Лилли кивнула, чтобы он продолжал.
Тирни глубоко вздохнул.
– Когда Торри только-только появилась на свет, я надолго уехал в Африку. У меня был контракт на серию очерков о континенте для журнала путешествий. Это должно было занять несколько недель, но растянулось на месяцы. Многие месяцы. Я пропустил День благодарения, пропустил Рождество. Я много чего пропустил.
Пока я был в отъезде, Пола – мать Торри – встретила и полюбила другого человека. Когда я наконец вернулся домой, она положила передо мной документы о разводе. Я даже вещи не успел распаковать. Пола и ее будущий муж хотели, чтобы я отказался от родительских прав на Торри на том основании, что он провел с ней больше времени, чем я.
В то время я дал себя убедить, что так будет лучше для всех, что это самый правильный и порядочный поступок.
Пола любила Ламберта. Он любил Торри как родную дочь. Я решил, что будет лучше для моей дочери, если я просто уйду и дам им возможность жить своей жизнью без моего вмешательства.
– «В то время», – торопливо вставила Лилли. – Это важная оговорка.
– Верно!
Тирни встал и подошел к стене, где были вывешены в рамочках самые удачные журнальные обложки. Он пробежал глазами их все, но Лилли казалось, что он не читает заголовки и даже не видит фотографии.
– Они никак не препятствовали моим встречам с ней. Напротив, они эти встречи поощряли. Но нам обоим было неловко. Мы друг друга не знали. Я был чужаком, с которым бедную девочку заставляли время от времени встречаться. Я выходил на сцену из левой кулисы, проговаривал свою реплику, уходил в правую кулису и исчезал на год или два. Это была жизнь моей дочери, а я всего лишь исполнял в ней третьестепенную роль. С годами я перестал играть и ее. Мои визиты становились все более редкими. Я был на Амазонке, когда до меня дошло известие о ее исчезновении. Она пропала без следа, предполагалось, что ее похитили. Мне потребовались две недели, чтобы вернуться в мир цивилизации и добраться до Штатов.
Я не видел ее несколько лет, – продолжал Тирни. – Меня известили просто из вежливости. Пола была поражена, когда я явился к ним в дом в Нэшвилле, что само по себе многое говорит обо мне, не правда ли? Но вместо того, чтобы ее утешить и хоть как-то облегчить ситуацию для нее и Ламберта, я повел себя, как последний осел.
Я имел наглость критиковать их за то, что они слишком быстро уехали из Клири и не настояли на продолжении поисков. Наступила зима. Невозможно было заставлять несколько сотен людей бесконечно прочесывать эту гору. Но я отказывался принимать эту простую истину, отказывался верить, что больше ничего нельзя было поделать, оставалось лишь надеяться, что Торри где-то когда-то объявится.
Я не мог примириться с тем, что ее лицо появится на молочных картонках с просьбой сообщить любую информацию.
Тирни повернулся к Лилли.
– Ламберт вышвырнул меня из их дома, и я его ни в чем не виню. Я поселился в гостинице. И в безликом гостиничном номере, где ничто, кроме рюкзака со сменой одежды, не принадлежало мне, я вдруг понял, что остался совершенно один на свете.
Пола и ее муж могли опереться друг на друга, вместе поплакать, обняться и утешиться. У меня не было никого, и я сам был тому причиной. Мне пришло в голову, что я добровольно отказался от единственного существа на планете, в жилах которого текла моя кровь. Вот тогда-то я впервые заглянул в лицо самому себе и понял, какой я эгоистичный ублюдок.
Отказ от Торри был не жертвой. Я когда-то внушил себе это, но это не было правдой. Это был эгоистичный шаг, а не широкий жест самоотречения во благо моего ребенка. Я хотел шататься по миру. Я хотел жить на чемоданах, паковаться и уезжать когда вздумается, не считаясь со своей семьей. В том пустом гостиничном номере я увидел себя таким, какой я есть. Во всяком случае, таким, каким был. Настало время отдавать долги.
В тот вечер я принял решение любой ценой докопаться до истины. Я поклялся искать ее до самой смерти. Это был единственный долг, от которого я не мог уклониться. Это было последнее, что я мог сделать для своей дочери. Единственное, что я когда-либо для нее сделал.
Его голос охрип от волнения.
– Я дошел до конца, Лилли. Мне пришлось ползком вылезти из своей больничной койки, но я был там, на горе, когда эксперты проводили эксгумацию. Я был с Полой, когда останки нашей дочери были идентифицированы без тени сомнения. Мы провели скромную поминальную службу и похороны в Нэшвилле.
Он оторвался от изучения журнальных обложек и посмотрел на нее. Его глаза были полны слез.
– Мне пришлось покончить со всем этим, перевернуть эту страницу, прежде чем я мог прийти к тебе. Ты понимаешь?
Лилли молча кивнула, опасаясь, что разрыдается, если заговорит.
– Возможно, теперь, когда ты все это услышала, ты не захочешь иметь со мной ничего общего, но я надеюсь, что этого не случится.
– Как ты думаешь…
– Что?
– В тот день, когда мы спускались на байдарках по реке, ты почувствовал во мне ту же пустоту, ту же горечь утраты, которую ощущал сам? Я потеряла Эми. Ты потерял Торри. Ты узнал…
– Родственную душу?
– Что-то в этом роде.
– Я в этом уверен, – сказал он.
– Вот как?
– Погоди, ты хочешь спросить, только ли это привлекло меня в тебе?
– А это так?
– А ты как думаешь?
Его неистовый взгляд был горяч, как ласка. Он ответил на ее вопрос.
Лилли покачала головой.
– Нет, я думаю, мы оба знали, когда попрощались в тот день, что это не конец, а лишь отсрочка.
– Время, проведенное нами вместе, исчисляется часами, – сказал он, – но мне кажется, что мы знаем друг друга лучше, чем большинство пар, проживших в браке долгие годы.
– А мы пара, Тирни?
Вот теперь он подошел к ней, обхватил ее лицо ладонями, приблизил к своему лицу.
– О боже, я на это надеюсь. – Он обвел взглядом ее лицо, задерживаясь на каждой черточке, и наконец остановился на губах.
– Хочешь меня? – прошептала она.
– Ты даже не представляешь себе, насколько…
Он наклонил голову и поцеловал ее. Нежный поцелуй мгновенно перерос в горячий и влажный, бесконечно чувственный, переполненный волнующим обещанием.
Он все еще не вполне владел правой рукой и обнял ее левой и движением, которое хорошо ей запомнилось после их первого поцелуя, притянул к себе вплотную, нажав ладонью на талию.
Поцелуй тянулся, не прерываясь, несколько бесконечных минут. Когда они наконец оторвались друг от друга, он пригладил ей волосы, разметавшиеся по плечам.
– Ты меня больше не боишься?
– Боюсь одного – что ты опять исчезнешь из моей жизни.
– Ну, тогда тебе нечего бояться. – Тирни шутливо чмокнул ее, словно скрепляя клятву печатью, но, когда поднял голову, его лицо было серьезным. – На этот раз все будет по-другому, клянусь тебе, Лилли. Я буду любить тебя, как никто никогда не любил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109