Огромная осина - чувствительное творение природы - тряслась и дрожала немного поодаль, как бы извиняясь за свое появление в столь невозмутимо спокойном обществе. Порой ее посещала кукушка, которая прилетала раз в год, чтобы поиздеваться над прочным укладом! жизни, но она редко задерживалась надолго, так как мальчишки, выведенные из себя ее непостоянством, принимались швырять в нее камнями.
Деревенька, приютившаяся в лощине, еще не избавилась от страха перед автомобилями. Эта группа однообразных коттеджей с остроконечными крышами была постоянно овеяна запахом сена, навоза и роз, а сейчас к этим запахам, простого, смиренного существования примешивался аромат цветущей липы. За лощиной возвышалась церковь с квадратной колокольней, хранившая в своих серых стенах летопись жизни деревенской паствы - перечень рождений, смертей и свадеб, даже рождений незаконных детей, даже смертей самоубийц и, казалось, протянувшая над головами простых смертных невидимую руку господскому дому. Благопристойные и чинные, эти две крыши привлекали к себе взоры и, словно сговорившись затмить все вокруг, заслоняли собой более скромные постройки.
Июльское солнце светило прямо в лицо Шелтону всю дорогу от Оксфорда до Холм-Окса, и все же он был очень бледен, когда, пройдя по аллее, подошел к дому и позвонил.
- Миссис Деннант дома, Добсон? - спросил он степенного дворецкого в ливрее - старого слугу, считавшего, что до полудня дворецкий непременно должен носить цветные штаны, чтобы его не спутали с лакеем.
- Миссис Деннант, - отвечал сей почтенный муж, поднимая голову, и на его круглом безбородом лице появилось любезно-виноватое выражение, какое бывает у слуг, долго проживших в хорошей семье, - миссис Деннант ушла в деревню, сэр, но мисс Антония в угловой гостиной.
Шелтон пересек низкий холл, отделанный деревянными панелями, с окном в глубине, сквозь которое виднелась мирная зеленая лужайка. Поднявшись по шести широким низким ступеням, он остановился. Из-за двери до него доносились приглушенные звуки гамм; Шелтон стоял, весь во власти охватившего его волнения, сердце его стучало так громко, что в ушах шумело, и он почти не слышал рояля. С застывшей на лице улыбкой он тихо повернул ручку двери.
Антония сидела за роялем; голова ее слегка покачивалась в такт движению пальцев, а изящные ступни мерно двигались, нажимая на педали. Она, как видно, только что играла в теннис: на стуле валялись небрежно брошенные ракетка и берет. На ней была синяя юбка и кремовая блузка без воротника. Лицо ее раскраснелось, брови были чуть нахмурены; пальцы быстро бегали по клавишам, и она наклонялась то в одну, то в другую сторону, отчего шелк рукавов то натягивался, то повисал свободными складками.
Шелтон стоял и смотрел, не отрывая глаз, на ее губы, беззвучно отсчитывающие такт, на пышный ореол белокурых волос, на темные брови, сбегающие к переносице, на нежные щеки с еле заметной синевой под глазами, голубыми и прозрачными, как лед, на чуть заостренный подбородок без ямочки на это далекое и такое милое, чуть тронутое загаром и холодно-безмятежное лицо.
Антония повернула голову и, вскочив со стула, воскликнула:
- Дик! Вот хорошо!
Она протянула ему обе руки, но ее улыбающееся лицо яснее слов говорило: "Только не надо сентиментальностей!"
- Разве вы не рады мне? - пробормотал Шелтон.
- Не рада вам? Ну и смешной же вы, Дик! Как будто вы сами не знаете... О, да вы сбрили бороду!.. Мама с Сибиллой пошли в деревню навестить старенькую миссис Хопкинс... Пойдемте в сад. Тея и мальчики играют в теннис... Как замечательно, что вы приехали!
Антония схватила берет. Почти одного роста с Шелтоном, девушка сейчас казалась еще выше, - она стояла, подняв руки, и широкие рукава ее блузки трепетали, словно крылья, от движения пальцев, прикалывающих берет к прическе.
- Мы, пожалуй, еще успеем сыграть партию до завтрака. Вы можете взять мою вторую ракетку.
- У меня ничего нет с собой, - растерянно сказал Шелтон. - Мне не во что переодеться.
Она спокойно оглядела его с головы до ног.
- Можете взять что-нибудь у Бернарда, у него масса всяких вещей. Я вас подожду.
Она взмахнула ракеткой, посмотрела на Шелтона и, крикнув: "Только быстро!", исчезла.
Шелтон взбежал наверх и стал переодеваться, чувствуя себя неловко, как всякий человек, натягивающий чужое платье. Когда он спустился, Антония стояла в холле, напевая песенку и постукивая ракеткой по туфле; она широко улыбалась, показывая белые, как жемчуг, зубы. Взяв ее за рукав, он прошептал:
- Антония!
