град. Майлз не успел отойти и закрыть окно, когда буря на
максимуме неистовства добралась до него. В свете дикой вспышки он увидел
внизу двор, наполненный прыгающими белыми пятнами, кусты и даже цветущую
декоративную яблоню, склонившуюся почти до земли.
Не согнулся только дуб. Он, как и раньше, гордо возвышался надо
всеми. Его листья вытянулись, и ветви качались под напором ветра, но его
ствол не подчинялся стихии. Он стоял прямо, не уступая, ко всему
безразличный. Разбушевавшаяся стихия обожгла лицо и руки Майлза. Он
отпрянул от окна и прикрыл его, оставив полоску в один или два дюйма
шириной. Но даже сквозь эту маленькую щелку ледяной ветер со свистом
врывался в комнату. Майлз вернулся в кровать, запахнув вокруг себя одеяло.
Он не стал вникать в суть происходящего и спокойно заснул.
- Корабль...
Кажется, это были первые слова, которые услышал Майлз, проснувшись на
следующее утро и спускаясь вниз по лестнице. Они слетели с губ хозяйки,
когда он шел завтракать, их повторял каждый, кто стоял под красным светом
Солнца на улицах кампуса в это раннее утро. Когда он добрался до
аудитории, где проводился семинар по Ренессансу, студенты обсуждали только
эту тему.
- Все равно он слишком большой, чтобы приземлиться, - сказал Майк
Йарош, низенький, бородатый, один из самых старших среди студентов. -
Величиной со штат Род-Айленд.
- Скорее всего, они пошлют корабль поменьше, - вставил кто-то другой.
- Может - да, а может, и нет, - продолжил разговор Майк. - Помните,
как корабль внезапно появился на орбите на расстоянии нескольких тысяч
миль. Ни одна из обсерваторий не засекла его приближения, и вдруг он
появился прямо перед ними. Если корабль может совершить такое, то скорее
всего, они могут послать людей на поверхность Земли прямо из корабля.
Преподаватель семинара Уоллес Хэнкинс, худой, лысеющий, с остатками
волос такого же черного цвета, как и его брови, вошел в дверь, прервав
Майка на полуслове.
- Какие-нибудь новости? Какие-нибудь сигналы с корабля... - начали
спрашивать его.
Хэнкинс резко ответил:
- Да, поступило какое-то сообщение. Генеральный секретарь Организации
Объединенных Наций получил его, но о его содержании в новостях не сказали.
Но все это к делу не относится. Всем понятно, что в таких условиях
провести какой-нибудь семинар - дело бесполезное. Поэтому не будем сегодня
и пытаться. Расходитесь по своим делам, и, если все будет хорошо, мы
встретимся здесь опять на следующей неделе при условиях более подходящих
для обсуждения искусства Ренессанса.
Майлз подумал, что гул удовлетворения, раздавшийся после этого
заявления, скорее подошел бы группе школьников, чем дюжине усидчивых
студентов последнего курса. Пока другие выходили, он сложил обратно в
чемоданчик свои книги, которые достал, пока говорил Майк Йарош. Хэнкинс
стоял в стороне, чтобы пропустить слушателей. Поэтому так получилось, что
Майлз, покидавший класс последним, столкнулся с Хэнкинсом нос к носу.
- Жалко терять целый день, - остановившись, честно признался Майлз.
Хэнкинс посмотрел на него с более чем кислым выражением на круглом
лице с высоким, безволосым лбом.
- Кажется, Ренессанс уже вышел из моды, - сказал он, проводив Майлза
за дверь и закрыв ее за ним.
Майлз с чемоданчиком в руке направился вниз по истертым мраморным
ступеням лестницы здания исторического факультета, вышел на улицу и пошел
домой. Он не знал, чем занять неожиданную брешь в своем дневном
расписании. По привычке он подумал о том, чтобы где-нибудь поставить
мольберт и попытаться поработать, но затем вспомнил, что при таком свете
на улице работать невозможно. Цветовая гамма полностью изменилась.
Почти сразу же его заинтересовала возможность рисования при красном
свете, чтобы оценить получившееся, когда Солнце вернется к нормальному
состоянию. С разгорающимся внутри энтузиазмом он заторопился домой и
поднялся в свою комнату. Но, войдя, он внезапно упал духом. Вид сохнувших
в углу картин, нарисованных им вчера вечером, напомнили ему о Мэри и
ночном шторме.
Он остался один на один с сильным чувством вины и потери. Неважно,
насколько вчера вечером Мэри оказалась неправой, две вещи оставались
неизменными: забота о нем, заставившая ее говорить откровенно, и то, что
во всем мире у него не осталось более близкого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44