И если почести и деньги уместны для одной профессии, почему они неуместны для другой? Ни один представитель какой-либо другой профессии не сочтет для себя унизительным получить правительственную награду; и у литератора не больше оснований брезговать пенсиями, орденами и титулами, чем у посланника, или у генерала, или у судьи. Все европейские государства, кроме нашего, награждают своих литераторов; американское правительство тоже уделяет им заслуженную долю из своих скромных средств; почему же американцам можно, а англичанам нельзя? Питт Кроули огорчен, что не получил ордена за свою дипломатическую службу в Пумперникеле; генерала О'Дауда радует, что он может именоваться сэр Гектор О'Дауд, К. О. Б., а его жену - что она стала леди О'Дауд; так неужели же одним только литераторам не свойственно тщеславие, и должно ли расценивать их мечты о почестях как великий грех?
А теперь касательно того, что я будто бы поддерживаю злостное предубеждение против нашей профессии (а я заявляю, что не признаю себя в этом виновным, как, вероятно, не признал бы себя виновным Фильдинг, если бы его обвинили в намерении, изобразив пастора Траллибера, выказать неуважение к Церкви), - то позвольте мне сказать. что, прежде, нежели выносить приговор, не мешало бы подождать и выслушать все доводы "за" и "против". Как знать, что Вам предстоит прочесть в еще не опубликованных главах романа, навлекшего Ваше и "Экзаминера" неудовольствие? А что, если Вы несколько поторопились, обвинив меня в предубежденности, а "Экзаминер" - увы! - в том, что я льщу публике и обманываю ее? Только время разрешит этот вопрос, за ответом на который мы отсылаем нелицеприятного читателя к "нашему следующему выпуску".
Что я предубежден против шарлатанства и лжи, против тех моих собратьев по перу, которые залезают в долги, пьянствуют и распутничают, - это я готов признать; как и то, что я не прочь посмеяться над жуликами, сочиняющими "последние новости" о модах и о политических событиях на потребу всеядным невеждам-провинциалам. Однако я описываю эти слабости и разоблачаю эти пороки без всякого злого умысла и не считаю, что поступаю дурно. Разве литераторы в них вовсе не повинны? Разве не пытаются иные оправдать их мотовство талантливостью и более того - самые их пороки приводить в доказательство их таланта? Единственная мораль, которую я, как писатель, имел в виду, когда создавал эпизоды, вызвавшие Ваше негодование, состоит в том, что долг литератора, как и всякого другого человека, вести упорядоченную и грозную жизнь, любить жену и детей и платить по счетам поставщиков. И картины, мною описанные, вовсе не "карикатура, до которой я снизошел", как не подсказаны они и коварным умыслом "польстить людям, не причастным к литературе". Если же это все-таки карикатура, то лишь как следствие врожденного порока зрения, а по желания искусно ввести в заблуждение публику; но я-то хотел только сказать правду, и притом сказать ее вполне беззлобно. Я сам видел того книгопродавца, у которого Блодьер украл книги; я сам относил в тюрьму деньги (от одного великодушного собрата по перу) некоему человеку, весьма похожему на Шендона, и имел случай наблюдать трогательную преданность его жены, проводившей с ним в тюрьме целые дни. Почему же не описывать такие вещи, если они, как мне представляется, свидетельствуют о той диковинной и жестокой борьбе добра и зла, что происходит в наших душах и в окружающем нас мире? Возможно, я не сумел довести мою мысль до читателя; возможно и то, что критику из "Экзаминера" недостало понятливости. Он как цензор вправо, разумеется, судить обо мне как о художнике; но когда мистер "Экзаминер" говорит о джентльмене, что тот "не гнушается поощрять предубеждение публики", при том, что предубеждения такого не существует, я утверждаю, что обвинение его столь же несправедливо, сколь и смехотворно, и рад, что оно само себя опровергает.
