— Он же ее муж.
— Кроме того, он судья, выслушавший достаточно показаний под присягой, как он сам напомнил. Он расхваливал точность ее рассказа. Спорим, он может определить, когда человек лжет? А стоило ему узнать о версии Дотана о том, что Троттер рефлекторно спустил курок, когда его застрелили, его заботливость у него прямо из ушей полезла. Судья просто отмел эту версию безо всяких объяснений. Его жена не стреляла первой, и точка. Конец. — Она замолчала, чтобы глотнуть воздуха. — А это заставляет меня задуматься: верит ли сам судья в рассказ своей жены?
Они подъехали к «Казармам». Дункан припарковался на свободное место на стоянке. Но ни Диди, ни он не спешили выходить из машины. Он наклонился вперед, скрестил руки на руле и стал смотреть на обычных прохожих и полицейских, сновавших через вход со стороны Хабершем-стрит.
Он чувствовал, что Диди смотрит на него. И все же не захотел первым нарушить напряженную тишину.
— Слушай, Дункан, я понимаю, как тяжело не обращать внимания на ее лицо. Ее тело. Несмотря на слухи по поводу моей сексуальной ориентации, которые распускают уроды вроде Уорли, я совершенно нормальная. И это не значит, что я заблуждаюсь насчет привлекательности Элизы. Я восхищаюсь — ладно, восхищаюсь и завидую — тому, как она выглядит и как на нее реагируют мужчины. Видишь, я с тобой откровенна. И ты, в свою очередь, не должен ничего от меня скрывать.
Она замолчала. Он ничего не ответил. Тогда она продолжила:
— Ты можешь честно, как на духу, признать, что теряешь объективность, когда смотришь на нее?
— Я полицейский.
— С членом. А у него, как известно, совести нет. Тут он повернулся и взглянул на нее.
— Разве ты хоть раз, хоть когда-то, замечала, что я допускаю компромиссы в расследовании?
— Нет. Для тебя постоянно да или нет, черное или белое. Ничего серого, неясного. Поэтому я, как только получила звание детектива, просила, чтобы меня сделали твоей напарницей.
— Так о чем мы тогда спорим?
— Ты никогда не вел дело с участием женщины, которая тебе нравится. А на том вечере она тебе понравилась с первого взгляда. Не отрицай.
— Просто симпатичная мордашка среди этих рож.
— Которая поразила тебя, словно удар молнии.
— Это случилось до того, как я узнал ее имя. И тем более до того, как она пристрелила человека.
— Значит, твое влечение умерло вместе с Гэри Рэем Троттером? Ничто не тревожит твой пах, когда она рядом?
Большим пальцем он смахнул со лба капли пота.
— Диди, она кого хочешь с ума сведет. Ты что, думаешь, я этого не понимаю?
Она подняла брови, показывая, что это не тот ответ, который бы ее успокоил.
— Во-первых, — сказал он, — она замужем.
— Ты презираешь ее мужа.
— К делу не относится.
— Надеюсь.
— К делу не относится, — твердо повторил он. Диди не стала настаивать, но по ее лицу было видно, что она все еще сомневается.
— У меня достаточно подружек и сексуальных связей.
— Мягко говоря.
— И назови хоть одну замужнюю. Диди молчала.
— Вот именно, — сказал он. — Диди, я расширил нормы сексуальной этики, чтобы они подходили к моему образу жизни и требованиям момента. Но измена для меня под запретом.
Она кивнула:
— Ладно, верю. Ну а если бы она не была замужем…
— Она по-прежнему оставалась бы главным подозреваемым текущего расследования.
Диди просияла:
— Текущего. Значит, мы еще покопаемся в этом деле?
— Да, — мрачно сказал он. — Я тоже чувствую, здесь что-то не клеится.
— Все дело в ней. Она… как бы это сказать? Скользкая?
— Ты проверяла ее, но почти ничего не нашла, так? Диди принялась загибать пальцы:
— Полиция ее не задерживала, больших долгов нет, до замужества в газетах о ней не было ни строчки. Она появилась из ниоткуда.
— Никто не появляется из ниоткуда. Диди задумалась:
— У одной моей подруги есть кое-какие светские связи. Очень часто лучшую информацию можно получить из обычных сплетен.
— Сделай это незаметно.
— Мне даже расспрашивать ее не придется. Уверена, стоит упомянуть имя Элизы Лэрд — и только успевай слушать. Моя подруга жить не может без сплетен.
Они вылезли из машины и подошли ко входу в здание. Но Дункан не стал подниматься по ступенькам, а пошел Дальше по улице. Диди спросила, куда он направился.
— Я уже несколько дней не звонил своим. Не хочу говорить с ними в офисе, когда вокруг снует столько народу.
Она зашла внутрь. Дункан дошел до конца переулка и свернул за угол, оказавшись возле фасада здания, выходившего на Оглторп-авеню. Он прошел мимо черно-белого патрульного автомобиля выпуска 1953 года — он был чем-то вроде талисмана — и прошел еще с полквартала до кладбища в Колониальном парке.
Пара неутомимых туристов, не обращая внимания на зной, фотографировали, читали таблички, пытались расшифровать вырезанные на могилах надписи. Возле одной из затененных скамеек Дункан остановился и сел, но мобильный не достал и родителям не позвонил. Не двигаясь, он смотрел на покосившиеся камни в изголовьях могил и выщербленные кирпичные арки.
Он представил, как призраки поверженных героев революции смотрят на него, ожидая, что он будет делать. То, что считает правильным? Или, впервые за всю свою работу, он не послушает голоса совести?
Неподалеку, над крышами, два одинаковых шпиля баптистского собора Святого Иоанна словно напоминали: грешить или нет — всего лишь вопрос выбора.
Не обращая внимания на эти безмолвные предупреждения, он достал из кармана брюк записку, тайно переданную ему Элизой Лэрд во время рукопожатия.
Он мгновенно почувствовал ее, зажатую между их ладоней. Элиза крепко сжала ему руку, чтобы она не упала на пол и не выдала ее. Глаза Элизы умоляли его об этом.
Несмотря на мольбу в ее глазах, ему следовало тогда же объявить о записке. Если не сразу, то в тот момент, когда они с Диди остались вдвоем. Он должен был рассказать об этом своей напарнице, и они бы вместе развернули и прочитали эту записку.
Но он этого не сделал.
Теперь она, казалось, жгла ему ладонь, как раскаленный уголь. Несколько раз он повернул ее, рассматривая. Белый листок был сложен вдвое в небольшой квадратик. Он почти ничего не весил. Выглядел невинно, хотя он понимал, что это не так. Неважно, что там написано, ему это грозит одними неприятностями.
Если в ней говорится о вчерашнем убийстве, значит, он виноват в сокрытии свидетельских показаний.
Если это личное, что ж, тогда еще хуже.
Первое касалось закона. Второе — нравственности.
Сейчас еще не поздно показать записку Диди. Он бы придумал какую-нибудь отговорку, что не показал ее раньше. Она бы, конечно, ему не поверила, но возражать не стала чтобы скорее прочитать, что там написано. Они бы открыли записку, прочли и вместе проанализировали содержание.
Или он мог просто уничтожить записку и до гробовой доски гадать, о чем же в ней говорилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100