Яркий румянец залил ее щеки; она повернула голову и посмотрела через плечо.
- Пошли, Дик! - крикнула она и, распахнув стеклянную дверь, выбежала в сад.
Шелтон последовал за ней.
Высокая сетка отделяла теннисную площадку от выгона. В одном углу ее возвышался каменный дуб, его густая листва выделялась ярким мазком на светлом фоне окружающей зелени. Увидев Шелтона и Антонию, Бернард Деннант прекратил игру и сердечно пожал руку гостя. Тея, в короткой юбке, стоявшая на дальнем конце площадки, откинула с лица прямые светлые волосы и, закрываясь рукой от солнца, неторопливо подошла к ним. Судья, мальчуган лет двенадцати, лежал на животе и, визжа, играл с шотландской овчаркой. Шелтон нагнулся и дернул его за волосы:
- Здравствуй, Тоддлс! Ах ты, шалопай этакий!
Они стояли вокруг Шелтона, и в глазах их было откровенное, безжалостное любопытство, а в манере держать голову что-то обидно недоверчивое, - словно от Шелтона исходил некий едва уловимый острый запах, возбуждающий интерес и порицание.
Когда партия кончилась и девушки сели отдыхать в двойной гамак, висевший под каменным дубом, Шелтон отправился с Бернардом на выгон разыскивать затерявшиеся в траве мячи.
- Знаешь, старина, - заметил его бывший однокашник, сухо улыбаясь, мамаша собирается задать тебе хороший нагоняй.
- Нагоняй? - удивился Шелтон.
- Я не знаю толком, в чем дело, но по некоторым ее замечаниям я понял, что ты писал Антонии какие-то странные вещи.
И, снова сухо улыбнувшись, он посмотрел на Шелтона.
- Странные вещи? - с раздражением переспросил тот. - Что ты хочешь этим сказать?
- Ну, не знаю! Мамаша считает, что Антония... м-м... встревожена и сбита с толку или что-то в этом роде. Ты писал ей, что многое в жизни обстоит далеко не так, как это кажется на первый взгляд. А такие вещи писать не полагается.
И, продолжая улыбаться, он покачал головой. Шелтон опустил глаза.
- Но ведь это правда! - сказал он.
- Очень возможно. Только держи свою философию при себе, старина.
- Философию? - повторил удивленный Шелтон.
- Оставь нам парочку наших священных предрассудков.
- Священных?! Да в жизни ничего нет священного, кроме... - начал было Шелтон и тут же перебил себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Деревенька, приютившаяся в лощине, еще не избавилась от страха перед автомобилями. Эта группа однообразных коттеджей с остроконечными крышами была постоянно овеяна запахом сена, навоза и роз, а сейчас к этим запахам, простого, смиренного существования примешивался аромат цветущей липы. За лощиной возвышалась церковь с квадратной колокольней, хранившая в своих серых стенах летопись жизни деревенской паствы - перечень рождений, смертей и свадеб, даже рождений незаконных детей, даже смертей самоубийц и, казалось, протянувшая над головами простых смертных невидимую руку господскому дому. Благопристойные и чинные, эти две крыши привлекали к себе взоры и, словно сговорившись затмить все вокруг, заслоняли собой более скромные постройки.
Июльское солнце светило прямо в лицо Шелтону всю дорогу от Оксфорда до Холм-Окса, и все же он был очень бледен, когда, пройдя по аллее, подошел к дому и позвонил.
- Миссис Деннант дома, Добсон? - спросил он степенного дворецкого в ливрее - старого слугу, считавшего, что до полудня дворецкий непременно должен носить цветные штаны, чтобы его не спутали с лакеем.
- Миссис Деннант, - отвечал сей почтенный муж, поднимая голову, и на его круглом безбородом лице появилось любезно-виноватое выражение, какое бывает у слуг, долго проживших в хорошей семье, - миссис Деннант ушла в деревню, сэр, но мисс Антония в угловой гостиной.
Шелтон пересек низкий холл, отделанный деревянными панелями, с окном в глубине, сквозь которое виднелась мирная зеленая лужайка. Поднявшись по шести широким низким ступеням, он остановился. Из-за двери до него доносились приглушенные звуки гамм; Шелтон стоял, весь во власти охватившего его волнения, сердце его стучало так громко, что в ушах шумело, и он почти не слышал рояля. С застывшей на лице улыбкой он тихо повернул ручку двери.
Антония сидела за роялем; голова ее слегка покачивалась в такт движению пальцев, а изящные ступни мерно двигались, нажимая на педали. Она, как видно, только что играла в теннис: на стуле валялись небрежно брошенные ракетка и берет. На ней была синяя юбка и кремовая блузка без воротника. Лицо ее раскраснелось, брови были чуть нахмурены; пальцы быстро бегали по клавишам, и она наклонялась то в одну, то в другую сторону, отчего шелк рукавов то натягивался, то повисал свободными складками.