И думается мне, что нам, литераторам, вместо того чтобы обвинять публику, которая якобы всех нас скопом изничтожает и травит, лучше было бы успокоиться на мысли, что мы - не хуже других; и не затевать недостойных перепалок по вопросу, который каждый разумный человек должен полагать бесспорным. Если я сижу за Вашим столом, то для меня это значит, что я ровня моему соседу, а он - ровня мне. Если я с места с карьер возмущенно обращаюсь к нему со словами: "Сэр, я литератор, но имейте в виду, я не хуже вас!" - кто тогда ставит под, сомнение достоинство литературной профессии: мой сосед, которому хочется одного - без помехи поесть супу, или же литератор, который сам лезет в драку? И я убежден, что автор-сатирик, изобразивший одного писателя расточителем, а другого захребетником, может быть, не только не повинен в желании охаять свою профессию, но, напротив, печется о ее достоинстве и чести. Если среди нас нет мотов и захребетников, тогда его сатира несправедлива; если же таковые есть или были, тогда они заслуживают осмеяния, как и представители других профессий. Я что-то не слышал, чтобы вся корпорация юристов сочла себя оскорбленной, когда "Панч" высказался по поводу нашумевшего дела о неплатежеспособности Дампа; или чтобы фигура Стиггинса в "Пиквике" была воспринята как пощечина всем диссентерам; или чтобы все адвокаты нашей империи вознегодовали, прочитав известную историю юридической конторы "Каверз, Обманг и Цап". Почему же именно о нас нужно молчать - потому ли, что мы безупречны, или потому, что страшимся насмешек? И если каждое действующее лицо в повести должно представлять собою не отдельного человека, а целую общественную группу, если для соблюдения равновесия между пороком и добродетелью каждому отрицательному герою непременно должен быть противопоставлен положительный, - тогда, мне кажется, роман просто не может более существовать, до того он станет глупым и ненатуральным: и как авторы, так и читатели подобных сочинении очень быстро переведутся,
Остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга
У. М. Теккерей. Реформ-клуб, янв. 8-го.
ПРИМЕЧАНИЯ
О собственном достоинстве литературы
(The Dignity of Literature)
Статья была напечатана в журнале "Морнинг кроникл" 12 января 1850 года. На русский язык не переводилась.
...он "заставил всю Англию смеяться и думать"? - Речь идет об Олбени Фонбланке (1793-1872), талантливом журналисте радикального толка, который в 1830-1847 гг. был издателем "Экзаминера".
Питт Кроули, генерал О'Дауд - персонажи "Ярмарки тщеславия"; К. О. Б. кавалер ордена Бани.
Пастор Граллибер - персонаж романа Фильдинга "Джозеф Эндрюс" (1742), недалекий и грубоватый сельский священник.
Блодьер, Шендон - персонажи "Пенденниса", литераторы, пробавляющиеся критикой и журналистикой.
Диссентеры - члены протестантских сект, не исповедовавшие государственной англиканской религии.
1 2 3
А теперь касательно того, что я будто бы поддерживаю злостное предубеждение против нашей профессии (а я заявляю, что не признаю себя в этом виновным, как, вероятно, не признал бы себя виновным Фильдинг, если бы его обвинили в намерении, изобразив пастора Траллибера, выказать неуважение к Церкви), - то позвольте мне сказать. что, прежде, нежели выносить приговор, не мешало бы подождать и выслушать все доводы "за" и "против". Как знать, что Вам предстоит прочесть в еще не опубликованных главах романа, навлекшего Ваше и "Экзаминера" неудовольствие? А что, если Вы несколько поторопились, обвинив меня в предубежденности, а "Экзаминер" - увы! - в том, что я льщу публике и обманываю ее? Только время разрешит этот вопрос, за ответом на который мы отсылаем нелицеприятного читателя к "нашему следующему выпуску".
