Рассказы -
Владимир Кунин
Ломбард
Все течет, все изменяется.
Только ломбарды остаются прежними. Ничего на них не действует: ни времена года, ни смены вех, ни крушения религий. Ничего!..
Особенно крепки те отделы, где берут в заклад золото, а выплачивают цену меди...
* * *
Только что из кладовых «выкупа» в закладную очередь вернулись три человека – миловидная женщина лет тридцати пяти в белом шерстяном платке, старуха в мужском пальто с шалевым воротником и очень старый небритый еврей с провалившимся ртом и слезящимися глазами.
Старый еврей молча потряс над ухом спичечным коробком. Убедившись, что коробок издает знакомый ему звук, он опускает руку с коробком в карман порыжевшего от времени пальто...
Старуха с шалевым воротником удивленными детскими глазами ласково рассматривает толстое некрасивое золотое кольцо. Так на коротких тюремных свиданиях разглядывают осужденных родственников.
Радость свидания разбивается о суровую необходимость разлуки, но все же радость есть радость, какой бы маленькой она ни была...
И старуха медленно и радостно оглядывает свое кольцо со всех сторон.
Женщина в белом платке – аристократка ломбарда. Высший свет перезакладчиков. Для нее каждый перезаклад – ее триумф, ее бенефис. Зримое признание ее славы.
Она перезакладывает великолепные старинные карманные золотые часы. Несколько золотых крышек с паутинным рисунком и медалями, нескончаемое количество рубинов под этими крышками и прекрасный замшевый чехольчик, в который женщина опускает часы, получив их из кладовой выкупа.
И женщину, и ее часы в ломбарде знают, и гранитные приемщицы предлагают женщине самой назвать сумму заклада. Очередь смотрит на женщину с уважением и завистью.
Правда, пройдет еще тридцать – сорок минут, наступит закладная очередь этой женщины, и ее часы – гордость нескольких поколений – снова уйдут в ломбардные склепы на четыре месяца: три официальных и один льготный...
Эта женщина уйдет домой, раздаст деньги, взятые для перезаклада, и три официальных месяца будет жить радостно и спокойно. А четвертый месяц – льготный – измучается, собирая на один день рубли для своего очередного бенефиса. Льготный месяц – самый трудный.
Старый еврей с коробочкой в кармане, старуха с кольцом и женщина с часами стоят в длинной очереди вместе. Они уже сродни друг другу, как и должны быть сродни все люди, неожиданно ставшие нищими...
– Ты ж смотри, какие часы!.. – восхищенно говорит старуха женщине в платке и поигрывает своим толстым обручальным кольцом, надетым на темный сморщенный безымянный палец.
– От деда, – достойно говорит женщина и нажимает на кнопку в рементуаре. Она придерживает ладонью верхнюю крышку и дает всем посмотреть вторую крышку с медалями. – Я их всю жизнь помню...
Старый еврей стоит спиной к движению очереди, лицом к старухе и женщине с часами. Он вытирает слезящиеся глаза и говорит без всякого желания завладеть разговором:
– Хорошие часы. Когда-то у меня тоже были такие...
Ему верят. В ломбарде всем всегда верят. Мало ли... В жизни все бывает.
– Когда в тридцать восьмом за мной пришли, они лежали на столе. – Старому еврею трудно говорить. Еще труднее его понять. Но его понимают, потому что слушают внимательно и добро. – Вы такой-то? Я такой-то. Одной рукой он взял меня, другой рукой он взял часы... И вот, пожалуйста!..
Старый еврей рассмеялся и снова вытер слезящиеся глаза.
– И вот, пожалуйста! – весело повторил он. – Я – есть, часов – нету! Так что лучше, я вас спрашиваю?!
– Следующий! – крикнуло окошко приема.
Старик засуетился, повернулся лицом к окну заклада и вытащил из кармана руку со спичечным коробком. Трясущимися пальцами он раздвинул коробок и выскреб оттуда полукруглый золотой мост своей вставной челюсти.
– Счас, счас... – забормотал он и стал вытряхивать из коробка маленькие, нелепые, плоские кусочки золота – обломки большого протеза.
Усталая приемщица брезгливо прицелилась лупой в золотой стариковский протез и покраснела от возмущения.
– Эт-т-то еще что такое?! – крикнула она и бросила протез к рукам старика.
– Что?.. Что такое?.. – испуганно засуетился старый еврей и стал шарить по прилавку в поисках самого маленького кусочка.
– Там же зуб не выковырнутый!.. – зло крикнула оценщица из окошка. – Приносят сюда всякую гадость!!!
Старик нашел самый маленький кусочек и тихо сказал:
– У меня же каждый раз брали... И вы брали...
– Я не слышу, чего вы там болтаете! – опять злобно крикнула приемщица. – Сходите к зубному технику, вычистит, тогда и приходите! Следующий!..
– К технику... – прошамкал старый еврей и собрал свое золото в согнутую остренькую ладонь. – Дороже встанет...
– Ничего! Вы у нас – племя оборотистое!.. – прокричала приемщица. – На золотые зубы нашли и на техника найдете! Следующий!..
... Разорвались последние родственные нити очереди, и женщина с золотыми часами почему-то первая совершила предательство.
– Ну как не совестно! – сказала она, оттирая старого еврея от окошка приема. – Надо же?! Кому приятно такое в руки брать!..
* * *
Еще кто-то пытался защитить старика и монотонно бубнил знаменитую ломбардную фразу: «От хорошей жизни сюда не ходят...», но было уже поздно, и очередь двигалась, двигалась, постепенно протаптываясь к кассовому окошку, а затем дальше, к выходу, мимо очень старого небритого человека, который утирал рукавом слезящиеся глаза, укладывал маленькие плоские нелепые кусочки золота в спичечный коробок и горестно бормотал:
– К технику!.. Себе дороже... К технику...

1