Подходит неизвестное, а может… и страшное.
– Садитесь сюда!
Его привели к креслу, посадили, натянули на голову какую-то холодную металлическую вещь.
– Внимание! – сказал академик. – Петр Сергеевич, ток!
Парима уже не могла сидеть спокойно. Она пододвинулась ближе к краю ширмы, выглянула оттуда. В глаза ударил ослепительный, почти фиолетовый свет. Пришлось надеть синие очки, которые заранее дал ей Щеглов.
Михаил с металлическим шлемом на голове сидел перед прожектором. Свет бил ему прямо в глаза. Академик внимательно следил за приборами на пульте дифферентциатора.
– Что вы видите, дорогой?
– Вижу тусклый свет, – хрипло сказал Михаил.
– А сейчас? – академик передвинул рычажок настройки.
– Не вижу ничего! – взволновался больной.
– Ну, так сейчас увидите! – Довгополов подал знак, и Щеглов включил еще один прожектор.
– Вижу.
Несколько раз усиливал свет Щеглов, и каждый раз после какого-то движения руки академика на пульте дифференциатора Михаил заявлял, что не видит ничего.
Парима не понимала, что тут происходит. Щеглов не успел разъяснить методику лечения. Да если бы и объяснил, вряд ли поняла бы Парима все.
Этому больному можно вернуть зрение двумя путями. Усилить, например, электромагнитные колебания поврежденной части мозга с помощью интегратора. Человек начнет видеть. Но слишком дорого придется заплатить за это со временем: интегратор убьет человека рано или поздно.
Академик Довгополов выбрал иной путь: он заставляет бороться за зрение собственный мозг больного.
Вот в глаза Лымаря падает поток света. Хотя и очень слабенькие, но в мозгу больного все же возникают электромагнитные колебания. Дифференциатор эти колебания принимает, усиливает и посылает обратно в мозг, но, как говорят, «в противофазе». Эти колебания не усиливают колебаний мозга, а ослабляют, угнетают их.
Однако мозг борется. Он мобилизует все силы, и все же преодолевает внешнее торможение. Тогда надо еще усилить действие дифференциатора. И снова мозг бросается в бой. На помощь клеткам, которые были повреждены, приходят другие, – ведь это не шутка, что-то необычное угрожает существованию всего организма!
И вот так, – конечно, постепенно, медленно, – на протяжении многих сеансов мозг, так сказать, «тренируется», учится наново самостоятельно выполнять свои сложные функции. Это нечто похожее на восстановление перебитых, разрушенных и затем сшитых мышц. Лишь тренировкой, как ни болезненна и утомительна она, можно вернуть к жизни почти мертвые ткани.
Сложные, очень сложные это вопросы для малайской девушки, не успевшей закончить даже техникум. Но она верит во всемогущество науки; верит в то, что для ее любимого вновь заиграет всеми красками яркий жизнерадостный мир. И сейчас, в минуты, когда от надежды до отчаяния – один шаг, она боится пропустить что-либо – жест, слово, будто от этого зависит все.
– …А теперь? – допытывается Довгополов.
– Н-не в-вижу… – шепчет Лымарь.
– Как вас зовут?.. – академик внимательно поглядывает на экран, где суетится, выплясывает змейка электромагнитных колебаний мозга больного.
– Как… зовут?.. – медленно, с большим усилием переспрашивает больной. Он морщит лоб, припоминая: а в самом деле, как его зовут и кто он?
Не только слепоту, но и много других заболеваний и недостатков можно вылечить с помощью этого чудесного прибора. Случается, что человек теряет память. Увиденное и услышанное он забывает немедленно. Так пусть же со шлемом дифференциатора на голове заставит свой мозг тренироваться, работать; пусть напрягает его так, как напрягает сейчас этот больной.
– Меня… зовут… Михаил…
– Свет видите?
– Вижу.
Секунду тому назад он не видел. Значит, мозг борется, мозг выздоравливает!
– Достаточно! – шепчет академик. – Кончайте.
Щелкнул переключатель. Погасли мощные прожекторы. Тускло, неприветливо стало в большом зале.
Михаил схватился с кресла и вскрикнул:
– Вижу!.. Вас вижу, товарищ профессор!.. Вы в сером костюме, да?.. Петр Сергеевич, и вас!.. Ой, снова темнеет в глазах!.. Я снова не вижу!.. Не вижу!
