Зрители кричат от восторга, аплодируют, пытаются прорваться сквозь конную полицию.
В ложе сидят отцы города.
– Превосходно! – говорит кто-то из них. – Превосходно! Не правда ли, господа? Потрясающее зрелище!
– Мне трудно разделить ваш восторг, ваше превосходительство, – кисло говорит полицмейстер. – Любая акция, собирающая одновременно такое количество простого народа вместе, вызывает целый ряд побочных опасений.
– Ну, надо ли так мрачно смотреть на жизнь? – громко спросил один из «отцов».
– Надо, ваше превосходительство, надо, – уныло ответил полицмейстер, глядя на садящийся аэроплан. – Этого требует безопасность империи.
* * *
Огромный актовый зал Харьковского политехнического института был забит до отказа.
На кафедре стоял Иван Михайлович Заикин и говорил:
– Вот тут разные образованные господа предрекали, что через сто лет скорость движения аэропланов достигнет четырехсот километров в час. Другие спорят, дескать, сто шестьдесят километров, и не более! Я думаю, что и те, и другие слишком торопятся в рассуждениях. Вроде как один добрый механик – француз по фамилии Навье – высчитывал, высчитывал и открыл, что сила семнадцати ласточек равна одной лошадиной силе.
Зал расхохотался. Заикин улыбнулся и продолжил:
– Мы про это тоже много раз говорили. Не про ласточек, конечно, а про скорость. И я попробую ответить словами одного моего друга и учителя. Он человек башковитый, инженер-капитан флота и на каком хочешь языке говорит. А уж авиатор и вовсе замечательный... Так он так говорил, дай Бог памяти... – Заикин поднял глаза в высоченный лепной потолок, напрягся и сказал: – «В действительности же нам совершенно невозможно предсказать, какова будет скорость аэроплана через столетие. Без всякого сомнения, снаряды того времени будут очень отличаться от теперешних. Наш грубый двигатель уступит место турбине...»
Сидевший в первом ряду франтик восхищенно подтолкнул солидного пожилого профессора и тихонько шепнул ему на ухо:
– Видал? От это человек! От это я понимаю!
А Заикин снова посмотрел на потолок и, не смущаясь, сам себя спросил:
– Как же дальше-то?.. А, вспомнил! «Кто знает, может быть, и мотор, и винт будут упразднены, может быть, станут прибегать к непосредственному действию вспышек горючего вещества для давления на воздух и таким образом достигать движения снаряда. Будем осторожны в наших предсказаниях. Верно только то, что скорость движения в будущем значительно превзойдет скорость настоящего времени...»
* * *
В это же время в Одессе, в кабинете Дмитрия Тимофеевича Пташникова, шел такой разговор:
– За предоставление поля для полетов, будь это ипподром или какая-нибудь другая большая спортивная площадка, городские власти берут сорок процентов валового сбора! – возмущенно докладывал Травин Пташникову-старшему.
– Ай-ай-ай! – покачал головой Дмитрий Тимофеевич.
– Таким образом автоматически уменьшая нашу долю в прибыли, если принять ее за единицу, на тридцать два процента!
– Ай-ай-ай... – сокрушался Дмитрий Тимофеевич.
* * *
– В настоящее время все усилия людей, интересующихся воздухоплаванием, выглядят как репетиция проказницы-мартышки, осла, козла и косолапого мишки, которые затеяли сыграть квартет. Кто в лес, кто по дрова... Согласованности в работе нет еще никакой, а она необходима, ежели мы только желаем, чтобы дело воздухоплавания получило в России быстрое и широкое развитие... – говорил Заикин с трибуны актового зала.
* * *
Дмитрий Тимофеевич ходил по кабинету и диктовал Травину:
– Возьмите несколько номеров журнала «Вестник воздухоплавания», внимательно прочтите передовые статьи, просмотрите там же речь князя Голицына и в этаком же высокопарном стиле составьте прошение на имя министра финансов, копия – министру внутренних дел Маклакову (он в Думе очень ратовал за воздухоплавание) с просьбой ограничить произвол местных властей в отношении частных авиаторов и, упирая на бедственное положение этих прогрессивных одиночек, самым жалостливым образом просите прекратить взимание с них сорока процентов сбора за пользование ипподромами. Будьте настойчивы, демагогичны и верноподданны. Соберите достойные подписи, и я вам ручаюсь, что мы перестанем терять с каждого полета Заикина по нескольку тысяч рублей.
* * *
В актовом зале политехнического института бушевали страсти.
Запарившийся Заикин отвечал на вопросы:
– Вот вы спрашиваете, опасны ли полеты? Да нет же! Конечно, если у вас легкий аппарат, не могущий раздавить вас и построенный очень тщательно. В воздушном летании не должно быть дешевки.
