И Он стал ждать, чтобы туда поднялась Его рука. Но там появился лишь какой-то человек в красном, как Ему показалось, плаще; он волочил на себе что-то черное, раскачивающееся из стороны в сторону. В тот же миг Его левая рука, которая сдерживала Его открытую кровь, всполошилась и, прежде чем Он успел ей помешать, соскочила со своего места и заметалась, как помешанная, меж звездами, вопя: "О несчастная десница' И я никак не могу ей помочь!" Она отчаянно билась, стремясь отделиться от плеча. А вся земля стала красной от крови Бога, и уже невозможно было разглядеть, что там происходит. Бог тогда чуть не умер. Из последних сил Он призвал обратно свою десницу; она пришла бледная, дрожащая, и легла на свое место, словно больной зверь. Но даже шуйце, которой ведь уже было кое-что известно, поскольку она узнала там на земле десницу Божию, когда та в красном плаще всходила на гору, - даже шуйце не удалось выведать у нее, что происходило на горе дальше. Видимо, это было что-то очень страшное. Потому что десница Бога до сих пор еще не оправилась и страдает от воспоминаний не меньше, чем от Божьего гнева, ибо Бог все еще не простил свои руки.
Я остановился и перевел дыхание. Незнакомец закрыл лицо ладонями. Мы долго сидели молча. Потом незнакомый человек сказал голосом, который я знаю уже давно:
- Почему же Вы рассказали эту историю именно мне?
- Кто бы еще ее понял? Вы пришли ко мне не по службе, без чина, безо всякого земного титула, почти без имени. Когда Вы вошли, было темно, но я все же заметил в Ваших чертах сходство...
Незнакомый человек вопросительно посмотрел на меня - Да, - ответил я его тихому взгляду, - я часто думаю, что Божья рука, может быть, снова в пути...
Дети узнали эту историю, и, очевидно, им рассказали ее так, что они смогли понять все, потому что им нравится эта история.
ПОЧЕМУ ГОСПОДЬ БОГ ХОЧЕТ. ЧТОБЫ НА ЗЕМЛЕ БЫЛИ БЕДНЫЕ ЛЮДИ
Предыдущая история распространилась настолько широко, что господин учитель расхаживает теперь по улице с выражением глубочайшей обиды на лице. Я его понимаю. Какому учителю понравится, когда дети вдруг узнают что-то, чего он им не рассказывал? Учитель должен быть, так сказать, единственной дыркой в заборе, через которую можно заглянуть в сад; если же есть еще и другие дырки, то дети каждый день теснятся у новой, а вскоре им вообще наскучивает смотреть. Я бы не стал приводить здесь это сравнение, потому что, наверное, не всякий учитель согласится быть дыркой, но учитель, о котором я говорю, мой сосед, когда я рассказал ему о нем, нашел его в высшей степени подходящим. И если даже кто-то придерживается другого мнения, все равно, авторитет моего соседа для меня непререкаем.
Он стоял напротив меня, то и дело поправлял очки и говорил:
- Я не знаю, кто рассказал детям эту историю, но в любом случае недопустимо перегружать и перенапрягать их фантазию столь непривычными представлениями. Это, видите ли, что-то вроде сказки...
- Случайно я ее слышал, - перебил я его. (Я не солгал: однажды после того вечера моя фрау соседка пересказала мне ее.)
- Так-так, - кивнул учитель. Он нашел это легко объяснимым. - Ну, и что Вы на это скажете?
Я помедлил, тем более, что сам он не собирался сделать передышку:
- Прежде всего, я считаю недопустимым так вольно и безответственно обращаться с религиозным, тем более с библейским материалом. В катехизисе все это изложено так, что лучше все равно не скажешь...
Я хотел что-то заметить, но вовремя вспомнил, что господин учитель сказал "прежде всего", и что теперь, следовательно, в соответствии с грамматикой и чтобы не повредить здоровью всего периода, должно последовать "затем" и даже, может быть, "наконец" - лишь после этого смогу заговорить я. Так и случилось. Но поскольку этой тирадой, чье безупречное строение не может не порадовать любого ценителя, господин учитель одарил не только меня, но и многих других слушателей, которые, конечно, тоже не скоро ее забудут, я приведу здесь лишь то, что последовало за великолепным вводным словом "наконец", словно финал некой блестящей увертюры:
- И наконец... (вступают фантастические фанфары каденции) материал даже не проработан как следует и рассмотрен далеко не во всех аспектах. Если бы я имел досуг, чтобы писать истории...
