Теккерей Уильям Мейкпис
Парижские письма
Уильям Мейкпис Теккерей
Парижские письма
Париж, суббота, 29 июня, 1833 г.
Надо признаться, что образцовейшая в мире газета - "Национальный стандарт" - носит весьма нелепое, невыразительное и лишенное смысла название. "Национальный стандарт" - да что же это такое? Так можно назвать и газету, и меру бренди, стяг короля Уильяма и знамя короля Кобетта. Не лучше ли последовать примеру французских газет и выбрать заголовок поприметней, подумали мы, узнав о новой газете, которая скоро начнет выходить в Париже: "Некролог. Журнал смертей". Этот прелестный заголовок, полный романтики и меланхолии, как нельзя более подходит для сентиментальной газеты, на титульном листе которой изображена погребальная урна, а все страницы обведены красивой траурной каймой. О, смерть! О, жизнь! О, jeime France Молодая Франция (франц.)., какой триумф изысканности и искусства! Вообразите, что каждое утро к завтраку вы получаете: "Траурную смесь", "Листок гробовщика", "Саван и кости", "Погребальный вестник" "Заступ, или Спутник могильщика", откуда узнаете о самых фешенебельных кончинах, убийствах, самоубийствах и смертных казнях в Европе. Сколь приятное занятие читать эти повременные издания для впавших в меланхолию молодых людей и чувствительность юных леди! К тому же оно и познавательно, и в то же время душещипательно, а кроме того (как говаривал Фигаро), при жизни ты абонент, а после смерти клиент.
Ноябрьские самоубийства у нас на родине - главный источник вдохновения французских юмористов; они убеждены, что Лондонский мост только для того и построен, чтобы с него бросались в Темзу, а фонарные столбы расставлены на улицах нашей столицы вместо виселиц; в действительности же, подобному употреблению фонарных столбов мы научились у французов; да и по части самоубийств первенство, несомненно, принадлежит им. Чуть ли не каждое утро с полдюжины молодых людей "asphixient" Отравляются газом (франц.). себя, и тот же путь к успокоению обычно избирают малодушные и неимущие служанки, почитая его наиболее легким, скорым и надежным. Мне рассказывали, как некий солидный джентльмен, уже достигший своего шестнадцатилетия, и другой еще более пожилой, родившийся двумя годами раньше, оборвали свое земное существование, удушив себя угаром. Незадолго до этого они совместно написали драму, которая была с успехом представлена в Порт-Сен-Мартен, чем, по всей видимости, снискали себе несколько десятков франков и обессмертили себя (на пять-шесть вечеров) - предел честолюбивых, а также всех других мечтаний обоих драматургов. Упоенные успехом, наши юные мудрецы решили уйти из жизни, находясь в зените славы и блаженства. Предполагалось, разумеется, что сей последний подвиг своей возвышенностью окончательно причислит их к лику бессмертных.
Способ, к которому они прибегли, не накладен - двух пенсов вполне достаточно, чтобы отправить на тот свет несколько сот молодых поэтов, запасшись смертоносным топливом, они взобрались на свой седьмой этаж, отгородились от мира и заперли окна. Когда спустя несколько часов дверь наконец взломали, души их вылетели вместе с дымом, и в комнате осталось только два трупа; уделом публики было восхититься ими и позаботиться о похоронах. Романтические французы оросили покойников слезами; у нас на родине им бы, пожалуй, досталось по доброму колу на брата. Но мир их праху! Я ничуть не сомневаюсь, что к этому времени они уже весьма уютно расположились в той части небес, где встретят Катона, Аддисона, Юстаса Баджелла и прочих склонных к самоубийству философов; а рано или поздно Листона, Тальма и всех великих трагиков.
Мне захотелось узнать фамилии бедняг и название их трагедии. Но мой рассказчик забыл и те и другое. Вот продолжительность славы.
Театры процветают; каждый из них радует в этом сезоне публику какой-нибудь блистательной новинкой. В "Амбигю Комик" идет назидательное представление "Валтасаров пир". Во втором акте нашему взору предстает великое множество унылых сынов Израиля, которые расселись вкруг вод вавилонских, повесив арфы на ивы! "Спойте нам одну из песен Сиона", обращается вавилонянин к корифею хора. "Как же нам петь в чужой земле?" ответствует хор. Сама пьеса - постыдная пародия на Библию - насквозь проникнута французским духом и французскими же представлениями о приличиях. Позади меня расположилось какое-то многодетное семейство, все члены которого с большим интересом созерцали поучительную сцену выхода царицы из ванны. Спектакль завершается великолепной имитацией картины Мартина "Валтасар".
А в "Порт Сен-Мартен" идет пьеса "Бергами", в которой оживает другое полотно - хэйтеровский суд над королевой Каролиной в палате лордов. Сегодня утром пронесся слух, что из Англии прислан специальный курьер, чтобы добиться запрещения спектакля. Заключив отсюда, что в пьесе содержится нечто ужасное, я направился в "Порт Сен-Мартен" и был жестоко разочарован, не обнаружив в ней ничего, кроме пресного платонического диалога между ангелоподобным Бергами и угнетенной королевой. В начале пьесы Бергами простой рассыльный, но, покорив королеву своими меткими замечаниями о погоде, природе и итальянской политике, он тут же становится ее конюшим. В конце первого акта королева садится в карету. Во втором акте ее величество погружается на пакетбот (ох уж эти пакетботы!), в третьем - сидит на балконе, в четвертом - погружается в пучину страстей, что не так уж опасно, поскольку Бергами уже убит к тому времени лордом Эшли (мы приносим его милости свои искренние поздравления), и королеве остается лишь отправиться в палату лордов, дабы пожаловаться там на этот неучтивый поступок. Сцена, скопированная с картины, поражает естественностью и живостью. Сэр Бруэм. произносит речь об угнетении женщин, патриотизме и пр., лорд Элдон возражает ему; министры рукоплещут, оппозиция трепещет, и в палату лордов величественно вплывает королева, кланяясь налево и направо и изрекая благороднейшие сентенции. Внезапно с улицы доносится тревожный шум: толпа восстала на защиту королевы! Лорд Элдон делает знак военному министру, тот бросается усмирять мятежников, королева спешит вслед за ним, но их усилия тщетны, летят камни, звенят разбитые стекла, лорд Элдон исчезает, сэр Бруэм устремляется вперед, а лорд Ливерпуль (дородный мужчина в белом жилете и с огромной жестяной звездой) валится наземь, сраженный сокрушительным ударом: обломок кирпича, пущенный кем-то из рогатки, угодил прямо в живот его светлости; и падение занавеса, разумеется, совпадает с падением премьер-министра. Тут французская публика, воспарив духом до невиданных высот, начинает громко требовать Марсельезу! Я не смотрел пятого акта, где отравляют королеву (снова лорд Эшли!
1 2 3