– А чего надо больше всего опасаться? – крикнули из зала.
– Поломка руля, расстройство в передачах движений...
– А остановка двигателя? – крикнул другой голос.
– Если вы находитесь над полем, нет никакой опасности. А вот над городом – плохо дело... А более всего надо опасаться несчастий при спусках в неудобной местности и при ветре – машина обыкновенно ломается или переворачивается. Вроде как у меня недавно, – наивно рассмеялся Заикин.
* * *
Теперь в кабинете Пташникова говорил Травин:
– И еще мне одна забавная мысль пришла в голову. А что, если, Дмитрий Тимофеевич, нам сознательно не получать всего долга с Заикина? Оставить за ним тысчонки три-четыре, а? Этакий финансовый хвостик, за который мы всегда сможем его ухватить и придержать от какого-нибудь фортеля... Он тык-мык, а мы ему долговое обязательство в его голубые глазки, а? А в обеспечение этого недоимка пойдет аппарат Фармана, который стоит не три-четыре тысячи, а куда больше. А, Дмитрий Тимофеевич?
– Очень разумно, – сказал Дмитрий Тимофеевич и встал из-за стола. – С Богом, Иван Сергеевич!
* * *
По широкой институтской лестнице спускался Иван Михайлович Заикин, окруженный толпой почитателей.
Заикин шутил, балагурил, держал себя «любимцем публики» и тщеславно подмигивал франтику, который шел рядом, млея от славы Заикина.
– Что вас заставляет летать? – спросил кто-то из студентов.
– А что вас заставляет учиться? – немедленно ответил Заикин.
– Иван Михайлович, а как вы смотрите на те жертвы, которыми устлан путь в небо? – высокопарно спросила хорошенькая курсистка.
– С содроганием и великой жалостью, – серьезно ответил Заикин.
– А вам известно, что в Петербурге сейчас проходит авиационная неделя? – спросил немолодой студент.
– А как же! – живо повернулся к нему Заикин. – Там все мои товарищи по французской воздухоплавательной школе.
– А вы в цирк не собираетесь возвращаться? – спросил кто-то.
– Думаю, что не придется...
– Вы сегодняшние газеты читали? – снова спросил немолодой студент.
– Времени, господин хороший, не было, – смутился Заикин.
– Сегодня там есть сообщение о капитане Мациевиче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
В ложе сидят отцы города.
– Превосходно! – говорит кто-то из них. – Превосходно! Не правда ли, господа? Потрясающее зрелище!
– Мне трудно разделить ваш восторг, ваше превосходительство, – кисло говорит полицмейстер. – Любая акция, собирающая одновременно такое количество простого народа вместе, вызывает целый ряд побочных опасений.
– Ну, надо ли так мрачно смотреть на жизнь? – громко спросил один из «отцов».
– Надо, ваше превосходительство, надо, – уныло ответил полицмейстер, глядя на садящийся аэроплан. – Этого требует безопасность империи.
* * *
Огромный актовый зал Харьковского политехнического института был забит до отказа.
На кафедре стоял Иван Михайлович Заикин и говорил:
– Вот тут разные образованные господа предрекали, что через сто лет скорость движения аэропланов достигнет четырехсот километров в час. Другие спорят, дескать, сто шестьдесят километров, и не более! Я думаю, что и те, и другие слишком торопятся в рассуждениях. Вроде как один добрый механик – француз по фамилии Навье – высчитывал, высчитывал и открыл, что сила семнадцати ласточек равна одной лошадиной силе.
Зал расхохотался. Заикин улыбнулся и продолжил:
– Мы про это тоже много раз говорили. Не про ласточек, конечно, а про скорость. И я попробую ответить словами одного моего друга и учителя. Он человек башковитый, инженер-капитан флота и на каком хочешь языке говорит. А уж авиатор и вовсе замечательный... Так он так говорил, дай Бог памяти... – Заикин поднял глаза в высоченный лепной потолок, напрягся и сказал: – «В действительности же нам совершенно невозможно предсказать, какова будет скорость аэроплана через столетие. Без всякого сомнения, снаряды того времени будут очень отличаться от теперешних. Наш грубый двигатель уступит место турбине...»
Сидевший в первом ряду франтик восхищенно подтолкнул солидного пожилого профессора и тихонько шепнул ему на ухо:
– Видал? От это человек! От это я понимаю!
А Заикин снова посмотрел на потолок и, не смущаясь, сам себя спросил:
– Как же дальше-то?.. А, вспомнил! «Кто знает, может быть, и мотор, и винт будут упразднены, может быть, станут прибегать к непосредственному действию вспышек горючего вещества для давления на воздух и таким образом достигать движения снаряда. Будем осторожны в наших предсказаниях. Верно только то, что скорость движения в будущем значительно превзойдет скорость настоящего времени...»