Я не смог удержаться, чтобы не перебить его:
- На Ваш взгляд, в этой истории чего-то недостает?
- На мой взгляд, недостает многого. Хотя бы с литературно-критической точки зрения. Если я могу говорить с Вами как с коллегой...
Я не понял, что он имеет в виду, и скромно заметил:
- Вы слишком добры, но я никогда не трудился на учительском поприще...
Вдруг мне пришло кое-что в голову, я замолчал, и он продолжал с некоторой холодностью:
- Не говоря о прочем: совершенно невероятно, чтобы Бог (если уж на то пошло), чтобы Бог... стало быть, говорю я, чтобы Бог не предпринял дальнейших попыток увидеть человека, как он есть; я полагаю...
Тут я счел необходимым снова немного смягчить господина учителя. Я слегка поклонился и начал:
- Общеизвестно, что Вы питаете горячую приверженность (и, если можно так выразиться, не без взаимности) к социальному вопросу.
Господин учитель улыбнулся.
- Поэтому я могу рассчитывать, что Вам будет небезразлично то, что я хочу сейчас рассказать, тем более, что я смогу взять за отправную точку Ваше последнее чрезвычайно остроумное замечание.
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Разве Бог...
- Конечно, - подтвердил я, - Бог не оставил свои попытки.
- В самом деле? - не отступал господин учитель. - И это известно в компетентных инстанциях?
- Об этом я не могу сказать Вам ничего определенного, - посетовал я, я никак не связан с соответствующими кругами. Но может быть, Вы все же выслушаете мою историю?
- Вы доставите мне большое удовольствие. Господин учитель снял свои очки и тщательно протер линзы, в то время как его глаза стыдливо щурились. Я начал:
- Однажды Господь Бог рассматривал большой город. Когда от всей этой пестроты у Него устали глаза (чему немало способствовала паутина электрических проводов), Он решил на какое-то время ограничиться одним высоким доходным домом, потому что это было намного легче. Тут же Он вспомнил и о своем давнем желании посмотреть на живого человека, и Его взгляд стал подниматься этаж за этажом к окнам и заглядывать в комнаты. Люди на втором этаже (это был богатый купец с семьей) состояли почти сплошь из одной одежды. И не только все части их тел покрывали дорогие ткани, - во многих местах они собирались в такие причудливые складки, что можно было засомневаться, есть ли там вообще тела... Этажом выше дело обстояло не легче. На четвертом этаже люди одевались уже намного проще, но были настолько грязны, что Господь Бог, сколько ни приглядывался, видел лишь серые борозды и в милости Своей чуть было не повелел им цвести и плодоносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Я остановился и перевел дыхание. Незнакомец закрыл лицо ладонями. Мы долго сидели молча. Потом незнакомый человек сказал голосом, который я знаю уже давно:
- Почему же Вы рассказали эту историю именно мне?
- Кто бы еще ее понял? Вы пришли ко мне не по службе, без чина, безо всякого земного титула, почти без имени. Когда Вы вошли, было темно, но я все же заметил в Ваших чертах сходство...
Незнакомый человек вопросительно посмотрел на меня - Да, - ответил я его тихому взгляду, - я часто думаю, что Божья рука, может быть, снова в пути...
Дети узнали эту историю, и, очевидно, им рассказали ее так, что они смогли понять все, потому что им нравится эта история.
ПОЧЕМУ ГОСПОДЬ БОГ ХОЧЕТ. ЧТОБЫ НА ЗЕМЛЕ БЫЛИ БЕДНЫЕ ЛЮДИ
Предыдущая история распространилась настолько широко, что господин учитель расхаживает теперь по улице с выражением глубочайшей обиды на лице. Я его понимаю. Какому учителю понравится, когда дети вдруг узнают что-то, чего он им не рассказывал? Учитель должен быть, так сказать, единственной дыркой в заборе, через которую можно заглянуть в сад; если же есть еще и другие дырки, то дети каждый день теснятся у новой, а вскоре им вообще наскучивает смотреть. Я бы не стал приводить здесь это сравнение, потому что, наверное, не всякий учитель согласится быть дыркой, но учитель, о котором я говорю, мой сосед, когда я рассказал ему о нем, нашел его в высшей степени подходящим. И если даже кто-то придерживается другого мнения, все равно, авторитет моего соседа для меня непререкаем.