– Успокойтесь, успокойтесь, мой дорогой! – ласково, как ребенку, говорит академик. – Это же только первый сеанс. С каждым разом все дольше будет светить для вас свет. И, наконец, засияет навсегда.
– Спасибо! – Лымарь нащупал руку академика и крепко пожал ее. – Спасибо!
Щеглов отвернулся. У него в горле стал терпкий комок, радостной болью сжалось сердце.
Он привык считать себя рассудительным, черствым, не способным к сантиментам, но в это мгновение не мог быть спокойным и он.
Парима плакала не стыдясь. То были светлые слезы радости.
Щеглов взял ее за руку и подвел к Михаилу. Она молча обняла любимого, прильнула щекой к его плечу. И он не удивился, словно знал, что Парима все время была здесь, рядом.
– Пойдем, дорогая! – сказал он тихо.
– Только не волноваться! – погрозил вслед им Довгополов. Он вытер пот со лба и повторил уже с иной интонацией, задумчиво: – Не волноваться!.. Гм… Хорошо говорить!
Академик подергал себя за седую бороду и резко повернулся к Щеглову:
– Прозрел!.. Вы слышите: прозрел!.. Пусть на мгновение, но ведь это начало. Человек, обреченный на самое страшное, спасен… Так разве ради этого не стоило мечтать и бороться?! – Он еще немного помолчал, а затем шутливо пожаловался: – Мой дорогой, о чем же мечтать дальше?.. Покорена земля и воды, энергия атома и межзвездное пространство… Начинает раскрываться самое сокровенное: тайна живого мозга… Что же еще?
Щеглов только улыбнулся в ответ: дорогой академик, впереди еще работы да работы! И всегда, как пылающий маяк, впереди горят яркие мечты. Без мечты – нет жизни.
– Я вижу солнце! – послышался из коридора взволнованный голос Лымаря.
Довгополов и Щеглов оглянулись. Сквозь открытую дверь было видно: у окна, залитые яркими лучами солнца, стояли двое – молодые, сильные, красивые.
К ЧИТАТЕЛЯМ
Харьковское областное издательство просит присылать отзывы об этой книге по адресу:
Харьков, ул. Дзержинского, 3.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Садитесь сюда!
Его привели к креслу, посадили, натянули на голову какую-то холодную металлическую вещь.
– Внимание! – сказал академик. – Петр Сергеевич, ток!
Парима уже не могла сидеть спокойно. Она пододвинулась ближе к краю ширмы, выглянула оттуда. В глаза ударил ослепительный, почти фиолетовый свет. Пришлось надеть синие очки, которые заранее дал ей Щеглов.
Михаил с металлическим шлемом на голове сидел перед прожектором. Свет бил ему прямо в глаза. Академик внимательно следил за приборами на пульте дифферентциатора.
– Что вы видите, дорогой?
– Вижу тусклый свет, – хрипло сказал Михаил.
– А сейчас? – академик передвинул рычажок настройки.
– Не вижу ничего! – взволновался больной.
– Ну, так сейчас увидите! – Довгополов подал знак, и Щеглов включил еще один прожектор.
– Вижу.
Несколько раз усиливал свет Щеглов, и каждый раз после какого-то движения руки академика на пульте дифференциатора Михаил заявлял, что не видит ничего.
Парима не понимала, что тут происходит. Щеглов не успел разъяснить методику лечения. Да если бы и объяснил, вряд ли поняла бы Парима все.
Этому больному можно вернуть зрение двумя путями. Усилить, например, электромагнитные колебания поврежденной части мозга с помощью интегратора. Человек начнет видеть. Но слишком дорого придется заплатить за это со временем: интегратор убьет человека рано или поздно.
Академик Довгополов выбрал иной путь: он заставляет бороться за зрение собственный мозг больного.
Вот в глаза Лымаря падает поток света. Хотя и очень слабенькие, но в мозгу больного все же возникают электромагнитные колебания. Дифференциатор эти колебания принимает, усиливает и посылает обратно в мозг, но, как говорят, «в противофазе». Эти колебания не усиливают колебаний мозга, а ослабляют, угнетают их.
Однако мозг борется. Он мобилизует все силы, и все же преодолевает внешнее торможение. Тогда надо еще усилить действие дифференциатора. И снова мозг бросается в бой. На помощь клеткам, которые были повреждены, приходят другие, – ведь это не шутка, что-то необычное угрожает существованию всего организма!
