Едва оказавшись на улице, он отдался переполнявшему его и рвущемуся наружу ликованию. Он славил и восхвалял Бога своих отцов, даровавшего ему эту победу над врагами; его одолевало желание излить свою радость и благодарность в святилище, и он отправился в синагогу.
Уезжавшие из города иудеи уже изъяли из храма его священное содержимое. Алтарь стоял пустой и осиротевший, свитки Торы и других священных рукописей были унесены; оставил свое привычное столетнее место и семисвечник – одним словом, синагога являла собою печальное зрелище покинутого дома. Раввин, при виде этой унылой картины еще более укрепившийся в сознании справедливости своего тайного триумфа и радости возмездия, как особую милость ощутил то, что здесь, в этом утратившем свой особый смысл помещении, еще раз вознесется к небу горячая благодарственная и хвалебная молитва. Преклонив колена, благодарил он Бога своих отцов и славил Его; в пылу молитвенного восторга он даже пожелал совершить еще один, особый акт преданности Богу: он дал Ему обет принести любую жертву, какую Он только пожелает, и просил Бога Самому определить эту жертву.
Когда он наконец поднялся с колен, то заметил среди кучи мусора оброненную кем-то в спешке страницу одной из священных рукописей; очевидно, она незаметно выпала из свитка. Раввин наклонился и поднял ее, но не стал утруждать себя чтением, а просто сунул лист в карман платья, чтобы потом вернуть недостающую часть рукописи на место.
Потом он спешно направился к иударию, где его, должно быть, уже с нетерпением и тревогой ждала дочь.
Дочь раввина Харона бен Израэля звали Мелхолой в честь прекрасной дочери царя Саула, о которой сказано в восемнадцатой главе Первой книги Царств, что она защитила Давида от убийц, посланных ее отцом, когда тот замыслил умертвить его, и что она сделала это из великой любви.
Мелхола, единственный ребенок, которого подарила раввину его рано умершая жена, была прекрасна и столь же горячо любима отцом, как и ее мать, хотя любовь эту и омрачало то, что девочка родилась слепой и его искусство врачевания оказалось бессильно перед этой бедой. Правда, она неплохо управлялась с хозяйством отца, как бы научившись видеть своими чуткими руками, но Харон бен Израэль знал, что никогда не сможет выдать ее замуж и никогда не порадуется внукам, ибо кто же захочет привести в свой дом слепую жену?
Мелхола была слепа и в отношении событий внешней жизни, так как раввин, ее отец, стремился скрыть от нее сущность этого мира. Богу Израиля, сказал он себе, не было угодно, чтобы она узрела красоту мира, так пусть же она не увидит и его печалей. Так и получилось, что Мелхола никогда до конца не понимала, что ее народ и сама она живет в изгнании.
Если своими чуткими руками она и научилась видеть, то ногам это оказалось не под силу. И потому Харон бен Израэль поручил своим соседкам заходить за нею по субботам и приводить ее с собой в синагогу. Но женщины порой забывали о данном им поручении, и тогда Мелхола подолгу напрасно ждала, сидя у дверей отцовского дома, и оставалась сидеть так, даже убедившись, что про нее забыли. Ибо чем она еще могла заняться, ведь была суббота, а в этот святой день закон запрещал евреям трудиться. И Мелхола тихонько сидела, сложив руки на коленях, и солнце светило в ее слепые очи и пригревало их так ласково, что ей казалось, будто она видит солнце.
Однажды девушку увидел молодой ваятель Педро делла Барка, которому архиепископ поручил изваять фигуры Церкви и Синагоги для украшения собора. Статуя Церкви удалась на славу и уже стояла над порталом собора, исполненная благородного величия, с крестом в руке и короной на высоко поднятой главе. С другой же фигурой у Педро ничего не получалось, потому что его с детства учили презирать иудеев, а жаждущая красоты душа мастера отказывалась изображать что-либо достойное презрения.
И вот как-то раз в субботу, проходя мимо ворот иудария, Педро делла Барка увидел прекрасную Мелхолу, за которой опять забыли зайти соседки. И в душу его словно ударила молния просветления: вот Синагога, какою она в действительности и должна быть показана: прекрасная и благородная, по призванию наделенная всеми милостями обетования, но слепая для восприятия этих милостей, для Спасителя, Иисуса Христа. Он не мог наглядеться на милое и кроткое лицо Мелхолы, мысленно повторяя: «Наконец-то я нашел то, что так долго искал!»
С того дня Педро делла Барка каждую субботу проходил мимо ворот иудария, и образ девушки, сидящей перед домом Харона бен Израэля, все глубже проникал в его душу; подойти ближе он, однако, не решался из страха перед слугами инквизиции, строго следившими за тем, чтобы никто из христиан не входил в иударий.
Однажды еврейская суббота совпала с днем святой покровительницы города, Санта-Розиты, так что безлюдным оказался не только иударий, но и вся площадь перед ним, ибо все жители устремились в собор. Педро тоже следовало бы там быть, но его влекло к слепой красавице, которую он надеялся опять увидеть у ворот ее дома. Вокруг не было ни души. Прекрасная Мелхола уснула, поджидая соседок, – так тихо было в городе. Только солнце ткало над пустынной площадью прозрачное покрывало из золотых лучей. Мелхола во сне немного отклонила голову назад; на открытом лице ее, ясном и чистом, лежала едва заметная тень таинственной печали и тоски. Сердце Педро вдруг переполнилось любовью и благодарностью к спящей – он подошел к ней и поцеловал ее уста и глаза. Затем поспешно удалился, так как от церкви уже послышались многочисленные голоса, и через несколько минут площадь заполнилась людьми.
В этот день Мелхола сказала отцу:
– Отец, сегодня, когда я задремала на улице перед дверью нашего дома, мне приснилось, будто кто-то подошел и поцеловал меня. Я никогда еще не бывала так счастлива. Ах, как это сладко, когда тебя целуют!
Харон бен Израэль похолодел от ужаса, ибо только христианин мог поцеловать его дочь. Тем более что все сыны Израиля были в это время в синагоге. К тому же он знал, что любовь между евреями и христианами по воле инквизиции каралась смертью.
С той поры Мелхола часто пела за работой, и все дивились ее чудному голосу, о котором никто доселе не знал. Отец же ее не мог радоваться этому пению, так как узнал стихи Песни Песней: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина…» «Да, – говорил он себе, – она нарцисс Саронский, лилия долин… Но откуда ей известны эти слова? Наверное, услышала где-нибудь обрывки стихов, и они дремали в ее памяти, пока не были разбужены любовью и не расцвели, ибо любовь, как сказано в Писании, крепка, как смерть, и стрелы ее – стрелы огненные».
И когда вышел ужасный закон об изгнании иноверцев, который ему не удалось утаить от Мелхолы, она не огорчилась, словно этот безжалостный жребий не имел к ней никакого отношения.
1 2 3 4 5