Он стоял напротив меня, то и дело поправлял очки и говорил:
- Я не знаю, кто рассказал детям эту историю, но в любом случае недопустимо перегружать и перенапрягать их фантазию столь непривычными представлениями. Это, видите ли, что-то вроде сказки...
- Случайно я ее слышал, - перебил я его. (Я не солгал: однажды после того вечера моя фрау соседка пересказала мне ее.)
- Так-так, - кивнул учитель. Он нашел это легко объяснимым. - Ну, и что Вы на это скажете?
Я помедлил, тем более, что сам он не собирался сделать передышку:
- Прежде всего, я считаю недопустимым так вольно и безответственно обращаться с религиозным, тем более с библейским материалом. В катехизисе все это изложено так, что лучше все равно не скажешь...
Я хотел что-то заметить, но вовремя вспомнил, что господин учитель сказал "прежде всего", и что теперь, следовательно, в соответствии с грамматикой и чтобы не повредить здоровью всего периода, должно последовать "затем" и даже, может быть, "наконец" - лишь после этого смогу заговорить я. Так и случилось. Но поскольку этой тирадой, чье безупречное строение не может не порадовать любого ценителя, господин учитель одарил не только меня, но и многих других слушателей, которые, конечно, тоже не скоро ее забудут, я приведу здесь лишь то, что последовало за великолепным вводным словом "наконец", словно финал некой блестящей увертюры:
- И наконец... (вступают фантастические фанфары каденции) материал даже не проработан как следует и рассмотрен далеко не во всех аспектах. Если бы я имел досуг, чтобы писать истории...
Я не смог удержаться, чтобы не перебить его:
- На Ваш взгляд, в этой истории чего-то недостает?
- На мой взгляд, недостает многого. Хотя бы с литературно-критической точки зрения. Если я могу говорить с Вами как с коллегой...
Я не понял, что он имеет в виду, и скромно заметил:
- Вы слишком добры, но я никогда не трудился на учительском поприще...
Вдруг мне пришло кое-что в голову, я замолчал, и он продолжал с некоторой холодностью:
- Не говоря о прочем: совершенно невероятно, чтобы Бог (если уж на то пошло), чтобы Бог... стало быть, говорю я, чтобы Бог не предпринял дальнейших попыток увидеть человека, как он есть; я полагаю...
Тут я счел необходимым снова немного смягчить господина учителя. Я слегка поклонился и начал:
- Общеизвестно, что Вы питаете горячую приверженность (и, если можно так выразиться, не без взаимности) к социальному вопросу.
Господин учитель улыбнулся.
- Поэтому я могу рассчитывать, что Вам будет небезразлично то, что я хочу сейчас рассказать, тем более, что я смогу взять за отправную точку Ваше последнее чрезвычайно остроумное замечание.
Он посмотрел на меня с удивлением.
- Разве Бог...
- Конечно, - подтвердил я, - Бог не оставил свои попытки.
- В самом деле? - не отступал господин учитель. - И это известно в компетентных инстанциях?
- Об этом я не могу сказать Вам ничего определенного, - посетовал я, я никак не связан с соответствующими кругами. Но может быть, Вы все же выслушаете мою историю?
- Вы доставите мне большое удовольствие. Господин учитель снял свои очки и тщательно протер линзы, в то время как его глаза стыдливо щурились. Я начал:
- Однажды Господь Бог рассматривал большой город. Когда от всей этой пестроты у Него устали глаза (чему немало способствовала паутина электрических проводов), Он решил на какое-то время ограничиться одним высоким доходным домом, потому что это было намного легче. Тут же Он вспомнил и о своем давнем желании посмотреть на живого человека, и Его взгляд стал подниматься этаж за этажом к окнам и заглядывать в комнаты. Люди на втором этаже (это был богатый купец с семьей) состояли почти сплошь из одной одежды. И не только все части их тел покрывали дорогие ткани, - во многих местах они собирались в такие причудливые складки, что можно было засомневаться, есть ли там вообще тела... Этажом выше дело обстояло не легче. На четвертом этаже люди одевались уже намного проще, но были настолько грязны, что Господь Бог, сколько ни приглядывался, видел лишь серые борозды и в милости Своей чуть было не повелел им цвести и плодоносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23