* * *
В это же время в Одессе, в кабинете Дмитрия Тимофеевича Пташникова, шел такой разговор:
– За предоставление поля для полетов, будь это ипподром или какая-нибудь другая большая спортивная площадка, городские власти берут сорок процентов валового сбора! – возмущенно докладывал Травин Пташникову-старшему.
– Ай-ай-ай! – покачал головой Дмитрий Тимофеевич.
– Таким образом автоматически уменьшая нашу долю в прибыли, если принять ее за единицу, на тридцать два процента!
– Ай-ай-ай... – сокрушался Дмитрий Тимофеевич.
* * *
– В настоящее время все усилия людей, интересующихся воздухоплаванием, выглядят как репетиция проказницы-мартышки, осла, козла и косолапого мишки, которые затеяли сыграть квартет. Кто в лес, кто по дрова... Согласованности в работе нет еще никакой, а она необходима, ежели мы только желаем, чтобы дело воздухоплавания получило в России быстрое и широкое развитие... – говорил Заикин с трибуны актового зала.
* * *
Дмитрий Тимофеевич ходил по кабинету и диктовал Травину:
– Возьмите несколько номеров журнала «Вестник воздухоплавания», внимательно прочтите передовые статьи, просмотрите там же речь князя Голицына и в этаком же высокопарном стиле составьте прошение на имя министра финансов, копия – министру внутренних дел Маклакову (он в Думе очень ратовал за воздухоплавание) с просьбой ограничить произвол местных властей в отношении частных авиаторов и, упирая на бедственное положение этих прогрессивных одиночек, самым жалостливым образом просите прекратить взимание с них сорока процентов сбора за пользование ипподромами. Будьте настойчивы, демагогичны и верноподданны. Соберите достойные подписи, и я вам ручаюсь, что мы перестанем терять с каждого полета Заикина по нескольку тысяч рублей.
* * *
В актовом зале политехнического института бушевали страсти.
Запарившийся Заикин отвечал на вопросы:
– Вот вы спрашиваете, опасны ли полеты? Да нет же! Конечно, если у вас легкий аппарат, не могущий раздавить вас и построенный очень тщательно. В воздушном летании не должно быть дешевки.
– А чего надо больше всего опасаться? – крикнули из зала.
– Поломка руля, расстройство в передачах движений...
– А остановка двигателя? – крикнул другой голос.
– Если вы находитесь над полем, нет никакой опасности. А вот над городом – плохо дело... А более всего надо опасаться несчастий при спусках в неудобной местности и при ветре – машина обыкновенно ломается или переворачивается. Вроде как у меня недавно, – наивно рассмеялся Заикин.
* * *
Теперь в кабинете Пташникова говорил Травин:
– И еще мне одна забавная мысль пришла в голову. А что, если, Дмитрий Тимофеевич, нам сознательно не получать всего долга с Заикина? Оставить за ним тысчонки три-четыре, а? Этакий финансовый хвостик, за который мы всегда сможем его ухватить и придержать от какого-нибудь фортеля... Он тык-мык, а мы ему долговое обязательство в его голубые глазки, а? А в обеспечение этого недоимка пойдет аппарат Фармана, который стоит не три-четыре тысячи, а куда больше. А, Дмитрий Тимофеевич?
– Очень разумно, – сказал Дмитрий Тимофеевич и встал из-за стола. – С Богом, Иван Сергеевич!
* * *
По широкой институтской лестнице спускался Иван Михайлович Заикин, окруженный толпой почитателей.
Заикин шутил, балагурил, держал себя «любимцем публики» и тщеславно подмигивал франтику, который шел рядом, млея от славы Заикина.
– Что вас заставляет летать? – спросил кто-то из студентов.
– А что вас заставляет учиться? – немедленно ответил Заикин.
– Иван Михайлович, а как вы смотрите на те жертвы, которыми устлан путь в небо? – высокопарно спросила хорошенькая курсистка.
– С содроганием и великой жалостью, – серьезно ответил Заикин.
– А вам известно, что в Петербурге сейчас проходит авиационная неделя? – спросил немолодой студент.
– А как же! – живо повернулся к нему Заикин. – Там все мои товарищи по французской воздухоплавательной школе.
– А вы в цирк не собираетесь возвращаться? – спросил кто-то.
– Думаю, что не придется...
– Вы сегодняшние газеты читали? – снова спросил немолодой студент.
– Времени, господин хороший, не было, – смутился Заикин.
– Сегодня там есть сообщение о капитане Мациевиче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29