И вот так, – конечно, постепенно, медленно, – на протяжении многих сеансов мозг, так сказать, «тренируется», учится наново самостоятельно выполнять свои сложные функции. Это нечто похожее на восстановление перебитых, разрушенных и затем сшитых мышц. Лишь тренировкой, как ни болезненна и утомительна она, можно вернуть к жизни почти мертвые ткани.
Сложные, очень сложные это вопросы для малайской девушки, не успевшей закончить даже техникум. Но она верит во всемогущество науки; верит в то, что для ее любимого вновь заиграет всеми красками яркий жизнерадостный мир. И сейчас, в минуты, когда от надежды до отчаяния – один шаг, она боится пропустить что-либо – жест, слово, будто от этого зависит все.
– …А теперь? – допытывается Довгополов.
– Н-не в-вижу… – шепчет Лымарь.
– Как вас зовут?.. – академик внимательно поглядывает на экран, где суетится, выплясывает змейка электромагнитных колебаний мозга больного.
– Как… зовут?.. – медленно, с большим усилием переспрашивает больной. Он морщит лоб, припоминая: а в самом деле, как его зовут и кто он?
Не только слепоту, но и много других заболеваний и недостатков можно вылечить с помощью этого чудесного прибора. Случается, что человек теряет память. Увиденное и услышанное он забывает немедленно. Так пусть же со шлемом дифференциатора на голове заставит свой мозг тренироваться, работать; пусть напрягает его так, как напрягает сейчас этот больной.
– Меня… зовут… Михаил…
– Свет видите?
– Вижу.
Секунду тому назад он не видел. Значит, мозг борется, мозг выздоравливает!
– Достаточно! – шепчет академик. – Кончайте.
Щелкнул переключатель. Погасли мощные прожекторы. Тускло, неприветливо стало в большом зале.
Михаил схватился с кресла и вскрикнул:
– Вижу!.. Вас вижу, товарищ профессор!.. Вы в сером костюме, да?.. Петр Сергеевич, и вас!.. Ой, снова темнеет в глазах!.. Я снова не вижу!.. Не вижу!
– Успокойтесь, успокойтесь, мой дорогой! – ласково, как ребенку, говорит академик. – Это же только первый сеанс. С каждым разом все дольше будет светить для вас свет. И, наконец, засияет навсегда.
– Спасибо! – Лымарь нащупал руку академика и крепко пожал ее. – Спасибо!
Щеглов отвернулся. У него в горле стал терпкий комок, радостной болью сжалось сердце.
Он привык считать себя рассудительным, черствым, не способным к сантиментам, но в это мгновение не мог быть спокойным и он.
Парима плакала не стыдясь. То были светлые слезы радости.
Щеглов взял ее за руку и подвел к Михаилу. Она молча обняла любимого, прильнула щекой к его плечу. И он не удивился, словно знал, что Парима все время была здесь, рядом.
– Пойдем, дорогая! – сказал он тихо.
– Только не волноваться! – погрозил вслед им Довгополов. Он вытер пот со лба и повторил уже с иной интонацией, задумчиво: – Не волноваться!.. Гм… Хорошо говорить!
Академик подергал себя за седую бороду и резко повернулся к Щеглову:
– Прозрел!.. Вы слышите: прозрел!.. Пусть на мгновение, но ведь это начало. Человек, обреченный на самое страшное, спасен… Так разве ради этого не стоило мечтать и бороться?! – Он еще немного помолчал, а затем шутливо пожаловался: – Мой дорогой, о чем же мечтать дальше?.. Покорена земля и воды, энергия атома и межзвездное пространство… Начинает раскрываться самое сокровенное: тайна живого мозга… Что же еще?
Щеглов только улыбнулся в ответ: дорогой академик, впереди еще работы да работы! И всегда, как пылающий маяк, впереди горят яркие мечты. Без мечты – нет жизни.
– Я вижу солнце! – послышался из коридора взволнованный голос Лымаря.
Довгополов и Щеглов оглянулись. Сквозь открытую дверь было видно: у окна, залитые яркими лучами солнца, стояли двое – молодые, сильные, красивые.
К ЧИТАТЕЛЯМ
Харьковское областное издательство просит присылать отзывы об этой книге по адресу:
Харьков, ул. Дзержинского, 3.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52