Что я предубежден против шарлатанства и лжи, против тех моих собратьев по перу, которые залезают в долги, пьянствуют и распутничают, - это я готов признать; как и то, что я не прочь посмеяться над жуликами, сочиняющими "последние новости" о модах и о политических событиях на потребу всеядным невеждам-провинциалам. Однако я описываю эти слабости и разоблачаю эти пороки без всякого злого умысла и не считаю, что поступаю дурно. Разве литераторы в них вовсе не повинны? Разве не пытаются иные оправдать их мотовство талантливостью и более того - самые их пороки приводить в доказательство их таланта? Единственная мораль, которую я, как писатель, имел в виду, когда создавал эпизоды, вызвавшие Ваше негодование, состоит в том, что долг литератора, как и всякого другого человека, вести упорядоченную и грозную жизнь, любить жену и детей и платить по счетам поставщиков. И картины, мною описанные, вовсе не "карикатура, до которой я снизошел", как не подсказаны они и коварным умыслом "польстить людям, не причастным к литературе". Если же это все-таки карикатура, то лишь как следствие врожденного порока зрения, а по желания искусно ввести в заблуждение публику; но я-то хотел только сказать правду, и притом сказать ее вполне беззлобно. Я сам видел того книгопродавца, у которого Блодьер украл книги; я сам относил в тюрьму деньги (от одного великодушного собрата по перу) некоему человеку, весьма похожему на Шендона, и имел случай наблюдать трогательную преданность его жены, проводившей с ним в тюрьме целые дни. Почему же не описывать такие вещи, если они, как мне представляется, свидетельствуют о той диковинной и жестокой борьбе добра и зла, что происходит в наших душах и в окружающем нас мире? Возможно, я не сумел довести мою мысль до читателя; возможно и то, что критику из "Экзаминера" недостало понятливости. Он как цензор вправо, разумеется, судить обо мне как о художнике; но когда мистер "Экзаминер" говорит о джентльмене, что тот "не гнушается поощрять предубеждение публики", при том, что предубеждения такого не существует, я утверждаю, что обвинение его столь же несправедливо, сколь и смехотворно, и рад, что оно само себя опровергает.
И думается мне, что нам, литераторам, вместо того чтобы обвинять публику, которая якобы всех нас скопом изничтожает и травит, лучше было бы успокоиться на мысли, что мы - не хуже других; и не затевать недостойных перепалок по вопросу, который каждый разумный человек должен полагать бесспорным. Если я сижу за Вашим столом, то для меня это значит, что я ровня моему соседу, а он - ровня мне. Если я с места с карьер возмущенно обращаюсь к нему со словами: "Сэр, я литератор, но имейте в виду, я не хуже вас!" - кто тогда ставит под, сомнение достоинство литературной профессии: мой сосед, которому хочется одного - без помехи поесть супу, или же литератор, который сам лезет в драку? И я убежден, что автор-сатирик, изобразивший одного писателя расточителем, а другого захребетником, может быть, не только не повинен в желании охаять свою профессию, но, напротив, печется о ее достоинстве и чести. Если среди нас нет мотов и захребетников, тогда его сатира несправедлива; если же таковые есть или были, тогда они заслуживают осмеяния, как и представители других профессий. Я что-то не слышал, чтобы вся корпорация юристов сочла себя оскорбленной, когда "Панч" высказался по поводу нашумевшего дела о неплатежеспособности Дампа; или чтобы фигура Стиггинса в "Пиквике" была воспринята как пощечина всем диссентерам; или чтобы все адвокаты нашей империи вознегодовали, прочитав известную историю юридической конторы "Каверз, Обманг и Цап". Почему же именно о нас нужно молчать - потому ли, что мы безупречны, или потому, что страшимся насмешек? И если каждое действующее лицо в повести должно представлять собою не отдельного человека, а целую общественную группу, если для соблюдения равновесия между пороком и добродетелью каждому отрицательному герою непременно должен быть противопоставлен положительный, - тогда, мне кажется, роман просто не может более существовать, до того он станет глупым и ненатуральным: и как авторы, так и читатели подобных сочинении очень быстро переведутся,
Остаюсь, сэр, Ваш покорный слуга
У. М. Теккерей. Реформ-клуб, янв. 8-го.
ПРИМЕЧАНИЯ
О собственном достоинстве литературы
(The Dignity of Literature)
Статья была напечатана в журнале "Морнинг кроникл" 12 января 1850 года. На русский язык не переводилась.
...он "заставил всю Англию смеяться и думать"? - Речь идет об Олбени Фонбланке (1793-1872), талантливом журналисте радикального толка, который в 1830-1847 гг. был издателем "Экзаминера".
Питт Кроули, генерал О'Дауд - персонажи "Ярмарки тщеславия"; К. О. Б. кавалер ордена Бани.
Пастор Граллибер - персонаж романа Фильдинга "Джозеф Эндрюс" (1742), недалекий и грубоватый сельский священник.
Блодьер, Шендон - персонажи "Пенденниса", литераторы, пробавляющиеся критикой и журналистикой.
Диссентеры - члены протестантских сект, не исповедовавшие государственной англиканской религии.
1 2 3