34. Так, на двести восемьдесят шестом году своего существования, погибла Кремона. Ее основали в те времена, когда в Италию вторгся Ганнибал, при консулах Тиберии Семпронии и Публии Корнелии, как передовую крепость, выдвинутую против транспаданских галлов и других народов, которые могли нахлынуть из-за Альп. Впоследствии благодаря притоку колонистов, удачному расположению на водных путях, плодородию почвы, мирным отношениям и родственным связям с окружающими племенами город окреп и расцвел. Внешние войны его не коснулись, гражданские же принесли горести и беды. Антоний, стыдясь преступлений, которым он потворствовал, чувствуя, что ненависть к нему все растет, издал приказ, запрещающий кому бы то ни было держать в неволе жителей Кремоны. Пленные эти оказались для солдат невыгодной добычей, так как вся Италия единодушно и с отвращением отказывалась покупать рабов, захваченных таким образом. Солдаты стали их убивать; прослышав об этом, родные и друзья начали тайком выкупать своих близких. Вскоре потянулись на прежние места уцелевшие жители, вновь зашумели рынки, отстраивались разрушенные храмы. Щедрую помощь оказывали Кремоне соседние муниципии, и Веспасиан со своей стороны поощрял жителей восстанавливать город.
35. Пока что, однако, вокруг победителей расстилалась дышащая миазмами земля, и долго оставаться в погребенном под развалинами городе было невозможно. Встав лагерем возле третьего камня от Кремоны, солдаты ловили разбредшихся по всей округе перепуганных вителлианцев и возвращали каждого в его когорту. В условиях продолжающейся гражданской войны эти разбитые легионы могли вновь стать опасными, и поэтому их разбросали по всему Иллирику. Флавианцы решили, что не одни гонцы, но и молва донесут весть о победе до испанских провинций, а затем и до Британии; в Галлию был послан трибун Юлий Кален, в Германию — префект когорты Альпиний Монтан. Вестников выбирали с расчетом произвести вящее впечатление на жителей этих провинций: Кален был эдуй, Монтан — тревир, и оба в прошлом — вителлианцы. В альпийских проходах расположились сторожевые заставы, дабы из Германии никто не мог прийти на помощь Вителлию.
36. Между тем Вителлий через несколько дней после отъезда Цецины сумел выпроводить из Рима на театр военных действий и Фабия Валента, и теперь, стараясь забыть обрушившиеся на него беды, предавался роскоши и развлечениям. Он даже не помышлял о том, чтобы обеспечить себя оружием, закалить армию перед предстоящими боями, обратиться к солдатам с речью, показаться народу. Укрывшись в тени своих садов, подобный бессмысленным животным, которые, едва насытятся, погружаются в оцепенение, Вителлий не заботился ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Вялый, неподвижный, сидел он в Арицийской роще, когда пришла весть о предательстве Луцилия Басса и переходе Равеннского флота на сторону Веспасиана. Через некоторое время ему доложили о том, что случилось с Цециной. Это известие одновременно и огорчило, и обрадовало Вителлия: его удручало, что Цецина ему изменил, но рассказ о том, что солдаты заковали Цецину в кандалы, доставил ему удовольствие. В этой ничтожной душе приятные впечатления всегда заслоняли серьезные. С великим ликованием Вителлий возвратился в Рим и на многолюдном собрании граждан воздал солдатам хвалу за проявленную ими верность, приказал заточить в тюрьму префекта претория Публилия Сабина, который был дружен с Цециной, и назначил на его место Алфена Вара.
37. Некоторое время спустя он выступил в сенате с тщательно составленной пышной речью, и сенаторы осыпали его выражениями самой льстивой преданности. На Цецину обрушились все, первым — Луций Вителлий, за ним остальные. Старательно разыгрывая возмущение, они клеймили консула, предавшего республику, полководца, изменившего своему императору, предателя, обманувшего друга, который осыпал его богатствами и почестями. Каждый сетовал на обиды, нанесенные Вителлию, но в глубине души думал лишь с себе. Никто из выступавших не позволил себе никаких резкостей по адресу Веспасиана, говорили о заблуждении, в которое впали солдаты, о неосмотрительности, ими проявленной, и тщательно избегали упоминать имя, бывшее у всех на уме. Срок консульства Цецины истекал через день; нашелся человек, упросивший Вителлия разрешить ему занять эту должность на оставшиеся сутки; просьба была удовлетворена, что вызвало множество насмешек и над тем, кто оказал подобное благодеяние, и над тем, кто его принял. В течение одного дня — накануне ноябрьских календ — Росий Регул и принял консульские полномочия, и сложил их с себя. Впервые, как говорили сведущие в этих делах люди, новый магистрат был назначен без предварительно принятого законного решения о снятии обязанностей с человека, раньше занимавшего эту должность. Консулы одного дня были известны и прежде. Так, диктатор Гай Цезарь, торопясь вознаградить Каниния Ребила за услуги, оказанные во время гражданской войны, назначил его консулом при таких же обстоятельствах.
38. В эти же дни умер Юний Блез, смерть его привлекла к себе всеобщее внимание и вызвала много разговоров. Вот что мне удалось о ней узнать. Тяжело заболевший Вителлий ночевал в Сервилиевых садах; вдруг он заметил, что один из расположенных поблизости дворцов ярко освещен. Вителлий послал узнать, в чем дело; ему доложили, что Цецина Туск устроил многолюдное пиршество в честь Юния Блеза, и со всяческими преувеличениями описали пышность пира и распущенность, якобы там царящую. Тут же нашлись люди, вменившие в преступление Туску, его гостям и в первую очередь Блезу, что они веселятся, когда принцепс болен. Придворные, которые всегда только и ждут, на кого бы натравить императора, видя, что на Вителлия действуют их разговоры и таким образом открывается возможность погубить Блеза, уговорили Луция Вителлия выступить в роли обвинителя. Запятнанный всеми пороками, он издавна завидовал безупречной репутации Блеза и ненавидел его. Явившись в комнату принцепса, Луций Вителлий бросился на колени, а потом принялся горячо обнимать и прижимать к груди сына Вителлия. На вопрос, в чем дело, Луций отвечал, что боится не за себя, что пришел слезно умолять брата защитить лишь свою жизнь и оградить от опасности детей. «Не Веспасиана надо бояться, — говорил он, — между ним и нами германские легионы, верные своему долгу провинции, бескрайние моря и земли. Другого врага нам следует опасаться — того, кто здесь, в Риме, у нас на глазах, хвастается своими предками — Юниями и Антониями, кичится своим происхождением из императорского рода и выставляет напоказ перед солдатами свою доброту и щедрость. Он привлек к себе все сердца, он бражничает, спокойно взирая на муки и страдания принцепса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85