Нет, он не был гулякой или горьким пропойцей, употреблял в меру и
больше для общения, чем из потребности, но он любил застолье, душевный
разговор, и когда жил с одной женщиной, о других не думал, не
заглядывался.
И на чужой шее Руль никогда не сидел, захребетником не слыл, в чужом
прокорме не нуждался, ничего такого за ним не водилось.
Так что жизнь он вел вполне домашнюю и ужиться с ним было бы легко,
если бы не одно обстоятельство: Пряхин то и дело пропадал из дома.
Это было вроде непонятной хвори, он и сам толком не мог объяснить.
Причины Руль не знал, путных слов не находил, но если кто-то его звал,
Пряхин никогда никому не отказывал. Бывало, выйдет на минуту и пропадет
невесть где; любой прохожий мог увести его без труда.
Пуще всякой затеи он любил душевный разговор, дружескую застольную
беседу - неважно, где и с кем, с давним знакомым или с первым встречным.
Ему случалось зайти к соседу за безделицей и проторчать полночи в
разговорах, а иногда он шел мимо чужого двора и вдруг сворачивал
необъяснимо, забыв куда и зачем идет; дома или в другом месте его ждали
часами.
Повод значения не имел, был бы собеседник. Зимой обычно располагались
на кухне, летом на дворе, в тени, под деревьями, а то и в зарослях на
траве или на берегу реки, но чаще всего он засиживался в чайной, где
болтал о всякой всячине.
Стоило кому-нибудь поманить его на дороге - устоять он не мог. Не
имел сил отказаться.
Ах, как сладко сидеть в тепле и дыму, млея от духоты, и талдычить
уютно о том, о сем под сбивчивый гомон и звяканье посуды, или найти
укромное местечко в заброшенном саду, на пустыре, в сарае, где можно
славно посидеть; его жены и подруги то и дело выуживали его из разных
мест, куда его занесло ненароком и где он прочно застревал.
- Зарулил невзначай, - бормотал он растерянно и виновато улыбался
щербатым ртом.
Будь это редкостью, можно было бы снести, но такое случалось довольно
часто - кого угодно выведет из себя. По крайней мере женщины, с которыми
он жил, то и дело доходили до белого каления. И даже кроткая, безответная
Нюра, подруга из Чухломы, не стала терпеть.
После каждого случая Пряхин клялся и божился - все, конец, больше не
повторится; он и сам верил искренне, что сдержит слово, и не думал его
нарушать, но стоило кому-нибудь кликнуть его - он тут же забывал все
клятвы.
Когда жена или подруга отыскивали его, он пугался необычайно, цепенел
и в первую минуту прятал глаза, замирал от страха; его костлявое, с
ранними морщинами и впалыми щеками лицо бледнело, а корявой жесткой
плотничьей ладонью он неловко приглаживал редкие волосы; к тридцати годам
у него просвечивала плешь.
Пряхин знал, что спасения нет, и в предчувствии скорой расплаты
начинал строптивиться, как бы показывая всем, что он сам, сам по себе и
волен поступать, как ему вздумается.
- Ты чо?! Чо пришла?! - спрашивал он, супя брови и хмурясь. - Да,
сидим! Зарулил... А чо? Я, што ль, за подол твой держаться должон?! - он
постепенно распалялся и впадал в крикливый кураж. - Чо тебе надо?! Хто ты
мне?! Отец - мать?! Чо ты за мной ходишь?! Стреножить хочешь?! Не дамся!
На, выкуси! Глянь на нее... нашлася... За ворота не дает выйти! А ну, вали
отсюда! Вали, вали... Сам приду, когда захочу. А не захочу, так и не
приду! Поняла?!
Вернувшись после домой, он покаянно молчал, пожевывая щербатым ртом,
и не знал, куда деться.
Впрочем, это не вся правда. Числился за Пряхиным и другой порок:
стоило ему выпить, он начинал без удержу врать, такую нес околесицу - уши
вяли.
Язык у него развязывался после первой рюмки. Сначала Пряхин начинал
подвирать, потом врал и хвастал напропалую, не в силах остановиться.
Незнакомым людям он назывался следователем или журналистом, а то и актером
или даже вовсе футбольным судьей. Если кто-то не верил, Пряхин, доказывая,
спорил до хрипоты.
Первая жена прогнала его после дня своего рождения. Она и так уже
была сыта по горло, а то, что стряслось, было последней каплей.
Целый день Антонина сновала по кухне и парилась у плиты. Пряхин
слонялся по дому и топтался в дверях, томился в ожидании праздника. Уже
был накрыт стол, вот-вот могли появиться гости, когда Тоня попросила
сходить за хлебом; Пряхин отправился в булочную. Он возвращался, когда
вдруг увидел стоящую на дороге с поднятым капотом "Ниву", водитель копался
в моторе.
Пряхин остановился, заглянул под капот, а через минуту уже и сам
запустил руки в мотор; они провозились без малого час, потом хозяин
пригласил его отпраздновать ремонт, и дальше они поехали вместе - до
первого магазина. Высадились на берегу водохранилища.
- Я тебе честно скажу: меня в Рыбинске во как уважают! - запальчиво
признался Пряхин. - Что хошь могу. Меня в Москву звали, квартиру давали.
Пятикомнатную! Художник я, картины рисую. Что хошь могу нарисовать. Музеи
на куски рвут. Захочешь, тебя нарисую, это мне пара пустяков.
Пряхин был плотником, брусил топором бревна, приколачивал штакетник,
стелил полы, ставил стропила, но ему казалось, что говорить об этом скучно
- тоска сгложет.
Поздним вечером он вспомнил, что его ждут с хлебом к столу, вспомнил
и похолодел. Он явился домой, когда гости уже разошлись. Тоня домывала
посуду.
- Ты где был? - спросила она ровным и каким-то неподвижным голосом,
точно несла в чашке воду и боялась пролить.
- За хлебом ходил, - ответил Пряхин так, будто ничего не случилось.
- Принес? - поинтересовалась она бесстрастно.
- Принес, - он положил сумку с хлебом на стол.
- Спасибо. Тут я тебе собрала кой-чего на первое время, - не
отрываясь от мойки, Тоня кивнула на стоящий у двери чемодан. - Остальное
потом заберешь.
- Да? - с обидой и даже придирчиво как-то спросил Пряхин. - Надумала?
- Бери, - мокрой рукой она указала на чемодан.
- Сама ж послала! - возмутился Пряхин, взмахнув рукой, но пошатнулся
и ухватился за косяк двери.
- Бери...
- Ты меня послала? - спросил он ломким капризным голосом. - Послала!
Я тебе хлеб принес? Принес! Чего тебе еще надо?!
- Ничего, - ответила Тоня. - Ничего мне больше не надо. Я теперь
плакать и упрашивать не буду.
- Подумаешь!.. Я, можно сказать, на дороге человека спас.
- Иди, - тихо, покорно даже произнесла Тоня. - Ты уже многих спас, -
не вытирая рук, она подняла чемодан и сунула его мужу, он почувствовал на
ладони влагу. - Иди. Опостылел ты мне.
- Да ладно тебе! - скривился Пряхин в досаде; Тоня открыла дверь и
ждала у порога.
Пряхин сел на табуретку, замотал головой, заплакал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10