– Вы что, сволочи?! – закричал он.
Третий – лет сорока пяти, весь в замысловатых наколках, ухмыльнулся, поиграл коротким стальным ломиком в мускулистой лапе:
– Тихо, вояка. Ты не на фронте. Только пикни. – Ногой он откинул в сторону валявшийся на полу ломик Сергея и почти добродушно добавил: – Закон – тайга, медведь – хозяин. Понял, сявка неученая?
И тогда вдруг в ушах Сергея прозвучал короткий кусочек мотива старого довоенного танго «Черные глаза»...
– Врешь, гад, – негромко сказал Сергей. – Врешь!..
Он спрыгнул вниз, мгновенно метнулся в сторону, и в ту же секунду короткий стальной лом просвистел у него над головой и воткнулся в стоящий застропленный контейнер...
Бригадир, стоявший наверху у кромки трюма, так и не дождался команды снизу и закричал в трюм:
– Чего там возитесь, черти полосатые? За простой крана вы платить будете!
Он наклонился, заглянул в трюмную сумеречность, и первое, что ему бросилось в глаза, это разбросанные пачки с яркими женскими кофточками. Потом он увидел, что один из трюмной команды сидит у контейнера, обливаясь и захлебываясь кровью, а трое сплелись в жесточайшей драке не на жизнь, а на смерть...
– Хлопцы!!! Бичи Серегу убивают!.. – истошно закричал бригадир и первым спрыгнул вниз на контейнер, стоявший в трюме.
Вся причальная бригада помчалась по трапу на баржу. Вскочил испуганный Вовка. В одной руке недоеденный кукурузный початок, а в другой – стертый мелок...
* * *
Вечером Сергей и Вовка сидели в чайной. У Сергея была перевязана голова, глаз заплыл, верхняя губа вспухла до чудовищных размеров. Рука забинтована, только концы пальцев торчат.
Рядом с буфетной стойкой на небольшом возвышении сидит слепой аккордеонист. Он в гражданских брюках и стареньком военном кителе с двумя медалями и желтой нашивочкой – знаком «тяжелое ранение». На коленях аккуратно расстелена суконочка, чтобы не протирать инструментом брюки.
Давно прошли кошмарные те годы.
В туманном утре гасли фонари...
Мой гитарист играл рукой усталой,
И пела я с заката до зари:
«Эх, смелей да веселей
Лейся песнь раздольная,
Не хочу я быть ничьей,
Родилась я вольная!..»–
пел слепой аккордеонист.
– Папа, почему дядя поет «родилась я вольная»? Он же мужчина, – сказал Вовка.
– Все мы мужчины... До поры до времени. Ешь, сынок.
– Ой! – обрадовался Вовка. – Мама!
Сергей поднял глаза на входную дверь. В проеме стояла Маша.
– Мама! Иди к нам! Мы здесь! – крикнул Вовка на всю чайную.
Маша увидела их, помахала рукой и стала пробираться между столиков. Подошла, тревожно оглядела Сергея и сказала чуть веселее, чем нужно:
– Вот вы где, бродяги мои дорогие! – и села за стол.
– Ой, мама! Что у нас в порту было!.. – начал Вовка. – Что было!
– Я все знаю, – быстро проговорила Маша и погладила забинтованную руку мужа. – Нюся приехала в больницу, рассказала. И меня отпустили с дежурства.
– Ей-то откуда известно? – спросил Сергей.
– От дружка своего. Он же в милиции работает.
– Вот это да! – удивился Вовка.
К чайной подъехал «Москвич-401» с ручным управлением. Из него вылез на протезах огромный толстяк из областного ГВФ. Он достал из машины свои палки, алюминиевый бидон и поковылял к дверям чайной. Был он в старой летной кожаной куртке.
В дверях столкнулся с двумя мужичками. Те увидели толстяка на протезах, подтянулись, уступили ему дорогу.
– Здравия желаем, товарищ полковник! – поприветствовал один из них.
– Ну какой я теперь полковник? Такой же, как и ты – гражданский человек.
– Не скажите! Не скажите, Иван Иванович!
– Вот это другое дело. Не торопишься?
– Иван Иванович! Товарищ полковник... Как можно? Об чем вопрос!..
Иван Иванович достал из кармана кошелек:
– Вот тeбe денежка, вот бидон. Сходи-ка, пусть мне пивка нацедят. А я тебя здесь подожду, на свежем воздухе.
– Нет вопросов! – лихо заявил мужик, подхватил бидон и вместе с приятелем вернулся в чайную.
Иван Иванович закурил папироску и стал через окно разглядывать народ за столиками.
Увидел, как его гонцы протолкались к буфетной стойке и, тыча пальцами в сторону улицы, наверное, объясняли буфетчику, чей это бидон и для кого это пиво...
Потом его взгляд задержался на слепом аккордеонисте.
Потом он увидел Машу, Вовку, узнал Сергея и уже не отрывал от них глаз. Он увидел, как Маша что-то ласково говорила Сергею, как прикрыла своей ладонью стакан с водкой; как Сергей вдруг схватился за голову, как затряслись у него плечи; как Маша гладила его, что-то шептала ему, а маленький Вовка испуганно смотрел то на мать, то на отца...
* * *
Иван Иванович в полной форме сидел в кабинете самого главного областного руководителя и раздраженно говорил:
– Хорошо, Миша, давай считать! Давай, Миша, займемся простой арифметикой, если до тебя не доходит...
– Иван Иванович! До меня доходит, может, даже больше, чем нужно! – Областной руководитель Миша был на пару лет моложе Ивана Ивановича.
– Нет. Раз ты отмахиваешься, значит, не доходит, – упрямо сказал Иван Иванович. – Будем считать: с семнадцати лет они на фронте. Чему их там учили? Стрелять, бомбить, взрывать, окапываться, «Ура!», «За Родину!»... Как положено. В сорок пятом, если он, конечно, дожил до девятого мая, сколько такому пацану? Двадцать один. И чему же он научился за четыре года войны? А тому же – стрелять, бомбить, взрывать, окапываться – только лучше, чем в сорок первом. Потому и войну выиграл. Учти, Миша, он – победитель! Это особая психология. У него уже орденов до пупа. Ему сам черт не брат! На сегодняшний день ему двадцать пять, двадцать шесть лет... Он уже офицер. Старший лейтенант, капитан... А тут мы на «гражданку» списали этих капитанов. «Все силы на мирное строительство!» А они в мирном строительстве ни уха, ни рыла. Они воевать умеют и боле ни хрена, потому как на войну мы их брали со школьной парты! И ходят они по мирной жизни в растерянности: стрелять не нужно, взрывать не требуется, окапываться не от кого... А на собраниях «ура!» кричать да из президиумов «За Родину!» призывать – это не каждому дано. Тут особый талант требуется.
– Вы кого это в виду имеете? – ощетинился хозяин кабинета.
– Ты, Миша, шерсть на загривке не поднимай. Ты думай, как помочь таким ребятам. А то они черт-те чем занимаются. По толкучке шляются, в чайной портки просиживают. А у них жены, дети...
– Иван Иванович! Все мы воевали. И я, как вам известно, не в кулак свистел. Но я за четыре послевоенных года область на ноги поставил! Промышленность восстановил, жилищное строительство поднял выше довоенного уровня!..
– Один, что ли? – с интересом спросил Иван Иванович. Любил он этим вопросом людей на землю ставить.
– Что «один»? – не понял Миша.
– Промышленность восстанавливал, область на ноги ставил... Один, спрашиваю, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13