Шелтон стоял и смотрел, не отрывая глаз, на ее губы, беззвучно отсчитывающие такт, на пышный ореол белокурых волос, на темные брови, сбегающие к переносице, на нежные щеки с еле заметной синевой под глазами, голубыми и прозрачными, как лед, на чуть заостренный подбородок без ямочки на это далекое и такое милое, чуть тронутое загаром и холодно-безмятежное лицо.
Антония повернула голову и, вскочив со стула, воскликнула:
- Дик! Вот хорошо!
Она протянула ему обе руки, но ее улыбающееся лицо яснее слов говорило: "Только не надо сентиментальностей!"
- Разве вы не рады мне? - пробормотал Шелтон.
- Не рада вам? Ну и смешной же вы, Дик! Как будто вы сами не знаете... О, да вы сбрили бороду!.. Мама с Сибиллой пошли в деревню навестить старенькую миссис Хопкинс... Пойдемте в сад. Тея и мальчики играют в теннис... Как замечательно, что вы приехали!
Антония схватила берет. Почти одного роста с Шелтоном, девушка сейчас казалась еще выше, - она стояла, подняв руки, и широкие рукава ее блузки трепетали, словно крылья, от движения пальцев, прикалывающих берет к прическе.
- Мы, пожалуй, еще успеем сыграть партию до завтрака. Вы можете взять мою вторую ракетку.
- У меня ничего нет с собой, - растерянно сказал Шелтон. - Мне не во что переодеться.
Она спокойно оглядела его с головы до ног.
- Можете взять что-нибудь у Бернарда, у него масса всяких вещей. Я вас подожду.
Она взмахнула ракеткой, посмотрела на Шелтона и, крикнув: "Только быстро!", исчезла.
Шелтон взбежал наверх и стал переодеваться, чувствуя себя неловко, как всякий человек, натягивающий чужое платье. Когда он спустился, Антония стояла в холле, напевая песенку и постукивая ракеткой по туфле; она широко улыбалась, показывая белые, как жемчуг, зубы. Взяв ее за рукав, он прошептал:
- Антония!
Яркий румянец залил ее щеки; она повернула голову и посмотрела через плечо.
- Пошли, Дик! - крикнула она и, распахнув стеклянную дверь, выбежала в сад.
Шелтон последовал за ней.
Высокая сетка отделяла теннисную площадку от выгона. В одном углу ее возвышался каменный дуб, его густая листва выделялась ярким мазком на светлом фоне окружающей зелени. Увидев Шелтона и Антонию, Бернард Деннант прекратил игру и сердечно пожал руку гостя. Тея, в короткой юбке, стоявшая на дальнем конце площадки, откинула с лица прямые светлые волосы и, закрываясь рукой от солнца, неторопливо подошла к ним. Судья, мальчуган лет двенадцати, лежал на животе и, визжа, играл с шотландской овчаркой. Шелтон нагнулся и дернул его за волосы:
- Здравствуй, Тоддлс! Ах ты, шалопай этакий!
Они стояли вокруг Шелтона, и в глазах их было откровенное, безжалостное любопытство, а в манере держать голову что-то обидно недоверчивое, - словно от Шелтона исходил некий едва уловимый острый запах, возбуждающий интерес и порицание.
Когда партия кончилась и девушки сели отдыхать в двойной гамак, висевший под каменным дубом, Шелтон отправился с Бернардом на выгон разыскивать затерявшиеся в траве мячи.
- Знаешь, старина, - заметил его бывший однокашник, сухо улыбаясь, мамаша собирается задать тебе хороший нагоняй.
- Нагоняй? - удивился Шелтон.
- Я не знаю толком, в чем дело, но по некоторым ее замечаниям я понял, что ты писал Антонии какие-то странные вещи.
И, снова сухо улыбнувшись, он посмотрел на Шелтона.
- Странные вещи? - с раздражением переспросил тот. - Что ты хочешь этим сказать?
- Ну, не знаю! Мамаша считает, что Антония... м-м... встревожена и сбита с толку или что-то в этом роде. Ты писал ей, что многое в жизни обстоит далеко не так, как это кажется на первый взгляд. А такие вещи писать не полагается.
И, продолжая улыбаться, он покачал головой. Шелтон опустил глаза.
- Но ведь это правда! - сказал он.
- Очень возможно. Только держи свою философию при себе, старина.
- Философию? - повторил удивленный Шелтон.
- Оставь нам парочку наших священных предрассудков.
- Священных?! Да в жизни ничего нет священного, кроме... - начал было Шелтон и тут же перебил себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64